Lost in time

Это было обычное прохладное осеннее утро. Воздух был напряжён после сильного ливня. Солнце прорезалось сквозь серые печальные тучи. Листья медленно опадали, описывая в воздухе чудную спираль и медленно опускались на влажную, ещё не высохшую траву. Легкий ветерок напевал свою тихую мелодию, развевая волосы Томаса. Томас лежал неподвижно на небольшом холмике, прячась за его выступами и камнями. Трава прикрывала его так, что не было видно ни его каштановой макушки, ни зелено-янтарных глаз, ни его порванной, кое-как сшитой, клетчатой рубашки и уже потертых коричневых штанов. Он дышал тихо и спокойно, прицеливаясь в свою жертву из охотничьего ружья. Олень, совсем не напоминавший нашего грациозного, всеми известного обитателя леса, ничего не замечая, безмятежно пощипывал травку. Томас целился в его выступающие вены и прожилки, которые было видно невооруженным глазом.        Животные, да и мир весь в целом, очень изменились после атомной войны. Оно и понятно. Животные поменяли свои формы: кто стал больше, у кого появились способности, какими они ранее не обладали, другие же стали настолько уродливыми, что их даже есть было страшно. Есть их можно было, но только в приготовленном и обработанном виде, иначе легко было получить неслабую дозу радиации. Люди же не изменились, если не считать, что большая их часть стала ещё более озлобленной, чем 200 лет тому назад. Они попрятались в своих городах, ограждённых металлическими пластинами, железными балками — всем мусором, что был собран из полуразвалившихся городов. Большая часть удобств была утрачена или стала антиквариатом. Ремёсла так же затерялись во времени, оставив только самые необходимые: такие как охота, готовка, приспособленная под нынешнюю ситуацию; медицина, которая затеряла половину умений, но самое необходимое и также приспособленное осталось; механика, которая преобладала над другими, так как лучше всего сохранилась и, наконец, сельское хозяйство. Все остальные же либо были менее востребованы, либо принадлежали определенному кругу людей.        Само по себе общество было разделено, но если раньше эта грань была не так заметна, то теперь это все бросается в глаза. В каждом городе и небольшом поселении есть управляющий, который назначает уже молодых людей на определённые должности, которые избираются по результатам экзамена. Некоторые имеют хорошую меткость и понимают повадки животных — их провозглашают охотниками; другие умеют обращаться с растениями, высаживать, наблюдать и ухаживать за ними — их назначают в сельско-хозяйственную отрасль; третьи отлично разбираются в электросхемах, могут собирать и разбирать различные приборы — их назначают в механиков; самые сильные идут на охрану городов, самые общительные — в торговлю, умельцы — зашивать раны в мед. Общество стало единой системой, поэтому отклоняющихся от правил людей, захотевших развиваться дальше или посмевших перечить правилам и управляющим либо изгонялись, вынужденные скитаться, из-за чего становились разбойниками, грабившие поселения и караваны и убивающие невинных, либо становились «искателями», у которых отнималось имя и давалось новое прозвище. Томас не шевелился. Он прицелился. Задержав дыхание, парень выстрелил. Шум эхом разошёлся на несколько километров. Олень упал замертво. Томас выдохнул скопившийся воздух из легких. Он поднялся на ноги, закидывая ружьё за плечо, и отряхнулся. Его рубашка и штаны были мокрые из-за влажной травы и земли, на которых он лежал. Он спустился к первой туше оленя. Пуля попала ровно в выступающую сонную артерию. Вокруг растеклась кровавая лужа. — Как мерзко, тц… С кряхтением охотник закинул себе на плечо тело оленя и, присвистывая, отправился в своё поселение. Сам городок находился относительно