О расставании, боли и чувстве вины

«Я не намерен больше терпеть тебя. Ты бесишь меня, как и все остальные. Я хочу расстаться». Такао молча уставился в светящийся экран телефона, перечитывая сообщение раз за разом, и не в силах поверить, что это правда. Мидорима хочет расстаться с ним. В голове сразу же всплывают фрагменты прошедших дней, и Такао пытается найти тот момент, когда же был сделан неверный шаг в сторону? Где он оступился? Когда позволил тонкой грани между притворным раздражением и настоящим перейти на сторону последнего? Руки тряслись, едва ли держа в ладони телефон, мысли перепутались, не позволяя сконцентрироваться и думать здраво, а сердце колотилось с немыслимой скоростью, будто пытаясь изнутри разломать ребра, что держали его в клетке, и выпрыгнуть из груди, оставив тело умирать. К горлу подкатил ком, в глазах потемнело, мерцая раздражающими бликами, ноги подкосились, и Такао резко осел на пол, опираясь руками о кровать, а затем уткнулся в нее лицом, сдерживая нахлынувшие эмоции и с силой кусая губы, что так и норовили искривиться в неестественной гримасе. Снова поднял взгляд на телефон, перечитывая сообщение: буквы не поменялись, слова стоят все в том же порядке, составляя это омерзительное предложение. Дрожащие пальцы нажимают кнопку «ответить». «Шин-чан, подожди, давай поговорим». Ответ последовал незамедлительно. «Мне больше не о чем с тобой разговаривать, Такао». Столько вопросов — и ни одного ответа. Почему, что стало причиной? Ведь два дня назад все было замечательно: Такао снова болтал о проведенном дне, Мидорима едва заметно усмехался уголками губ, а потом обнял его, крепко, прижимая к своей груди и мягко касаясь губами виска, на который спадали короткие пряди непослушных черных волос. «Ты ведь говорил, что любишь. Ты ведь первый признался». Слезы душат сильнее любой веревки, щедро смазанной мылом. Сделать вдох было сроду смертельной пытке — в груди сдавило, будто в ней появился тяжелый булыжник, не позволяющий спокойно дышать — он давит вниз, к земле, мучительно и медленно терзая изнутри. Виски отсчитывают быстрый пульс, сильной болью отдавая в голове; к отчаянию добавились страх и непонимание. Ответа нет до сих пор, но Такао точно знает — его сообщение прочитано. «Ты первый признался мне в чувствах. Ты сказал, что для тебя это ново и непривычно, но ты будешь стараться. Почему ты тогда сейчас сдался?» Мысль о том, что в шкафчике спрятано вино, пришла как нельзя вовремя. Лениво просеменив на кухню и взяв штопор, Казунари достал бутылку, неумело и долго пытаясь вытащить из нее пробку, но в итоге, справившись, вернулся в комнату, принимая прежнее положение у кровати и так же сжимая в ладони телефон, не теряя надежду. «Я ведь тоже тебя люблю, Шин-чан». Вино туманило голову, рассеивало зрение, но все сильнее напоминало причину, по которой Такао сейчас пьет. Он не любил при каждой неприятности хвататься за бутылку, да и вообще, кажется, это всего лишь второй раз, когда он так поступает. И снова из-за Шинтаро. «Я люблю все в тебе, твои дурацкие гороскопы, талисманы, твои вечно хмурые брови, ты сводишь их, когда я снова туплю. Твой чертов характер, который никто не может вынести, а я стал зависим от него. Твой ум, твою самостоятельность, да все в тебе, черт возьми!» Жуткий стук в дверь, будто кто-то пытался выбить ее, не прекращался до тех пор, пока Казунари не подошел к двери, абсолютно безразличным движением открывая ее. Влетевший в квартиру Мидорима с грудным рыком отшвырнул в сторону пальто и крепкими, сильными руками заключил парня в объятия, молча прижимая его к своей груди, иногда виновато касаясь губами виска. Он снова взорвался, взбесился, вспылил буквально на пустом месте, а теперь корит себя за это, добивая чувством вины. «Прости, Такао, я люблю тебя. Не смей от меня уходить. Никогда».