По дороге через ад 2

Больничный коридор уже порядком мозолил глаза, и блондин то и дело вычерчивал резкими шагами путь до запасного выхода, стараясь успокоить себя в очередной сигарете. Только всё было тщетно… Густой дым всё больше давил на раскалывающуюся голову, а лезущие одна за другой мысли даже не думали покидать, рисуя свои собственные доводы. Но мучал и другой вопрос. Как? Как он, чёрт возьми, мог не заметить? Как можно долгое время существовать в компании отморозков, часто убивающих себя какой-нибудь дрянью, и не заметить того, что это коснулось человека, изо дня в день находящегося под твоим присмотром. И скорее, убивало сейчас не то, что Яна так легко позволила этой дури взять над собой контроль. Нет. А то, что всё это дерьмо произошло исключительно по его вине. Пускай. Пускай будет трудно, или даже не выносимо, но он любой ценой исправит это. На счету вторая сигарета, докуренная где-то до середины, и поток неумолимых мыслей прерывается нежным женским голосом, вырывая в реальность. Молодая медсестра одаряет своим глубоким взглядом, то ли понимающим, то ли осуждающим, но её речь льётся довольно монотонно, оглашая анализ состояния Астаховой. Только вот последняя фраза звучит с каким-то надрывом. С каким-то привкусом собственной вины, что заставляет Миронова неслабо откашляться, чтобы сигарета попросту не оказалась в лёгких. — К сожалению, ребёнка спасти не удалось… Наверное, сейчас он чувствует примерно то же, что и когда-то ощутила Яна, стоило ей принять свою новую жизнь, которой она тогда абсолютно не распоряжалась. Чувствует, как земля постепенно уходит из-под ног, а телом овладевает настойчивый паралич, заставляя онеметь каждую клеточку тела. Губы застывают в приоткрытом состоянии, и парень учащённо хлопает глазами, стараясь найти хоть какие-нибудь слова. Но снова провал. Глаза уставляются в непонятную точку, и он едва ощущает, как тёплая женская ладонь ложится на его предплечье, а молоденькая шатенка проговаривает тихое «Мне очень жаль». Шаги медсестры стали уже едва уловимыми, а Глеб автоматически потушил бычок о забитую до отказа мусорку, слабо толкая двери и шагая следом. В какой-то степени даже хотелось догнать, расспросить, но мозг вовремя дал сигнал, чего лучше не стоит делать. Ведь мало того, что врачи наверняка всё поняли, так ещё и усугублять ситуацию вопросом о сроке было совсем неуместно. И так хватает этих косых взглядов главного врача, через предложение рекомендующего оставить её на долгое время под присмотром санитар. — Что я наделал… — направляя сгусток слов куда-то в воздух, Миронов остановился возле палаты. Небольшое окно в двери открывало вид на Астахову, мирно спящую под капельницей. Растрёпанные волосы неуклюже закрывали пораненную на лице кожу, счесавшуюся в результате падения. Густые ресницы во сне практически не шевелились. А тело только сейчас показалось ему крайне измождённым, когда от одного вида до неприличия худых рук по телу пробежали мурашки. — Несколько дней она обязана находиться под нашим наблюдением. — Мужской голос заставил повернуть голову, и рэпер увидел того самого врача, с которым однажды уже приходилось столкнуться. Это был то самый мужчина, взявший под свой контроль ту ситуацию, когда Яна попала в больницу с ножевым ранением. И будучи понимая, что Миронов просто так не отступит, брюнет решил немного опередить юношу, улавливая в немой тишине его желание. — Я сделаю всё, что в моих силах. А пока иди домой и хорошенько отдохни. За неё не беспокойся. Кажется, его голос был за сегодняшний день единственной вещью, которая хоть на долю, но всё же ободрила. Или же попросту заставила довериться. И ответив благодарным кивком, блондин уверенно направился к выходу, усаживаясь за руль седана и сходу выключая нежелательную музыку. Ведь как ни странно, но тишина была сейчас единственным, что было так необходимо. Об аккуратной парковке речи не шло, как и, наверное, о том, чтобы удержаться и не приложиться к двери со всей силы, захлопывая ту с неимоверным грохотом. Ноги будто сами понесли к серванту с алкоголем, и Миронов не глядя