недалеко от бывшей северной столицы России, Санкт-Петербурга. Он был очень маленьким по размерам, с двадцатью жителями. Люди были доброжелательными и открытыми, несмотря на все события последних лет. Томас дошёл до запертых изнутри ворот, высотой около десяти футов. Наверху сидел часовой, наблюдавший за входящими и выходящими из поселения и трубивший о приближении разбойников или опасных для людей мутантов. — Эй, старик, открывай уже! — прокричал Томас, задрав голову, чтобы старый часовой его лучше услышал. — Что? Томас, это ты? — пробухтел дед, — Когда ты перестанешь звать меня старым? — старик спустился со смотровой площадки, чтобы открыть ворота. — Когда ты станешь моложе, — ухмыляясь, ответил охотник.        Со скрежетом ворота отворились. Напротив ворот стоял маленький костёр, рядом с которым грелся, ещё не достигший и семи лет, Никлс. По правую руку располагалась лестница на смотровую площадку. По левую — пункт с припасами. «Как неосторожно хранить пищу с оружием так близко к выходу, когда к нам в любой момент могут заявиться бандиты» — думал Томас, каждый раз осматриваясь. Возле костра стало несколько палаток, в которых ночевали семьи новоприбывших или тех, кто лишился дома из-за набегов и стихийных катастроф. За костром начиналась небольшая возвышенность — своеобразная сцена, на которой располагалась остальная часть жилых домов.        Дома выглядели плохо. Состояли они из тех же металлических листов или дерева, но несмотря на это, крыши домов протекали, и в этом плане они были не очень хорошими. Окон в металлических обычно не было, но двери стояли в каждом. В доме среднестатистического человека, могло проживать две семьи, если он был двухэтажным. Сам интерьер был до скуки однотипным. Кроватей ровно столько, сколько и членов семьи, одиноко висящая лампочка, плита и пару стульев со столом. Раритетом было, если у кого-то висела картина или стояли цветы в вазе.        За жилыми домами располагалась ложа управляющего. Вот место, где было собрано все богатство нашего поселения. Само здание было выполнено из дерева и имело два этажа. На первом была расположена комната приёма, где располагался удобный диван, который было достаточно сложно достать, небольшой кофейный столик и торшер, а за диваном висела картина, выполненная краской. Было бы это другим поселением, эту картину можно было бы считать достоянием. Колония славилась недавно найденной шахтой, в которой нашёлся очень редкий металл, полезный для производства. Томас скинул оленя в дом с припасами и направился в дом матери. Его встретил мужчина среднего роста, грязный, в чёрной, почти непоношенном костюме, с серыми, зачёсанными и прилизанными салом волосами. — О, Томас, а вот и ты. Кажется, не с пустыми руками, — присвистнул управляющий. — Ничего нового, все как обычно. Очередной олень, — сухо ответил ему Томас. — К нам тут должны послать охранников для такого важного поселения из столицы. Я добавлю немного, они и караваны охранять будут, для более безопасной торговли. «Снова свои карманы хочет набить за наши старания.» — А ты что об этом думаешь? — голос управляющего вынул Томаса из его размышлений. — Почему вы это спрашиваете у меня? Я всего лишь охотник. Шахта не имеет ничего общего с моим родом деятельности, — Томас нахмурился, желая поскорее уже пойти домой. — Да как же? Шахта нас кормит. Ну, не в прямом смысле, но за неё мы получаем деньги, на которые можем нанять рабочих для улучшения наших условий. А ты тот, кто кормит нас по-настоящему, принося мясо убитых животных, за что я тебе очень благодарен, как и все наше крошечное поселение, — как-то приторно улыбаясь отвечал управляющий. — Не надо меня обманывать. Вам на нас наплевать, — вполголоса сказал Томас, разворачиваясь к