But I'm a creep, I'm a weirdo.
What the hell am I doing here?
I don't belong here.
У Эрика Картмана давным-давно есть свой типаж: мужчины, застрявшие в пубертатном периоде, почти мальчики на вид, с белоснежной кожей, усыпанной россыпью веснушек, и с рыжими волосами. Нет, он не врал, когда говорил, что ненавидит рыжих. Этот огонь до сих пор печет его изнутри, разъедает, как коррозия метал. Но тем слаще смотреть на дорожки слез, бегущие по бледным от испуга щекам. Тем жарче отзывается его тело на взгляд, полный ужаса и бессилия. Мокрые светлые ресницы, красные распухшие от поцелуев губы… Для него главное видеть заплаканное лицо во время секса. Дрожащие худые плечи с силой обхватывают крупные ладони Картмана, пока он толкается в распластавшееся под ним податливое тело. Картман трахает грубо, не заботясь о партнере, но почти всегда кончает быстро. Правда, часто это только начало его садистских игр. Он может быть очень изобретательным, если захочет. - Ты такой сексуальный, когда плачешь, - шепчет Картман в полузабытьи от приближающегося оргазма, - Ты знаешь, Скотт, твои слезы сладкие на вкус. Он слизывает их и смеется. Единственное, чего Скотт хочет в тот момент, когда чужая сперма вытекает из него, так это вернуться на пятнадцать лет назад и приказать шестнадцатилетнему себе никогда не связываться с таким глупым на вид Эриком Картманом. Или по крайней мере не выпускать на волю спустя столько лет после их смерти переношенный уродливый плод своих кровавых фантазий – желание отомстить. Родителей не вернуть. Как жаль, что он осознал это слишком поздно. Картман закуривает и смотрит на оттраханного им брата насмешливо, сверху вниз. Скотту хочется прикрыться, он подтягивает колени к груди и прячет в ладонях лицо. Это происходит с ним снова и снова, уже черт знает какую неделю подряд. Он пленник старого заброшенного дома, в котором жил в детстве. Он пленник жирного поехавшего садиста, над которым издевался в детстве. Сам светлый образ его детства измят, запачкан, изнасилован. Скотт корчится, как слизняк под тяжелым взглядом Картмана. Скотт тощий, кости жутко натягивают его кожу, и кажется, будто она сейчас порвется. Синяки, кровоподтеки, порезы разной степени свежести складываются в узоры, понятные одному лишь Картману. Он творец, а чужая кожа – его полотно. Он отнимает руки Скотта от лица и выпускает дым в распаленные покрасневшие глаза. - Черт возьми, я хочу, чтоб ты смотрел на меня, жалкий педик, - Картман корчит губы от отвращения и выплевывает слово за словом, - Наверняка твоя мать была грязной жидовкой, а ты сам рыжий мерзкий еврей! Он замолкает резко, будто голос сорвал, хотя это не так. У Эрика Картмана давным-давно есть свой типаж…***
На следующее утро Картман спускается по лестнице в своем доме, напевая что-то себе под нос. Из кухни доносится запах стряпни Лиэн. - Эрик, милый, ты будешь блинчики? Она старается говорить как можно бодрее, но немного переигрывает. Она старается не поворачиваться к сыну лицом, потому что на скуле даже под слоем тонального крема все ещё виден кровоподтек. Вместо ответа Картман запевает громче: «I don't care if it hurts. I want to have controооl». Его голос звучит неестественно весело, почти истерично. «I want a perfect boааdy. I want a perfect sооoul». Но Лиэн не замечает его напряжения, не хочет замечать. - Я так рада, что у тебя хорошее настроение. Картман садится за стол и придвигает ароматное блюдо ближе. Он ест руками, жует и говорит одновременно: - Сегодня снова есть работа. Я буду снимать для семейного фотоальбома. - Я рада, что твоя карьера фотографа налаживается. Раньше у тебя было совсем мало заказов. Картман усмехается. Он не может себе отказать в удовольствии сделать ещё несколько снимков слизняка-Скотта. Кто-то назвал бы их вещественными доказательствами, но для Картмана это лучшие его творения. - Я рада за тебя, сладкий, - повторяет Лиэн, будто сломанная пластинка. С той самой ночи, когда её пытались убить, она сама не своя. Местные рассказывают это, будто анекдот. Мол, ты слышал, в прошлый четверг шлюху пытались изнасиловать. Ха-ха-ха-ха. Шлюху, понял? Странно, что кто-то вступился за неё. Ведь шлюхи – не люди. Это точно. Каждый