Хогвартс, другая Земля

      — Сюда, сэр! — домовик с подчеркнутой вежливостью указал новому директору на подплывающую лестницу.       Бенжамин Сиско с раздражением запрыгнул на нее, пока та не отправилась в дальнейшее путешествие. Нет, к двигающимся по собственному желанию лестницам он привык, за срок своей — теперь уже бывшей — службы и не на такое насмотрелся, но сейчас его раздражало все: замок с его неусидчивой архитектурой, домовик с его раболепием, профессор по защите от темных искусств с его подозрительностью. Последний раздражал чуть меньше — было очевидно, что он рад новоявленному руководителю примерно так же, как сам Сиско своему нахождению здесь. Это взаимное недовольство роднило их и даже немного сглаживало само себя.       Про Одо он читал, но никогда не думал, что доведется встретиться с ним лично. Когда-то, незадолго до поступления Сиско на службу, появление этого существа взбудоражило его коллег на целых полтора часа — ровно столько понадобилось доблестным стражам магического порядка, чтобы прочитать очередной отчет о результате очередного эксперимента неуемных школьников и пересказать его как анекдот всем находившимся поблизости. То, что найдено оно было во дворе, а не в котле какого-нибудь нерадивого студента, тоже никого не удивило — пусть человек и подчинил магию, она по-прежнему то и дело подкидывала ему очередную шутку в доказательство своей непокорности. Подслеповатая старушка Медж из Йоркшира, перепутав одну букву в заклинании от артрита, вполне могла организовать дождь из лягушек где-нибудь в Тайване. Самое забавное, что такие случайности в большинстве своем не могли повториться.       В общем, появлению Одо никто не удивился, удивлялись скорее тому, что он никак не желал исчезать. Обычно творения учеников не отличались жизнеспособностью и легко развеивались профессорами или так же легко возвращались в свое исходное состояние — вещь, из которой их сотворили, или ничто. Но живая и бурлящая жижа, которую представлял собой в естественной форме нынешний преподаватель защиты от темных искусств, продолжала плескаться в отведенном ей котле. Более того, она даже начала проявлять признаки разумности! Однажды, когда пришедший проведать пленника котла профессор Муро случайно обронил в него палочку, жижа сформировалась в грубое подобие руки и протянула удивленному профессору превращений пропажу. Тогда содержимым котла заинтересовались всерьез. Чем больше внимания ему уделяли, тем быстрее он развивался и в скором времени научился принимать ту человекоподобную форму, что сохранял сейчас.       Так неудачный эксперимент школьников превратился в грозу для них самих. Разум неведомого существа никак не мог осознать всю сложность человеческих взаимоотношений, зато идеально запоминал своды законов и правил, за соблюдением которых следил неукоснительно. Вскоре юные волшебники от всей души проклинали своего собрата, умудрившегося сотворить это чудо. Так же легко Одо давалась магия. Сочетание подвластных ему знаний о незаконности темной магии и собственных талантов определили выбор метаморфа — так назвал его неугомонный профессор превращений. Он считал своим долгом убедиться, что темная магия будет остановлена и обезврежена любым уважающим себя членом магического общества, и он, Одо, обязан это обеспечить. Так что занятия по защите от темных искусств стали самым строгим и нелюбимым предметом для многих…       Однако бывший аврор не мог отрицать, что с позицией метаморфа согласен. Он и его бывшие коллеги делали для защиты простых людей все возможное, но, как показала практика, этого было недостаточно. Он не смог защитить даже собственную жену.       Сиско выдохнул, отгоняя тяжелые мысли, и спрыгнул с лестницы, тут же направившейся на встречу с другим пролетом. Одо и домовик не отставали ни на шаг, хотя и двигались настолько бесшумно, что директор то и дело боролся с желанием проверить, здесь ли они. Согласно плану замка — насколько вообще можно доверять планам магических замков — кабинет, которому предстоит стать аналогом тюрьмы для Сиско на ближайшие пару лет, находился совсем рядом. Назначения этого Бенжамин не хотел. Положа руку на сердце, последний год он вообще ничего не хотел, предпочитая плыть по течению, не заботясь, куда оно может вынести. Он сохранял самое почтительное выражение лица, когда бывший шеф рассказывал ему, как обеспокоен апатией Сиско. Пикар предложил Бенжамину сменить род деятельности, как бы невзначай упомянув, что Опака решила покинуть свой, казалось, бессменный пост директора Хогвартса, а премьер-министр намекнул, что магической школе не помешает молодая кровь. Ха! Можно подумать, что в школах мало крови куда моложе его!       