управляющему боком. — Что? — на лице его виднелось неприкрытое удивление. — Ничего, — бросил уже отошедший от него Томас. Ему не хотелось видеть лицо этого прихвостня. Он был ему противен. Охотнику не нравилось его отношения к обычным людям, его враньё. Он спешил вернуться уже домой, где его ждала больная мать. Никто не мог поставить ей точный диагноз, поэтому таблетки, которые она пила, ей не помогали, а лишь на время уменьшали боль, отодвигая смертный час. Он зашёл в дом. Их «квартира» находилась на втором этаже. Сняв сапоги на входе, он остался в одних серых, некогда белых, носках. — Мам, я дома, — с лестницы послышался голос парня. — Томас, ты уже пришёл? — тихо проговорила мать, выдавливая улыбку на своём измученном лице, — Как охота? Тебя так долго не было. Я приготовила нам овощную похлебку. Знаю, ты каждый раз приносишь мясо, но тут есть люди, которым оно нужно больше. — Ты опять за своё? Зачем ты встала? Иди ложись. Так тебе будет лучше, — Томас подошёл к матери, взял ее за локоть и попытался оттащить к кровати. — Не надо. Мне уже лучше. Кажется, последняя партия таблеток стала мне помогать. Лучше сядь и поешь, а то как рано утром ушёл, так ничего и не ел путного, — она нахмурилась, потирая виски слабыми руками. Её лицо было болезненно бледным и худощавым. Впалые зеленые глаза, собранные в пучок темные волосы, мягкие руки с тонкими запястьями и длинными ровными пальцами. Она была грациозна, как лебедь. Умирающий лебедь. На ней была коричневая майка, которая уже стала ей велика, и зеленые штаны, которые она подвязывала шнурком. — Ладно, — садясь за стол, ответил ей Томас. — Ну вот и отлично, — она широко заулыбалась, и в ее глазах появился легкий огонёк, — Вот, держи, — поставив тарелку с супом, проскрипела она. — Все нормально? — в глазах Томаса показался страх. Он волновался за мать, поэтому хотел, чтобы она не выходила из дома и лежала в постели. — Ты же знаешь, что если Богу так угодно, то мы не сможем этого изменить, — она говорила удивительно спокойно, нежно улыбаясь, но не смотря в глаза, — Ты знаешь, что мы назвали тебя в честь героя из одного шоу, что крутили по радио? Оно было таким забавным, хоть мы и не видели происходящего, а только слышали. Томас был там главным персонажем — смелым, пылким, таким идеальным мужчиной… — женщина засмеялась, прикрывая рот ладонью. На её щеках появился легкий румянец, — Да, было время. Томас улыбнулся. Встал. Поцеловал маму в лоб. — Спасибо за суп. Отца у Томаса не было. Мать редко о нем говорила, а он и не напоминал, чтобы она сильно не грустила. Все, что было у Томаса — это старые записи и письма. Он плохо читал и писал. Этому его никто не учил, кроме отца, но они не успели завершить своё обучение. Отец исчез, когда Томасу было всего шесть. Никто не говорил парнишке, где его отец, поэтому он и думал, что мужчина их бросил. С тех пор мать и болеет.

***

День был тихим. Солнце уже вышло из-за туч. Ветер то поднимался, завывая и присвистывая, то снова успокаивался. Люди занимались своими делами. «Скоро должен приехать караван» — думал Томас, посматривая периодически на ворота. — Надо бы уже готовиться к зиме. Скоро заморозки пойдут, а посевов курам на смех, — пробормотала начальница сельско-хозяйственной общины. — Неужто все настолько плохо? — отвечал ей М. — Да, хуже некуда. Построить бы нам теплицу, но денег нет, — глаза её наполнились горестью. — Может, у управляющего попросить? — с детской наивностью спросил М. — Пф, проще у медведя мёд забрать. Не даст он вам никаких денег. Будто ему есть до вас дело. Лишь бы карманы набить и свалить отсюда, — вмешался в разговор пришедший Томас. — Ты же в курсе, что за такое и изгнать могут? — ухмыляясь, проговорила Алекс. Александра была девушкой среднего