стащил первую попавшуюся бутылку с полки, заваливаясь на диван и время от времени закусывая крепкий алкоголь родным Винстоном. Несколько часов проведены в одном и том же положении, а большего сейчас, кажется, и не нужно. Не менялась даже точка, на которой был сфокусирован ровный взгляд. Но только до того момента, как незапертая входная дверь чуть слышно заскрипела, заставляя Глеба оторвать глаза от камина. — Ты как? — приглушённый голос разбавил нависшую тишину, и появившийся в гостиной мулат ненадолго застыл посреди комнаты, впервые в жизни испытывая на себе испепеляющий взгляд товарища. — Ты знал? — блондин неспешно шевелит губами, а глаза улавливают бегающие по комнате зрачки Джонатана, заставляющие разгонять по телу закипающую кровь. — Отвечай!!! — недопитая бутылка опрометчиво летит в стену, превращаясь в множество осколков, а Миронов как-то резко подлетает с дивана, стараясь справиться с головокружением и удержаться на ногах. Но Джон молчит. Только мотает головой, выставляя перед собой руки и стараясь держать на расстоянии поддатого блондина, который с каким-то бычьим напором лишает его личного пространства. — Ты, чёрт возьми, просто в сопли. Уймись… — он нехотя отталкивает от себя Миронова, немного не рассчитывая сил и отправляя того в обратное сидячее положение. — Я пришёл спросить, не нужна ли тебе помощь. Но, как вижу, помощь ты уже нашёл в бутылке… — мулат язвительно кивает в сторону осколков, мгновенно решая оставить друга наедине со своим запоем. Но так же быстро останавливается, когда голос Глеба настигает, стоит ему развернуться спиной. — Умоляю тебя, скажи, что это не ты подсадил её на это дерьмо. — Голос блондина звучит с каким-то непривычным надрывом, а Ливингстон просто опускает голову, тяжело вздыхая, и, кажется, ругая самого себя. Только, наверное, причиной этому служит отсутствие смелости, чтобы признаться другу в той подачке, которая поначалу казалась такой невинной. Ведь кто же знал, чем всё это обернётся… И пока голоса в голове ищут себе оправдание, Миронов заставляет его непреднамеренно развернуться, делясь неожиданной для него же информацией. — Она беременна была. Машинально поворачиваясь, Джон удивлённо распахивает глаза. И, возможно, абсолютно не контролирует сейчас своё внешнее небезразличие, когда не находит ничего лучше, как задать первый пришедший в голову вопрос. — Какой срок? Но Миронову, кажется, всё равно. Он лишь пожимает плечами, чертыхаясь, и прокладывая путь до очередной бутылки виски, делая несколько глотков из узкого горлышка. Может быть даже не обращает внимания, как мулатом постепенно овладевает лёгкий паралич, заставляющий неподвижно стоять на месте. Желание найти хоть какой-то покой на дне бутылки полностью затмевает уже пьяную голову, и блондин снова разваливается на диване, стараясь усыпить трезвый рассудок в высоких градусах. А пока Джон продолжает безмолвно наблюдать за давящимся алкоголем Мироновым, ненароком вспоминая, как на этом же самом диване впервые предложил Астаховой хоть на время побороть депрессию с помощью невинных затяжек. Как её тяга к бегству от реальности постепенно начинала набирать обороты. Как ему порой приходилось выдерживать её очередную истерику, которая усыпляла его бдительность настойчивыми уговорами и жалобным взглядом. Как однажды, под навязчивой идеей общего несчастья, решил погрузиться в мир красок вместе с ней. И как попросту забылся, стоило ей подарить ему благодарственный поцелуй. Только вот осознание происходящего пришло гораздо позже. Не тогда, когда ему довелось ощутить вкус её губ на своих устах. Не тогда, когда голос ясного разума уснул под действием этой чёртовой травы, стоило запаху её тела беспристрастно добраться до обострённого обоняния. И уж точно не тогда, когда механические движения обоих стали абсолютно неконтролируемы прокуренным к чертям мозгом. И пока Миронов изредка кидал короткие взгляды на съедаемого совестью Джона, в его голове даже не думал формироваться главный вопрос — сколько тому потребовалось времени, чтобы набраться смелости и переступить через порог этого дома?