Чтобы не жалеть

– Аларик, у меня никогда никого не было. Сам знаешь. – Знаю, – промолвил Морган с сочувствием, но Келсон продолжал, словно не слыша. – У меня пока не было времени… или случая… чтобы произошло так, как я всегда мечтал, – зашептал король. – О, можно было порой побаловаться между прочим с какими угодно девицами или служанками и даже с дамами при дворе… и вряд ли можно пожить как следует в замке или сходить в поход – и не увидеть или не услышать достаточно, чтобы знать, что да как. Если мы только и говорим, что о телесном влечении, то любой паж или деревенский мальчишка быстро набирается нужных познаний. Властители не исключение. Но я-то больше, чем просто мое тело, Аларик. И, хотя я еще… ни разу не был с женщиной, я знаю, должно быть нечто большее, чем просто телесная услада. Морган понимающе кивнул, не ощутив необходимости в словесном ответе. Келсон чуть помедлил, достаточно для того, чтобы перевести дух перед тем, как помчаться дальше. Его рассуждения то развивались, то сбивались под напором переживаний, естественных для юноши, которому вот-вот предстоит стать мужчиной. – И есть еще кое-что, – зачастил он снова. – Я король. А что если были бы случайные дети? Меньше всего мне хотелось бы усложнить и без того запутанные семейные отношения в Гвинедде, дав начало роду, а то и родам царственных байстрюков, чтобы мутили воду двадцать лет спустя… или стали однажды пешками для моих противников. А я-то Дерини, Аларик. И мои дети будут такими. Этого одного могло оказаться достаточно, чтобы обречь на верную гибель их, а также их матерей. Казалось просто… безопасней… воздерживаться, а не то мало ли что. – Вероятно, ты прав, – согласился Морган. – Вот я и оказался в неловком положении – дожил девственником до самой свадьбы, – заключил Келсон. – Это прекрасно для женщины; и это важно для той женщины, на которой женюсь я. Но… а вдруг я не пойму, что мне делать, Аларик? Что если она станет смеяться? “Сын епископа”, глава XXI Морган сдержал улыбку, потому что в этот момент почувствовал прикосновение к своему разуму, вроде бы нерешительное, но настойчивое. Понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что именно пытается до него донести юный король, и ещё несколько – чтобы собраться с мыслями и медленно кивнуть. – Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но, Келсон… Юноша вздёрнул подбородок, обрывая возможное возражение на полуслове. Взгляды – осторожно-вопрошающий и беспокойно-решительный – встретились, и снова воцарилась тишина. – Знаю, я не вправе настаивать, – наконец угрюмо произнёс король. – И всё же я буду. Нужно было решиться раньше, но я не мог заставить себя вот так просто подойти к тебе и сказать… попросить… – он сбился, досадливо скривил губы и отвёл взгляд, уставившись в окно. – А теперь я понял, что скоро будет слишком поздно. При законной королеве, которой я дам клятву перед лицом Всевышнего, у меня не будет права предаваться своим греховным мечтам, и уж тем более потакать им. И ещё я понял, что чувствую страх и отчаяние, зная, что этим мечтам не суждено сбыться. У меня есть один последний шанс, и я не собираюсь его упускать. – И вы даже не спросите моего мнения, сир? – с каменным лицом произнёс Морган. На какой-то миг Келсону показалось, что он сию же минуту развернётся и уйдёт, как следует хлопнув дверью. Слишком уж холодно и официально прозвучал его голос. И всё же Морган не спешил уходить. – Я сейчас кажусь тебе самодурствующим юнцом, верно? – с невесёлой усмешкой констатировал Келсон. Его собеседник неопределённо повёл плечами, что могло означать равно и согласие, и отрицание, и безразличие. – Ответь мне: ты любил моего отца? Морган прикрыл глаза. Вопрос был неожиданным, но в некоторой степени предсказуемым. И сейчас Морган не был уверен, что знает точный ответ. Любил ли он Бриона? Восхищался им – да, едва не боготворил, был готов отдать за него жизнь – тоже да. И старательно запирал в глубине души любые иные чувства, кроме