Что-нибудь про ванну...

На этой планете снега больше, чем Маккой когда-либо видел. Белые шапки лежат на деревьях и крышах домов, словно порвавшаяся пуховая перина. Лето здесь - пара солнечных недель и возможность раздеться до свитера на улице. Слишком мало в понимании теплолюбивого уроженца Джорджии. Но вот энсину Чехову, кажется, почти уютно. Он признался еще перед спуском, что уже несколько лет не видел «настоящей» зимы. - Чехов! – Маккой сплевывает талую воду и стряхивает снег, попавший за шиворот. - Павел Андреевич, - отвечает ему звонкий голос, а следом летит весьма ожидаемый доктором снежок. - Что? – Маккой легко уворачивается. Впрочем, энсин, видимо предугадавший и это, запускает следом в него еще три. Два успешно достигают цели. - Чехов Павел Андреевич – меня так зовут. - Пашка! Маккой проворнее, чем может показаться. Он делает весьма успешную подсечку и, не ожидавший такой прыти Чехов, летит лицом в сугроб. Теперь они оба: припорошенные белыми хлопьями, немного мокрые и раскрасневшиеся, но при этом - абсолютно счастливые. - Кто первый, того и ванна, - предупреждает энсин и, не дожидаясь ответа, бежит в сторону жилых корпусов. Доктору ничего не остается, как следовать за ним. Ванная в комнате Маккоя невообразимо маленькая. Для нее даже не выделили отдельного помещения - просто большая керамическая чаша, примощенная в углу и отгороженная покрывалом от остального пространства. Впрочем, в комнате, которую Чехов делит, на время увольнительной, еще с двумя энсинами, нет и такой. - Хорошо, что хоть вода есть, - бодро заявляет Павел, открывая краны. - В смысле? Доктор развешивает мокрые пуховики на стулья и вытряхивает снег, набившийся в капюшоны и карманы. - Когда я жил в общежитии колледжа… в России еще, - уточняет Чехов. - У нас и холодная вода была не всегда. - Ужасная страна. - Я бы назвал это местным колоритом, - смеется в ответ Павел. - Ну что, вы идете? - Чехов выстраивает на бортике ванны баночки с мылом и шампунем. Судя по их количеству, он явно провел ревизию и принес все, что нашел в комнате. - Уступишь мне? – удивляется доктор, роясь в сумке в поиске сухих штанов. – Разве не «кто первый тот и победил»? - Так не честно, - признается энсин. - У нас разные возрастные категории. Вам было просто не угнаться. - Маленький засранец, - шипит Маккой и кидает в Павла выуженными из сумки джинсами. Теплая вода пахнет сосновой смолой и какими-то травами. Хочется закрыть глаза и так уснуть. Маккой облокачивается на край ванны, упираясь локтями в бортики, чтобы не сползти. - Чудовищно пахнет, - доносится откуда-то из-за покрывала, которым отгорожена ванная комната. - Ощущение, что тут лесоповал или Рождественская ярмарка. У тебя там вместо мочалки – ель? Маккой все-таки закрывает глаза и уходит под воду. Становится удивительно тихо. Впрочем, только пока хватает воздуха. Чехов сидит на бортике, подобрав под себя ногу, и явно о чем-то думает. Но стоит Маккою открыть глаза, как на лице энсина тут же появляется улыбка. - Спинку потереть? - Залазь сюда. Доктор поводит мокрой ладонью по босой ноге Павла, заставляя того дернуться от щекотки. - Я одет, - Чехов указывает на свои шорты, которыми и ограничивается весь его «домашний» наряд. - Разденься, - серьезно предлагает Маккой. Доктор не любит подобного бессмысленного флирта, однако тот нравится Павлу. Впрочем, терпение – не добродетель Маккоя. Особенно рядом с энсином. Он дергает Чехова на себя, игнорируя все попытки последнего удержаться. Силы не равны – доктор сидит удобнее. Молчаливое «бульк» возвещает о победе упорства над здравым смыслом. - Я теперь мокрый, - резюмирует Чехов. - Я тоже, - соглашается доктор. Мокрые шорты, выуженные из воды вместе с нечаянно упавшими туда полотенцами, лежат распластанным спрутом на полу. Но этой схожести некому заметить – и доктору, и Чехову нет дела ни до чего вокруг. Павел сидит нарочито прямо, пристально рассматривая Маккоя из под намокшей челки, будто за день в нем могло что-то измениться. Но доктор не задает глупые вопросы - сейчас не время для разговоров. Не время для игр – уверен Чехов, опускающийся на бедра Маккоя. Не время для длинных и нежных прелюдий – понимают они оба. Павел движется в рваном ритме, вжимаясь в Маккоя, упираясь ладонями в его плечи. Доктор держит крепко, помогая опускаться Чехову так, как тому хочется – не сдерживаясь, не заботясь ни о чем, кроме собственного удовольствия. Энсин смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых почти не видно радужки. Что он видит в этот момент - искупительные костры или сады Эдема - Маккой не знает. Но это и не важно. Павел запрокидывает голову, будто хочет увидеть звезды вместо толстых балок, что держат крышу. И стонет. Голос Чехова сводит Маккоя с ума. Вода переливается через край, когда доктор подается вперед, удерживая Павла на месте. Он целует его плечи, длинную худую шею, слизывая теплые капли, касается пальцами напряженной головки члена. Чехов впивается в плечо Маккоя, больно, до крови, заставляя дыхание сбиться. Его и свое. Но этого достаточно им обоим, чтобы выгнуться в судорогах наслаждения и затихнуть. Будто ничего не произошло. - Чехов, иди к себе. Мне завтра рано вставать, - доктор гладит Павла по хрящику уха, пока тот нежится рядом. - В отличие от всех вас, я здесь не на курорте, а по работе. - Не хочу. - Паша… Лукавая улыбка исчезает с губ энсина, припухших от недавних ласк. Его шершавый язык чертит замысловатые узоры на груди Маккоя, в то время как руки скользят по напряженным плечам вниз, на живот и бедра… - Ты же из меня веревки вьешь, гениальный русский мальчик.