телосложения, с загорелой кожей, так как работала на улице, готовя и разнося пищу шахтерам, русыми густыми волосами, заплетенными в плотную косу, которую она носила, запрокинув на плечо, также у неё были сильно выступающие ключицы, средней длины пальцы, покрытые рабочими мозолями, глаза её были серыми, но такими яркими и светлыми, что напоминали маленькие кусочки льда. В ней был какой-то своеобразный шарм. Её лицо было живым, когда все вокруг было мертво. Она улыбалась всегда искренне и чисто. Томас был влюблён в неё с самого детства, но никогда не проявлял своей влюбленности. Они были хорошими приятелями, которые друг-друга поддерживали. Он не хотел рушить такие крепкие отношения, какой-то там «симпатией». — Да, спасибо за беспокойство, — угрюмо проговорил охотник, — Но если будешь меня защищать, вылетишь из поселения следом, — они заулыбались. — Не часто увидишь тебя таким счастливым, — наблюдая за происходившим, заметил М. — И все же, что делать? — печально вздохнув, глава удалилась работать, а за ней и М. следом. — Кажется, мне тоже пора идти. Шахтеры сами себя не покормят. — Я тоже пойду поохочусь. Шкуры ещё снимать. Удачи тебе. — Да, и тебе, — она взмахнула рукой, прощаясь. Томас развернулся и направился за ружьем. «И правда, что же делать? Конечно, останется ещё охота, но я не думаю, что смогу в полной мере прокормить всех, а из охотников тут только я и Фильский. Если управляющий денег не даст, то может хоть с людей собрать. Нет, люди и так бедные. Можно собрать отряд и отправиться в небольшой поход, где мы соберём нужные инструменты и материалы из разрушенных домов и поселений. Но не слишком ли это опасно? Тем более, я подвергаю риску не только себя, но и всех участников похода. А если он не принесёт плодов? Что тогда? Люди погибнут зря? Но если не идти, то могут погибнуть все. Мы всегда рискуем, ведь к нам в любой момент могут заявится бандиты или мутанты. Вся наша жизнь — риск. Надо попробовать.» Он не заметил, как уже забрёл в глубь леса. Томас замер, тихо достав ружьё. «У меня нет права на ошибку и никогда не было». В кусте что-то шевелилось, то успокаиваясь, то снова начиная. Томас стал приближаться к звуку медленно и тихо. «А если умру я, то кто защитит мою мать?». Раздался резкий хруст древесины. Охотник наступил на ветку, которая со скрежетом проломилась под его весом. Шебуршание прекратилось. «Так, спокойно, это ещё не конец». Из куста неожиданно выскочил двухголовый заяц, прыгая то правее, то левее, чтобы в него было сложнее попасть. «Один лишь меткий выстрел…». Раздался звук вылетевшей пули. Томас опустил ружьё и обернулся. Пуля, пронзившая тело зайца, была не его. — У-у-у, попал, — спокойно сказал Фильский, жуя тоненький колосок. — Не думал, что встречу тебя, — без тени эмоций проговорил Томас. — А ты как всегда, смотрю, в хорошем настроении, — похлопав парнишку по плечу, произнёс Фильский, — Знаешь, будешь все время грустить, так несчастным и останешься, — как-то бодро спускаясь по засохшим листьям к телу бросал через плечо он. — Тц… Много ли ты знаешь о счастье? Какое счастье может быть, если мы не свободны в своих решениях? — меланхоличное выражение лица приняло ещё более обреченный вид. — Стремление к свободе… Какая прелесть. Жизнь охотника дразнит нас, показывая непринужденность, а потом отнимает её, когда лишает возможности оставаться в этом лесу днями и неделями, пугая большими зверьми и зверьми похуже — людьми. Но ты скорее просто устал. Пошёл бы лучше обратно, поснимал шкуры, а потом бы и домой пошёл. Если не можешь сосредоточиться на жертве, то и не лезь на охоту. Фильский был высоким мужчиной, лет тридцати пяти. Одет он был в кожную куртку, небольшую шляпу, чёрные потрепанные джинсы и сапоги. Волосы у него были