Часть 1
27 мая 2016 г. в 21:30
Ветер шумит на улице и стучится в окна. Неспешно пробегает по цветным мостовым и недоуменно оглядывается по сторонам, одновременно узнавая и не узнавая.
Ветер настолько явственно имеет цвет, что от него тут же начинает болеть голова.
Макс сидит на крыше Мохнатого дома и курит, прикрыв глаза. Он не видит ни ветра, ни серого асфальта, просвечивающего сквозь столь любимую им мозаику улиц, ни чужого странного неба над головой. Макс отчаянно не видит, не слышит и не чувствует.
Макс… счастлив?
Ветер садится на крышу рядом с ним и оглядывается по сторонам снова. Всегда, ещё со времён Книги Огненных Страниц прекрасно умел так погружаться в чужую умелую иллюзию, чтобы каждую секунду иметь возможность вынырнуть обратно.
— Ну и что это такое, сэр Вершитель? — насмешливо спрашивает изумрудный огненный ветер. Шелестом звучит у самого уха, перестукивается цветными бусинами у виска.
Ему совсем не хочется снова становиться человеком. И всё-таки он принимает хоть какое-то подобие человеческого облика. Только одежду выбирает подчёркнуто не под стать местной.
Макс смотрит на него так ошарашенно, будто это самое главное, чему тут стоит удивляться.
— Лойсо? — спрашивает неуверенно. — Вы же обещали…
— Что в Ехо больше не сунусь, — вдохновенно подтверждает Пондохва. И на несколько секунд становится дождём, весёлым весенним ливнем — это самый доступный и простой способ рассмеяться. Всегда обожал хороших и приличных мальчиков. Особенно, когда они вдруг сходят с ума.
Безумие Макса — запах камры, солнца и счастья. Непременно — счастья. И ещё чуточку смерти и сна, куда же сэр Вершитель без них. Безумцы всегда ярко пахнут тем, на чём помешаны. Лойсо ложится на крыше на живот, с удовольствием вспоминая человеческие жесты, и кладёт голову на руки. Смотрит с интересом. Ждёт, что же будет дальше. Макс всё ещё смотрит на него, словно никак не может понять.
— Догадаешься или подсказать? — ласково спрашивает Лойсо, и огонь трепещет на кончиках его волос. — Или это загадка для меня — чтобы я рассказал всю историю с самого начала за тебя? Изволь. Ты не смог вернуться в Ехо, но слишком этого хотел, и вот ты здесь. И я тоже здесь. Но обещания свои я привык сдерживать. Все до единого. Угадаешь, что я должен сделать дальше?
Макс почти не слышит его сквозь бешеный шум в ушах. Его собственное, с таким трудом собранное счастье рассыпается на осколки прямо в чужих руках. Макс понимает и не понимает одновременно. Какой-то частью себя он знает, что, стоит закрыть глаза, и мир исчезает — даже не нужно открывать дверь и шагать за неё.
Макс молчит.
Лойсо тоже молчит, хотя с губ так и рвутся слова о том, как же он рад, что стихия может позволить себе не отражать людей, находящихся рядом. Он, признаться, даже вдруг рад, что Макс, кажется, не помнит о Теххи — хотя когда его это волновало. Лойсо прекрасно знает, что Теххи бы не понравилось отражать Макса сейчас. Ему бы и самому не понравилось, как же хорошо, что можно обойтись без таких формальностей.
— Я очень хотел вернуться, — говорит Макс, и голос его звучит потерянно и жалобно. Это уже что-то, потому что совсем недавно от него и этого было бы не добиться. Безумное, безумное счастье — своё и чужое, — и сила, бьющая через край, позволяющая делать, что угодно, сила безжалостная, беспощадная и бесчувственная. Макс давно заблудился в лабиринтах — не Ехо, собственных слов, сплетающихся в яркие и совершенно бесполезные узоры. Совершенно потерялся в них, потому что больше всего хотел потеряться.
— И я хотел, чтобы всем было хорошо.
— Рано или поздно, — говорит Лойсо. — Так или иначе. Это «иначе» не обязано нравиться тебе, такого никто не обещал.
Макс сжимает голову руками до боли. Смотрит, как под тяжёлым чужим взглядом рассыпаются в щепу картонные и фанерные домики.
— Кодекс Хрембера отменили, — зачем-то глухо говорит он. — И теперь…
— И теперь на каждом шагу начнут твориться чудовищ-щ-щные преступления! — Пондохва аж потягивается от удовольствия. — Как в старые добрые времена! Ох, глупый сэр Макс, неужели ты думаешь, что конец Мира — единственная проблема? Что никто не будет грабить, убивать? Или тебе плевать на это? Плевать, каким будет этот Мир — лишь бы он был цел?
Макс не знает, что ответить. Макс только очень сильно хочет домой. Макс отчаянно хочет, чтобы все вокруг были счастливы. Макс ужасно хочет, чтобы его любили. Макс запрокидывает голову, чтобы не видеть грязных улиц, крови, боли и страха. Небо над головой бесстрастного серого цвета, закрытое тучами.
— Это лучше, чем другие миры, — озлобленно говорит он.
— Вовсе нет, — возражает Лойсо. — У других миров был один неоспоримый плюс. Из них ты очень хотел уйти.
Макс действительно не хочет уходить. Он сам уже — почти картонка, творящая глупость за глупостью, чтобы никто не заметил, как трещит по швам выдуманная им реальность, дурацкая жалкая подмена настоящей жизни, маленький клочок цветной бумаги, закрывающий сквозную дыру в сердце. Макс не хочет уходить. У него всё хорошо и нет совершенно никаких проблем. Самый добрый всепрощающий демиург, самый сумасшедший создатель. Сочинивший всем самые лучшие, интересные и весёлые жизни — не беда, что при этом чуть стёрлись черты, и все персонажи стали вдруг похожи один на другого. Не беда, потому что, чуть что, можно вспомнить про смертные шары и приказать любому несчастному снова повеселеть.
Как же всё просто.
Как же всё по-дурацки просто.
Лойсо ленится сохранять человеческую форму, и цветной горячий ветер водоворотом свивается рядом с Максом, касается его ног, как человек, кладущий голову на чужие колени.
— Никогда бы не подумал, что ты из тех, кому нравятся безликие картонки вокруг вместо живых людей. Но тут уж не мне судить, правда? Каждый волен развлекаться, как ему нравится. Но есть тут один небольшой нюанс. Касательно обещаний, данных мною тебе же.
Горячие тяжёлые ладони, до ужаса материальные, ложатся Максу на лицо и закрывают глаза. Сэр Лойсо Пондохва всего лишь выполняет одно из своих обещаний. Задумчиво обводит взглядом цветной сказочный мирок.
— Тебя нет, — произносит он.