Бенжамин старательно изображал непонимание всех намеков, и в конце концов настоятельные рекомендации приобрели форму приказов. Деваться было некуда.       Опасения Сиско касательно планов магических замков оправдались — аккурат на том месте, где должен был располагаться директорский кабинет, оказалась ниша с горгульей. Спутники удивления не выказали, а, напротив, расступились, давая новому директору дорогу. На лице Одо, больше напоминавшем пластиковую маску, даже мелькнуло подобие усмешки. О причинах ее гадать не приходилось — директорский кабинет обладал вздорным характером и очень не любил чужаков. Были случаи, когда он не впускал своих новоявленных владельцев не из числа деятелей школы, и на посту те, как правило, не задерживались. В глубине души Сиско надеялся, что с ним произойдет то же, но гаргулья, к радости домовика и разочарованию директора и метоморфа, низко поклонилась и предложила Бенжамину войти на лестницу.       За столом сидела профессор Опака. Эта женщина обладала удивительной чертой — даже если вы видели ее впервые, она всегда казалась смутно знакомой и родной: не то тетушка, которая баловала вас в детстве шоколадными лягушками, не то двоюродная бабушка, приезжавшая пару лет назад на именины отца. Маленькая, кругленькая добродушная женщина, так же внушавшая ученикам любовь, как Одо — страх.       — Бенжамин! Я ждала тебя. Долго же ты искал дорогу сюда, но я рада, что твой путь наконец окончен.       — Я тоже рад встрече, профессор, хотя новость о вашем уходе была, скажем так, неожиданной.       — Все должно меняться, — Опака часто говорила туманно, так что Сиско оставалось только улыбаться в ответ. — Когда-то ты гонял над полем для квиддича, размахивая битой, а сейчас много ли осталось от того юноши? Ты ведь помнишь свои школьные годы?       — Это было давно, — уклончиво ответил Сиско. Все, что было до того злосчастного случая, было будто не с ним — он помнил события, но никаких особых чувств те не вызвали.       — Какая ирония, — лицо Опаки стало грустным, — тебе предначертано быть здесь, но ты так отчаянно сопротивляешься. Я не могу передать тебе то, чего ты не желаешь принимать.       В сердце Бенжамина засияла смутная надежда, что сейчас Опака скажет: «Раз ты не желаешь брать на себя управление школой, я останусь, пока не подыщут другого кандидата», — но она взяла небольшую сумку — заколдованную, не иначе — и достала оттуда внушительного размера шкатулку.       — Я оставлю это здесь, — с этими словами она поставила шкатулку в центр стола и лениво махнула даже не палочкой, рукой. Шкатулка послушно исчезла. — Когда ты будешь готов, сам возьмешь ее. Кабинет ваш, директор Сиско.       Опака дружелюбно кивнула и направилась к двери, оставив преемника в прострации. Тот только сейчас окончательно осознал, что выкрутиться не получится, теперь он — директор старейшей школы чародейства и волшебства, и это налагает ответственность. Будто читая его мысли, Опака обернулась от двери и ободряюще произнесла:       — В этот год многое изменится. И не волнуйся насчет речи, Бенжамин.       — Речи? — не понял Сиско.       — Скоро начало учебного года, директор всегда произносит речь. Главное — говорить, что чувствуешь.       Опака вновь улыбнулась и вышла, отчего кабинет разом опустел, будто его покинула душа, а Сиско невольно подумал: если он скажет все, что чувствует по поводу своего назначения перед учениками, его сместят за непристойное для подобной должности поведение.       Сиско подошел к директорскому столу и взмахнул палочкой над местом, где совсем недавно стояла шкатулка.       — Фините Инкантатем.       Естественно, шкатулка и не подумала проявляться.       Бенжамин упал в кресло. Надо подумать над речью. И что Опака имела в виду, говоря, что многое изменится?