По живому

Баки знает, что делать. Стив — тоже. Так было всегда. Увы. Они говорят мало — нет времени. Только о самом важном. О том, как победить (или выжить хотя бы). О том, что вдвоем (опять). «Баки, помнишь меня?» — тоже коротко, тоже главное. Пароль с отзывом в несколько слишком лиричных фраз, с отзывом из особенного — вынутого прямиком из кровоточащего, в клочья разодранного сердца — взгляда. Баки бы подождал, дал зажить этой жалкой кровавой массе, у него внутри так много боли, он старается не касаться, нити марионетки вживили в такое мясо, что вытягивать их по одной значит — резать себя вновь и вновь. Баки долго пытался — спрятаться, отлежаться, зализать свои раны. Он имел ведь на это право. Этот чертов мир должен ему хоть минуту покоя! Жаль, что — не удалось. Стив — он умный сопляк. Понимает. Старается зря не трогать. Они много молчат, много бегают. Мало вступают в бой — им обоим давно уже стало легче решить проблему насилием, но у Стива есть принципы, а у Баки усталость и ужас от крови — любой, и своей, и чужой. Он устал умирать. Это больно, в конце-то концов. А убийство не стало нормальным — он в ужасе от того, что наделал, хотя осознание произошедшего все еще слишком абстрактно. Но и этого достает для естественного человеческого отвращения — он хотел бы гордиться собой за то, что возвращает себе осколки естественной человечности, только сил не хватает. Хватает — удерживать вой, тихий, жалобный и совершенно собачий. Стив мало ему помогает. Стив же — умный сопляк. Знает, как это. Знает, что не помочь, потому что внутри это все, не добраться чужому — все чужие теперь, даже Стиви, и он это тоже знает. Просто ждать — и пускай подживает. Само собой заживет. Они знают, что делать. Как драться, куда бежать. Они действуют слажено, дышат — и то в унисон. А молчат они так, что союзникам жутко бывает: Баки ведь понимает все приказы без слов, в этом выучка ГИДРы и в этом привычка Коммандос, в этом бруклинские молчаливые вечера, когда быт совсем общий и взгляда вполне хватает, чтобы вскользь обменяться вопросом-ответом, просьбой и возражением, почти любой информацией. «Баки, помнишь меня?» Всего несколько фраз — так много. Взгляд подействовал лучше. «Бак, я вижу тебя» — вот, что говорил взгляд, без каких-то вопросов. А взгляд Баки — ответный — и вовсе не говорил. Орал. Они знают, что делать, и что говорить. И чего пока делать не надо. Стиви — умный и великодушный, и Баки он бережет. Видит, что человек рядом с ним все еще в большей степени освежеванный кусок мяса, чем живой человек. Слышит эти кричащие взгляды, видит сжатые губы. Он знает, что делать — не стоит. Только Стиви и сам — чуть живой. Обескровленный за те три года, что ходил со сквозной дырой в брюхе. «В сердце» — это не то сказать, здесь же больше, чем сердце, здесь растерзанное нутро. Стиву страшно и холодно так же, если не больше. Взгляды Стива уже не орут — онемели, охрипли. Стив смотрит — как воду пьет, умирая от жажды. Только «как» — не работает. Взглядом пить невозможно. Они знают, чего пока делать не стоит. От чего будет слишком больно. Стив и сам помнит, как лезли ему руками в не зажившие раны — друзья, доброхоты, психолог. Баки сам видит, что Стиву будет мало, слишком долго еще будет мало его. А Баки и на себя-то не хватает еще. Они так и не обнимаются. Стив — отчаянным, ломанным, слишком жестким, слишком твердым, капитанским движением, разве что — жмет плечо. Баки хочется пасть на колени от этого и сломаться. Слишком много потерянного. Слишком много уже оторванного, прирастить его заново — трудно и очень больно. Баки хочется плюнуть на это, забыть про себя и отдаться. Баки хочет сжать зубы и ноги раздвинуть, и надеяться, что Стив — недолго. Он стоит на ногах, возвращает свой взгляд — особый, молчаливый, но искренний. Он говорит: «Я живой. Я другой. Я — закрытая дверь. Я открою тебе, если сможешь дождаться. Когда-нибудь. Не теперь». Он молчит: «Я здесь, я за дверью». И он думает: «Не бросай меня». Рука Стива соскальзывает с плеча. Очень ровно, нарочно без всякого следа ласки. Он не держит, но и не оставляет. Стив молчит ему: «Знаю. Я знаю. Я тебя вижу, Баки». Стив не думает — просто встает перед дверью, весь — дурацкий трехцветный щит. Заслоняет собой. Баки вдруг понимает, что хочет к нему прижаться, обхватить, закрывая глаза, как ребенок, как девушка, со спины. И мгновение — боли нет. Он берет автомат. Что-то медленно зарастает.