вечер Лиэн просиживала в баре, что на окраине. Несмотря на то, что Эрик отбирал у неё деньги, Лиэн находила лазейки, чтоб достать их. Она старела, её мало кто хотел. Она пила и от этого старела ещё быстрее. Она попала в порочный круг и уже была не в силах его разорвать. В прошлый четверг Лиэн как всегда выпивала в привычном окружении. Все называли это место просто бар, потому что на входе там раньше висела неоновая вывеска BAR, крепившаяся на двух болтах. Однажды пьяный Стюард Маккормик вырвал её и прихватил с собой. Черт знает почему. С тех пор обшарпанное грязное заведение смотрелось неприветливо, но посетителей все равно было хоть отбавляй, ведь более дешевой выпивки не найдешь во всем городе. В тот самый вечер Лиэн засиделась позже обычного. Какой-то рыжий парень угощал её. Она флиртовала и чувствовала себя молодой. Потом к ним подошел бритоголовый здоровяк, Лиэн заинтересовалась им, он был как раз в её вкусе. План мести казался идеальным. Скотт позаботился, чтоб о его прибытии в Саут парк никто не знал. Он остановился у одного из бывших школьных приятелей, который стал отбитым пьянчужкой. Тот дом как раз располагался на отшибе, а сам приятель ради денег на выпивку был готов на все, вплоть до убийства. Скотт знал характер Лиэн и привычки. Знал, что даже собственный сын её не сразу хватится, а местная полиция будет расследовать дело не один год, и что даже если давний приятель заложит его, в те пьяные бредни все равно никто не поверит. План мести казался идеальным, но Скотт кое-чего не учел. Когда здоровяк вышел, поддерживая пьяную Лиэн, и потащил её в заросли, то задел плечом курящего у входа Кенни Маккормика. Он узнал мать Картмана. Казалось бы, ничего необычного, но одна фраза, что обронил этот тип, заставила Кенни насторожиться. - Старая шлюха, не хочешь отсосать мне перед смертью? Я слышал в целом городе никто так не отсасывает, - последовал удар, женщина вскрикнула. На курилку вышел высокий худощавый брюнет, но не успел он достать сигарету, как его окликнули. - Хей, Крейг, тут нужно одному мудаку рыло начистить, поможешь? - Будешь должен, Маккормик.***
Лиэн дрожащей рукой вставила ключ в замок собственного дома. Она едва могла стоять на ногах, её поддерживал Кенни. Крейг же бормотал под нос проклятия в адрес Маккормика, что было проблематично с разбитой губой. Лиэн рухнула на диван и накрылась пледом, не переставая трястись всем телом. - Где ты была? – с лестницы сбежал растрепанный Картман, но увидев нежданных гостей, он на минуту растерялся. - Проваливайте, мне нужно поговорить с моей матерью. - Я тоже рад тебя видеть. Может для начала спросишь, что случилось? - сказал Кенни. Картман подскочил к нему и схватил за грудки. - Я вижу, блять, что случилось! Кто это сделал? - Скотт Тенорман, - сказал Крейг ровным тоном без эмоций, - По крайней мере тот тип, которого мы избили, кричал, что он тут не при чем, и его нанял Скотт Тенорман. Картман застыл, будто громом пораженный, а после схватил свою куртку и крикнул, убегая: - Кенни, присмотри за мамой! Хлопнула входная дверь. Несколько долгих минут тишину в комнате нарушало только тиканье часов. - Мальчики, я в порядке, вы можете идти, - пробормотала миссис Картман заплетающимся языком. - Мы не уйдем, - сказал Кенни. Крейг пожал плечами и направился к выходу. - Такер! – голос, полный укора, но вместе с тем мольба в глазах. Такое личико никого не смогло бы оставить равнодушным, но Крейг ушел, даже не взглянув на него. С него хватит на сегодня. И на завтра, и на месяц вперед. Он столько раз зарекался не связываться с Кенни Маккормиком, что это просто смешно. Кенни – Белый Кролик. Сколько ни бегай за ним, все равно не догонишь, зато наживешь себе проблем. Да таких, по сравнению с которыми Зазеркалье – просто парк развлечений. Скотт ушел из бара незамеченным. Он видел, что Лиэн осталась жива. Судя по тому, как этот идиот-наемник выкрикивал его фамилию на всю округу, Скотта будут искать. Конечно, он выдумал алиби заранее на всякий случай. Главное, успеть сбежать из Саут парка, прежде чем его хватятся. Сейчас бы вскочить в машину и уехать в Денвер навсегда. Но Скотт не настолько туп, чтобы приехать сюда на