братских – так надёжно, что надеялся когда-то про них забыть. Но со дня смерти Бриона прошёл уже не один год, и пусть скорбь оставалась всё так же глубока и неизбывна, Аларик Морган был не из тех, кто способен жить одним лишь прошлым. – Да, – помедлив, произнёс он. – Полагаю, да. Но к чему сейчас этот вопрос? – Ты ведь не был с ним, – не ответив, утвердительно произнёс Келсон. – Верно, – Морган покачал головой и усмехнулся. – Иначе Джеанна точно меня со свету бы сжила. Ей и так слишком сильно не нравилось, что я постоянно кручусь около её супруга, и отнюдь не только из-за моей крови Дерини. Юноша хмыкнул, но развивать тему не стал. – А что Брион? – коротко спросил он. – Он не знал. И к тому же он так же, как и ты, был крайне щепетилен в вопросах, касающихся брака. А я слишком ценил его чувства, пусть и в ущерб собственным. Келсон помолчал немного, затем тихо произнёс: – Ты жалеешь? Что так и не попытался, несмотря ни на что? – Вот к чему ты ведёшь... – Морган вздохнул. – Пойми, у меня просто не было шансов, поэтому жалеть было бы глупо. – И всё же?.. – Да. – У нас ещё есть около получаса, Аларик. Может быть, немного больше. Я не хочу всю оставшуюся жизнь жалеть, что не доверился тому, кого люблю. Его голос звучал спокойно и уверенно, без малейшего смущения, лишь с лёгкой ноткой печали. Келсон не боялся говорить открыто о своих чувствах; не боялся и быть однозначно отвергнутым, всё-таки слишком хорошо он знал своего друга и понимал его. И не удивился, когда почувствовал крепкие объятия. Но только в этот момент его спокойствие дало сбой, и в полной мере ощутилось то напряжение, которое не отпускало юношу с самого начала разговора. Он почувствовал, как по всему телу прошла дрожь, и крепче прижался к Моргану, обвив его руками и уткнувшись лбом ему в плечо. – Мой король, – пробормотал Морган, распуская золотой шнур, которым были перехвачены волосы Келсона, и мягко взъерошивая их. – Хотел бы я, чтобы всё было иначе... – А я хотел бы любить тебя лишь как отца, – угрюмо вздохнул король. – Но плоть, увы, слаба и не желает прислушиваться к доводам разума. – Наоборот, – пальцы Моргана медленно перебирали длинные тёмные пряди, утешая и успокаивая. – Плоть сильна, потому так трудно бороться с её желаниями. И так горько им поддаваться... – Горько ли? – почти неразборчиво пробормотал Келсон, наслаждаясь ощущением чужих сильных рук, так мягко сейчас гладящих его волосы. Казалось бы, в этом не было ничего интимного, и всё же даже столь невинные прикосновения заставляли невольно вздрагивать и снова замирать в предвкушении. Он заставил себя поднять пылающее лицо и встретиться с Алариком взглядом, боясь увидеть в нём непонимание, осуждение и неприязнь. В конце концов, он действительно не обязан... Но в серых глазах мерцала лишь спокойная нежность, и это придало уверенности, когда Келсон молча взялся за застёжки парадного – надо же, не чёрного! – костюма, когда впервые провёл ладонями по чужой груди, чувствуя ровное биение сердца под тонким шёлком рубахи, когда, будто загипнотизированный этим взглядом, потянулся к сомкнутым губам, а они оказались такие податливые, тёплые, обветренные и чуть солоноватые... Морган был его наставником в искусстве боя, и был в этом весьма хорош; верилось, что он не менее талантлив и в искусстве любви. – Поцелуй – это не просто начало всего, – прошептал герцог, привлекая Келсона к себе и обдавая его лицо тёплым дыханием. – Это способ сказать о своих желаниях так, чтобы не нарушить момент близости неловкими словами. Юноша прикрыл глаза, завороженно вслушиваясь в его шёпот. Он подумал, что вовсе не против слов, произнесённых именно этим голосом, казалось бы, таким знакомым и родным, но сейчас обогатившимся непривычными бархатисто-низкими тонами. По правде говоря, от этих интонаций у Келсона сдавливало грудь и перехватывало дыхание, а ещё от неведомой слабости подгибались колени. А Морган продолжал говорить, сопровождая каждую свою фразу наглядным примером. – Поцелуем