Циклы безумия

По венам Ичиго течёт желчь. Она вытекает из его носа, ушей – острая, жгучая; она пахнет тем, что Ичиго давно забыл: ноздри щекочет знакомо-незнакомый запах чего-то дрянного и несвежего, кислого. Ичиго помнит лишь красные разводы и крики – так кричит он сам во время своих кошмаров. Ичиго всегда снится пустота. Он всё ещё сидит в барокамере. Изо всех её углов на него сыплятся личинки, больно впиваясь крохотными ворсинками-зубами в самое нутро. Они кусают Ичиго за душу, оставляя гниющие струпья. Гной струится по его телу – жёлто-белый, вязкий, густой. Ичиго закрывает глаза. Под веками – чернота. Ичиго падает. Чернота проламывает его череп снова и снова, маленькими арматурами делая сквозные дыры, и белоснежная зловещая ухмылка кажется в этой тёмной пустоте божьим благословением, а не карой. Эта чернота напоминает Ичиго пустого – он обнимает его точь-в-точь также: крепко, почти до спазмов в лёгких. Также холодно. У Ичиго в голове открываются чёрные дыры. Они почти что кровоточат, истекая желчью и открывая дюжины язв. Радужки Огичи тоже похожи на язвы, думает Ичиго. Эти радужки похожи на засохший гной, покрывающий струпья его души. Ичиго жмурится и утыкается носом в ребро тумбочки. Он абсолютно не помнит, откуда в его чреве столько шрамов и рубцов, почему он так обильно истекает болью. И от этого галактика в рёбрах кажется ещё более пустой. Пустота сидит рядом, стучит длинными отмершими ногтями по железному каркасу кровати. Она – он – похож на живое воплощение некроза: у него чёрно-фиолетовое мясо под ногтями и чёрные радужки, чёрная кожа внутри рта, синюшный мёртвый язык, чересчур живо ворочающийся среди чёрного мяса-кожи и белых зубов. У Огичи металлический голос – он затекает внутрь через дырки в черепе Ичиго, будто из другой вселенной. - Признайся, ты тоже этого хотел. В самом тёмном уголке своей души. Ичиго думает о том, что его душа чересчур пустая – там, наверное, углов нет вовсе. Его душа чересчур Пустая. Ичиго пытается вспомнить – что же было до выбеленной вселенной? Каким был горизонт до того, как его замазали штукатуркой? Каким был он сам? Почему Огичи никто не видит? Ичиго истекает вопросами, и кислород в его лёгкие поступает толчками. Он чувствует пыль и затхлость. И пытается вспомнить, когда в последний раз был на улице – в голову не лезет ничего стоящего. - Не смей винить меня! Я всего лишь тебе помог. Я знаю, ты хотел. Огичи машет белоснежными руками, разбивая пыльные комья воздуха; Огичи наводит бардак. Он неловким движением смахивает солнце со своих плеч – шершавых, насколько помнит Ичиго, – и щурит язвы-глаза. Ичиго видит морщинки от этого прищура в самых уголках глаз пустоты, видит в пустоте пустоту. И не понимает, куда делась та переполненность, куда делся уют выбеленной реальности десять-на-десять? Как давно пустой не рассказывал баек про месяцы? Наверное, в цветном мире сейчас дышит июль. Такой яркий и красочный. Он просто обязан пахнуть мёдом и липой. И быть на вкус кислым, как вишня. И наощупь – мягким и нежным, как абрикосы. Ичиго смотрит на берёзу за окном – с новой причёской из сочно-зелёных листьев. Смотрит на горячее шипящее солнце, на глубокое синее небо – такое бывает только в июле. Смотрит, и не может вспомнить, где он видел столько солнца и синевы? Язвы внутри Ичиго – вопросы без ответов. Вспышки, крики и багрянец – тёмный, засохший. - Пойми же, мы хотели этого одинаково! Ичиго не может говорить. Наверное, его язык уже давно обратился в пустоту. Он видит взъерошенного, похожего на воробья Огичи. Видит его диковатую жестикуляцию, резкую, немного ненормальную. Так ведут себя психи – так он сам себя ведёт. Ичиго думает, чего же он мог хотеть. В чём ему мог помочь пустой? Почему пустота переполнила его жизнь? Может ли жизнь вообще быть настолько пустой? Возможно ли дышать пустотой, сидя в барокамере? Как. Внутри. Может. Быть. Вакуум? Кто ты, Ичиго? Кто я, Ичиго? Ичиго? - Ты как никто другой хотел свободы, Величество.