Надежда на чудо

      Новогодние каникулы это самый настоящий волшебный праздник, где каждый день можно ожидать чуда. Целый год ты ждёшь эти двенадцать выходных дней, чтобы сполна хлебнуть волшебства из полной чаши Нового года. Каждый день ты просыпаешься с улыбкой и смехом, постепенно уменьшаешь ту гору конфет, что тебе подарили, радуешься подаркам, играешь в снежки или катаешься на горках. Каждый день, приходя домой, ты садишься около батареи, чтобы отогреть замёрзшие руки и ноги, а потом с остервенением трёшь собственные щёки и нос. И совершенно очевидно, что никто не ожидает в эти дни катастроф и бед.       Лина перелезла через очередной сугроб, мешающий ей видеть дорогу. Ведь скоро придёт папа после трудной вахты, а она обещала маме его встретить и развеселить. Девчушка всегда так делала и прекрасно знает, что действительно поднимет настроение отцу.       «Я прыгну ему на шею и буду весело щебетать о каких-нибудь пустяках, болтая в воздухе ногами. А он подхватит меня и крепко к себе прижмёт. Папа будет улыбаться и смеяться, гладить меня по голове и с удивлением спрашивать: Правда? И я буду со смехом отвечать: Это же очевидно, мистер Ватсон. Вы сомневаетесь в своём Шерлоке? На что папа лишь крепче меня прижмёт и, конечно, согласится со мной. А потом мы вместе пойдём домой, где нас будет ждать наш старый пёс Джем и мама, приготовившаяся такой чудесный ужин!»       Стрелки наручных часов медленно перемещались, оставляя день в прошлом. Вечерело. Уже зажглись первые звёздочки на быстро потемневшем небе, а папа всё не шёл. Лина сидела на самом высоком сугробе, чтобы лучше видеть, и тоскливо вглядывалась в сумерки, пытаясь различить сквозь них одинокую, чуть ссутулившуюся фигуру отца.       Снег. Крупные снежинки подали с чёрного неба, блестя в оранжевом свете фонарей. На улицу вышли собачники, нехотя и однообразно перемещающиеся по дорожкам и тропинкам, с нетерпением ожидающие, когда их питомцы сделают свои дела, чтобы со спокойной совестью идти досматривать прерванный сериал.       Лина поймала на бордовую, почти чёрную в темноте варежку несколько снежинок.       «Красивые… И такие непохожие. У каждой своё расположение лучей, у каждой разное их количество, и блестит каждая по-разному… Скорее бы уже вернулся папа».       Мама звала с балкона уже не один раз. Она грозилась выйти и привести домой насильно. Но разве могла девочка вот просто взять и уйти, не увидев первой папу, не бросившись ему на шею, не защебетав о подростковых мелочах? Нет, Лина не могла так поступить. Она обязательно его дождётся.       Блёклую луну закрыли перистые, не менее бледные облака. Они были подобны полчищам тараканов, наползших вдруг разом и закрывших собой единственный источник света. Сугробы тут же померкли. Свет луны более не серебрил их и не создавал той волшебной атмосферы, в которой ещё можно было бы надеяться на чудо.       «Папа! Ведь сегодня почти конец моих новогодних каникул. Чудо почти закончилось. А ведь ты обещал прийти сегодня пораньше, чтобы провести вечер за просмотром какого-нибудь хорошего фильма или игрой в шахматы. Я же хотела тебя сегодня победить, ведь ты так хвалил меня в прошлый раз: тогда я почти поставила тебе мат! И я дала слово, что в следующий раз уж точно, непременно буду победителем!.. И вот, тебя нет».       Лина съехала с сугроба и встала, запрокинув голову к небу. Луна так и не появилась, окончательно сгинув в беспросветной тьме тараканов-туч. Грустно и холодно. Девочка не спеша побрела по дорожке к дому, умышленно оттягивая время, чтобы дать отцу ещё один шанс успеть.       Он и в правду показался. Усталый и какой-то ещё больше сгорбившийся, отец медленно шёл к подъезду, понурив голову. Девочка бросилась к мужчине, намереваясь исполнить свой ритуал. Крикнув на ходу: «Папа!», Лина раскрыла руки в широких объятиях и засмеялась.       Мужчина поднял усталый взгляд на дочь, и губы его чуть дрогнули в приветливой улыбке. Он тоже был рад её видеть, но совсем не так, как раньше. В тёмных глазах не плескались искорки веселья, и морщинки на лбу казались этой ночью ещё более глубокими и большими.       Лина остановилась в нерешительности в нескольких сантиметрах от мужчины. Что-то в поведении отца было не правильным, не привычным, неуловимо чужим. Может, грустный взгляд? Или наигранная улыбка, больше напоминающая усмешку? А может жуткие тени под глазами и морщины на лбу? Или чуть подрагивающие пальцы на правой руке?       — Пап? — Девочка сжала в своих руках папину правую ладонь, переплела с ней пальцы и запрокинула голову, чтобы увидеть такие любимые глаза. Они ничего не выражали. Совсем. В них было столько глухой, невидимой и потусторонней боли, что радужки казались чёрными дырами в космосе, куда неимоверно затягивает каждого без возможности вернуться.       Мужчина наклонился вперёд и как-то слишком по-механически поцеловал дочь в лоб, а затем взял её за руку и повёл домой.       «Его губы были такими холодными и шершавыми. Они словно лишены всей отцовской теплоты. Что же стало с тобой, папочка? Что лежит у тебя сердце? Что так сильно тяготит?»       Хлопнула входная дверь, и коридор озарился ярким электрическим светом. Подошла мама и несколько рассержено глянула на дочь. Она обняла мужа и поцеловала его, помогла раздеться Лине и лёгким шлепком по попе направила на кухню. Ужин на столе давно остыл, чудесный запах испарился, будто его и не было. Да и на ужин была всего лишь молочная каша с вермишелью.       Лина вяло ковырялась ложкой в каше. Есть совершенно не хотелось, не смотря на такой весёлый и активно проведённый день. В сердце поселилась непонятная тревога и страх, которые, подобно кроликам, множились с каждой минутой, заполняя собой всё пространство. Душа давно сидела в пятках, закутавшись в тёплый плед, как в кокон. В очередной раз засунув ложку с кашей в рот и практически ничего с неё не съев, девочка оставила бесполезное занятие и подкралась к входу в гостиную.       — Жень, держись… Я знаю, это тяжело. У меня тоже сейчас будто камень в груди стучит, и слёзы на глазах… давно стоят. Но мы должны быть сильными, ради Лины, ради других, кто ещё радуется каждому дню. — Голос матери, такой грустный и дрожащий одиноко звучал в комнате. Вперемешку с ним иногда раздавались скрипы мебели и короткие, едва различимые всхлипы. — Пожалуйста, возьми себя в руки. Иначе… иначе… я… я сейчас тоже расплачусь!       Лина приложила подрагивающие руки к груди и попыталась успокоить бешено стучащее сердце. В висках пульсировала кровь, и мысль одна летала по всему сознанию: Кто-то умер, кто-то очень близкий их семье покинул мир живых.       Слёзы сами набежали на глаза, размытой пеленой закрыв обзор. Лина не просила их появляться, они всегда сами решали за неё. Губы болезненно искривились, и из горла вырвался всхлип. Затем ещё один, и ещё. Девочка сидела на корточках, так рядом с родителями, и при этом так далеко от них, и плакала. Она не знала, по кому плачет, не знала зачем. Но вместе со слезами из души вымывалась боль, и сердце не сжималось так неестественно.       Эта ночь, ночь, когда волшебное новогоднее чудо почти потеряло свою силу, принесла в мир страх и горе и унесла с собой одну жизнь. Эта жизнь была ещё молодой и полной сил, она должна была совершать подвиги и жить ради своих близких и родных, должна была так же встречаться по вечерам со своей семьёй. Но судьба решила всё за всех, решила всё иначе…