можно сказать о нежности и уважении, которые испытываешь к своему возлюбленному… Его губы коснулись губ юноши осторожно, целомудренно, почти нерешительно, и задержались лишь на миг, вопреки желанию Келсона. – Можно выразить искреннюю любовь и привязанность… Следующий поцелуй оказался глубже и дольше, и был мягким и неспешным. В этот миг Келсону отчаянно захотелось проникнуть в разум Моргана, чтобы узнать: неужели тот и в самом деле чувствует всё то, о чём говорит? И в то же время он, пусть и не отдавая себе в этом отчёта, боялся, что увидит нечто другое. Равнодушие, неприязнь, быть может, даже насмешку… Потому, когда он обнаружил только непроницаемые щиты, это принесло не только разочарование, но и некоторое успокоение. Заставив себя открыть глаза, Келсон бросил короткий взгляд на лицо Моргана и отчаянно вспыхнул, когда увидел на нём молчаливый укор. Спустя мгновение герцог улыбнулся, и всё же его взгляд остался серьёзным. Виновато спрятав лицо у него на груди, Келсон мысленно пообещал себе больше не пытаться лезть в чужую душу. В конце концов, хватает того, что чувствует он сам, и, вероятно, будет лучше просто удовольствоваться этим. Тихий смешок, раздавшийся над ухом, заставил его снова вскинуть голову. – Мы ещё не закончили, мой король, – было заметно, что Аларик не меньше самого Келсона взбудоражен этим импровизированным уроком. Его дыхание стало глубже и глуше, а в глазах появился почти лихорадочный блеск. Он сглотнул, облизнул губы и продолжил: – И, пожалуй, самое время перейти к… страсти. Келсон не успел опомниться, как на его затылок легла тяжёлая ладонь, а затем пальцы сжались, до боли стягивая пряди его волос. Он вскрикнул от неожиданности и дёрнулся назад, но Морган, будучи сильнее молодого короля, второй рукой надёжно прижимал его к себе, не собираясь отпускать. Горячие губы накрыли его собственные, смяли, язык Моргана проник в его рот, заставляя раскрыться ещё сильнее. От соприкосновения языков юношу бросило в дрожь, его колени бессильно подогнулись, и он едва устоял на ногах, изо всех сил вцепившись пальцами в плечи Аларика. Этот поцелуй оказался жёстким, напористым, почти грубым, но от него зашлось в бешеном ритме сердце, а жаркая тяжесть в паху стала почти болезненной. Не в силах больше выдерживать охватившую его бурю доселе неведомых ощущений, Келсон обвил руками шею герцога и окончательно повис на нём, прижимаясь всем телом. Судорожно втянув в себя воздух, он будто со стороны услышал собственный глухой всхлип, и не сразу осознал, что его куда-то подталкивают. Если поначалу Келсону и казалось, что он может хоть как-то контролировать ситуацию, которую сам же и затеял, то теперь он был готов безоговорочно поддаться чужому напору и собственным желаниям, которым доселе не давал воли. И пусть руки, собственнически оглаживающие его спину и бёдра, совсем не были похожи на нежные женские ручки, и пусть не было в его юношеских снах ни хриплого дыхания над ухом, ни грубоватой шершавости настойчивых губ, ни уж тем более твёрдой мужской плоти, трущейся о его собственную промежность… но всё это было настолько реальным, что не шло ни в какое сравнение даже с самыми любимыми фантазиями. И заставляло забыть не только о них, но и о предстоящей женитьбе, и уже было неважно, что он сам говорил о превосходстве доводов разума над телесными стремлениями. Слишком легко было рассуждать о том, чего никогда не знал; слишком сложно было отказаться от познания. Было невозможно сейчас оттолкнуть Аларика, потому что тело вопреки любым резонам продолжало льнуть к нему и требовать большего. Морган не давал ему опомниться и продолжал изводить жадными, торопливыми поцелуями до того момента, когда толкнул юношу в кресло и сам опустился на колени между его расставленных ног. Это дало возможность краткой передышки для обоих. Но когда тело освободилось от объятий, а разум немного прояснился, Келсон понял, что чувствует себя немного неуютно, а когда чужие пальцы легли на его плоть там, где