длинными, поэтому он завязывал их в пучок. На лице был глубокий шрам, оставшийся после нападения медведя. Взгляд его всегда был спокоен и сдержан. Хоть сам он был не стар, но повидать успел многое и достаточно уже знал о жизни. Семьи у него не было, так что он никогда никуда не спешил. Глаза цвета болота, хоть и не выражали каких-то глубоких чувств, но были наполнены мудростью. — Вот, держи, выпей немного, — Фильский протянул Томасу небольшую фляжку с водой. На его руке была куча маленьких, едва заметных, царапин. — Нет, спасибо. — Как хочешь, — он спрятал её обратно во внутренний карман своей куртки. — Я ухожу, — сухо сказал Томас, отвернувшись. — Только вернись до заката, если не хочешь проблем.        Томас не очень любил чужих советов. Он просто шёл по заросшему лесу, вдыхая свежий аромат листвы. Вся природа дышала вместе с ним. Поднимался ветерок, гнавший опавшие желтые и красные листья. Трава под ногами шуршала. В лесу было так спокойно. Казалось, что ничто не может нарушить эту блаженную тишину. Томас не хотел идти обратно в село. Ему нравилось размышлять, быть там, где ему никто не мешает. Задрав голову к небу и наполнив свои легкие воздухом, он опустил ее и заметил оленя. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз. Томас понимал, что один неверный шаг и олень соскочит и убежит в глубь леса. Он осторожно начал снимать с плеча свое охотничье ружье, не отрывая глаз от оленя. Олень стоял смирно, не шевелился, его сердце билось с бешеной скоростью, что было заметно по выступающим и сильно пульсирующим венам на теле. Томас прицелился. Олень, не выдержав напряжения, соскочил и бросился наутек. Но было уже поздно. Одно мгновенье — и олень уже упал на сырую землю. Его глаза все еще были раскрыты. Томас выдохнул и убрал ружье обратно за плечо. Он подошел к оленю, оглядев его. С кряхтением закинул мертвое тело себе на плечо. На одно мгновенье он забыл, где находится и как ему вернуться домой, но быстро сообразил и пошел по оставшимся еще следам.        Смеркалось. На улице становилось все прохладнее. Ветер поднялся, срывая остатки листьев с деревьев. Томас шел тихо, ничего не напевая. Он чувствовал что-то неладное. Ему казалось, что кто-то наблюдает. Томас не мог остановится, он ждал, когда этот кто-то сам себя покажет. И этот момент настал. На Томаса из-за деревьев выпрыгнула волчица и мигом завалила охотника на землю. Томас схватил зверя за горло, чтобы та не могла его укусить, и тихо сдавливал, стараясь ее задушить. Серая, разъяренная морда смотрела на него со всей злостью этого мира. Из ее пасти стекала слюна прямо на лицо Томаса. Шерсти на волчице почти не было. Она была вся облезлая и только на морде с хвостом еще что-то осталось. Томас ударил волчицу и опрокинул ее в сторону. Она перевернулась несколько раз и встала, показывая свои острые, как бритва, клыки. В ее глазах блистала ярость. Томас быстро поднялся с земли, достав свой небольшой нож, который был прикреплен к поясу. Нож был слегка туповат, но если в удар вложить побольше силы, то он мог бы сильно ее поранить. Волчица ходила вокруг него, выискивая слабые места места. Она ждала, когда тот потеряет бдительность и тогда она убьет его. Охотник не отвлекался, он прекрасно знал повадки животных, поэтому не упускал ее из виду ни на секунду. Поднялся ветер. Он развевал остатки шерсти на теле волчицы. Она сделала свой ход, набросившись на Томаса. Охотник ожидал этого, поэтому, совсем не боясь, встал к ней лицом и воткнул нож в живот, когда она напрыгнула на него снова. Раздался вой. Волчица съехала с ножа Томаса на землю. Она еще дышала, но подняться не могла, силы были только на рык и злой оскал. Вскоре в глазах у нее потемнело и она опустила голову себе на лапу, заснув вечным сном.