***

      Такой холодный и неприветливый камень могилы. От него прямо веет холодом и тоской. И цветная фотография на надгробии нисколько не красит той мрачной тишины и обстановки, что царит вокруг.       Лина положила цветы на могилу, цветы, которые она вырастила специально для того, кто сейчас лежит в сырой земле. Цветы, которые были у него любимыми. На глазах снова танцевали слёзы, иногда стекая по щекам на губы или подбородок, оставляя чуть серебрящиеся мокрые дорожки. Однако губы улыбались, пусть не так открыто, как девчушка три месяца назад встречала каждый вечер папу, но всё же уголки были подняты вверх. Не стоит думать, что Лина перестала радовать отца хорошим и беззаботным настроением. Дочь и жена каждый день поддерживали главу своей семьи, прекрасно понимая, что ему приходится гораздо тяжелее, чем им вдвоём. Но всё же улыбка была уже не той, и щебетания уже не было. Была глухая тоска на сердце.       «Так грустно осознавать, что я тебя никогда уже больше не обниму и не увижу. Никогда не услышу твой смех и голос, никогда не почувствую тёплых рук на талии, крепко меня обнимающих. Никогда больше не увижу искр в твоих бездонных серо-голубых глазах. Никогда…»       Но жизнь такая подлая змея, которая выбирается из своего убежища исподтишка, резко и больно кусая, а затем вновь убираясь подальше от справедливого возмездия. Она продолжается, солнце и луна по-прежнему встают и садятся на небосклоне, птицы по-прежнему щебечут, моря и океаны всё так же перешёптываются, покрываясь белоснежной пеной в шторм. И в каждом шелесте листочка на дереве слышатся наполненные горечью слова:       — А жизнь продолжается. И неизвестно, что будет завтра с тобой или с кем-то ещё. Надо жить и продолжать радоваться каждому дню… Ведь жизнь дана всего одна…