ранее лишь он сам касался себя, он непроизвольно отпрянул и безуспешно попытался свести ноги. Нельзя было сказать, что он не доверяет Аларику или боится – тем более, что сам инициировал происходящее, – но в этот миг он почувствовал себя намного более открытым и уязвимым, чем когда-либо раньше. Чувство не было неприятным, но было слишком непривычным, и он не смог сдержать невольное желание закрыться. По всей видимости, Морган почувствовал возникшее напряжение. Он медленно убрал руку и отстранился, затем отвёл взгляд и, встряхнув головой, уставился в пол. Первым порывом Келсона было потребовать продолжать, несмотря ни на что, но он сдержался и лишь протянул руку, осторожно коснувшись белокурой макушки. – Прости… – тихо, но отчётливо произнёс Морган спустя некоторое время. – Это… не такого рода страсть, которую можно показывать своей супруге перед Господом. Я слишком… – его речь прервалась судорожным вздохом. – Слишком увлёкся. “Не слишком”, – хотел возразить Келсон, но осёкся, когда Морган поднял взгляд. Лицо герцога выражало не свойственную ему обычно растерянность и едва ли не беззащитность. Эта заминка длилась всего несколько мгновений; затем он резким движением поднялся на ноги и, в несколько шагов преодолев комнату, остановился у окна, оставив Келсону созерцать его напряжённую спину. – Будь ласков и терпелив со своей королевой, мой государь. Не торопи её и не принуждай. И доверься своему телу: оно поймёт, что нужно сделать, – голос Моргана звучал неестественно ровно, а его слова окончательно привели Келсона в чувство – подобно ушату холодной воды на разгорячённую голову. – А… что мне делать сейчас? – почти жалобно прошептал юноша, чья плоть настойчиво требовала новой ласки. Он неуверенно поднялся на ноги и сделал несколько глубоких вдохов в попытке унять сбивающееся от возбуждения дыхание. Смирить разум было проще, чем успокоить тело; и пусть разум настаивал, что довести дело до конца значит свести на нет всю долгую возню с его торжественным костюмом, но тело требовало удовлетворения. И Келсон не знал, как сказать об этом в открытую. Но больше ничего говорить не потребовалось. Обернувшись наконец, Аларик окинул его взглядом, неопределённо хмыкнул и направился к нему. Сердце юного короля сладко замерло, но вместо нового порыва страсти Морган лишь коснулся кончиками пальцев его висков и прижался лбом к его лбу. И вскоре Келсон почувствовал – с некоторым разочарованием, по правде говоря, – как напряжение постепенно отпускает его, сменяясь расслабленностью. – Небольшой фокус. Запоминай, – натянуто усмехнулся Морган, отстраняясь. – Как пример того, что сила Дерини годится не только для великих свершений, но и довольно полезна в бытовых ситуациях. Было похоже, что он уже успел проделать то же самое с собой – во всяком случае, выглядел он довольно спокойным, и воспоминание обо всём случившемся выдавал лишь беспорядок в костюме. Но это было легко устранить. Сам же Келсон отнюдь не был уверен, что сможет выглядеть и вести себя как ни в чём не бывало. А ещё – сейчас он куда более, чем в самом начале беседы, ощущал себя тем самым “самодурствующим юнцом” и не представлял, как на церемонии сможет смотреть Моргану в глаза. – Аларик… – прошептал он, ещё не зная толком, что хочет сказать, и судорожно пытаясь подобрать подходящие слова. Но Морган покачал головой: – Не нужно. Ты же сам говорил – не хочешь жалеть о неслучившемся. И тем более не стоит сожалений то, что было… или почти было, – наклонившись, он поднял с пола золотую ленту и, зайдя Келсону за спину, принялся неторопливо приводить в порядок его растрёпанные волосы, пытаясь вернуть им первоначальный вид. – В самом деле, не стоит больше об этом. Тем более, что сюда идут. Ко времени, когда в дверях появился Дугал вместе с прочими участниками свадебного шествия, Келсон расслабился и даже стал перебрасываться шуточками со своим словоохотливым побратимом, пока надевал корону и шагал навстречу невесте. “Сын епископа”, глава XXI