автомобиле, зарегистрированном на его имя. Он добирался на попутках, маскировал свою чертовски яркую внешность, только в бар позволил себе прийти как есть. Там все пьяные, всем плевать. Среди ночи идти на трассу слишком опасно, возвращаться в убежище у его дружка-предателя – тем более. Скотт чувствовал себя загнанным в угол и не придумал ничего лучше, чем пойти домой. Он надеялся отыскать защиту в некогда родных стенах, но там его уже поджидал Эрик Картман. - Ты не можешь меня убить, меня будут искать, - сказал Скотт, его кадык дергался от волнения. - Я знаю, что ты одинок, - Эрик улыбнулся и наклонил голову, - Если бы ты был не одинок и счастлив, то не стал бы мне мстить спустя столько лет, не так ли? Конечно, Скотта будут искать, но кто, черт возьми, додумается делать это в Саут парке? Нормальные люди и не слыхали о такой дыре. - Как ты узнал, что я пойду сюда? - Все очень просто. Ты сентиментальный слизняк, Скотт, - Картман рассмеялся. Он нашел среди хлама в доме отцовские инструменты для ремонта: гвоздодер, сверла, напильник и ещё много чего интересного. Разговор обещал быть долгим.***
Кайл проезжает мимо заброшенного дома Тенорманов каждое утро и каждый вечер по пути на работу и с работы. На мужчине всегда идеально выглаженный костюм и галстук, туфли вычищены до блеска, а волосы уложены гелем. Кайл адвокат (как будто у него был выбор), как и его отец. Как и отец его отца, как и многие в роду Брофловски до него... Кайл успешен и, кажется, вполне доволен жизнью. По крайней мере со стороны всё выглядит именно так. «Как будто у меня есть выбор», - оправдывает он себя в очередной раз, когда узнает то, что не должен был. Десятилетний Кайл взбесился бы от такого малодушия, но двадцатипятилетний думает, что куда разумнее оставить все как есть. Хотя формально ему предоставили выбор… -Кааайл, ты видел, что я делаю с ним? Ты думаешь, это ненормально, я знаю. Что это грязно. Да, всё так, Кайл, ты прав. Уверен, ты попытаешься мне помешать, хотя это не твое дело. Это наши… хах, семейные отношения. Но ты можешь его спасти, если захочешь. Я отпущу Скотта, если ты… займешь его место. Кайл ожесточенно трет виски и с упрямством склоняется над бумагами, пытаясь отогнать навязчивые видения. У него снова мигрень. - Обратишься в полицию, с твоей семьей случится тоже, что и с Тенорманами, - говорит Картман в его голове, - Но я не хочу, чтобы это случилось. Ещё один заброшенный дом в Саут парке окончательно испортит вид, - Картман смеется до тех пор, пока хрипло не закашливается. «Картман, сукин ты сын, как давно ты держишь начальника полиции за яйца? Компрометирующие фото. Так просто и в то же время действенно. Это и есть профессиональная хватка в твоем понимании?» - думает Кайл. Выбора нет. Для Кайла всё очевидно: нужно выпить таблетку и обо всем забыть. Скотт Тенорман ему никто, нечего беспокоиться. Наверное, это судьба: Скотт Тенорман должен страдать. Кайл видит его в кошмарах каждую ночь. Сон всегда начинается одинаково. Кайл едет с работы на своем гибриде, по радио крутят Radiohead. Проезжая мимо дома, от которого мурашки по коже, он слышит крик. Какая-то сила тянет Кайла внутрь, будто магнитом, ей невозможно сопротивляться. И Кайл оказывается в доме. А дальше начинаются вариации сна. Иногда там нет никого, только развешаны пленочные фото, на которых рыжий и худой, как жертва концлагеря, парень корчится в лучах белого света. Он полностью голый, а тело его изуродовано. В глазах этого парня столько боли, что она хлещет через край, затопляя все комнаты. Кайл захлебывается в ней, ему кажется, что на снимках – он сам. А иногда он видит Картмана, его обрюзгший живот и белый вялый член едва заметный под ним. Картман злится, что у него нет эрекции, и вымещает свою злобу в ударах и издевательствах над Скоттом. Тут уже Кайл ясно видит, что это Скотт. И чем больнее тому, тем больше это нравится Карману. Он весь растет и раздувается, пока не лопается, забрызгивая стены слизью, кровью и жиром. А Кайл просыпается с тошнотой и головной болью. Пьет таблетки и идет работать, чтобы не думать над этими больными фантазиями, чтобы забыться под утро коротким беспокойным сном прямо за письменным столом. Это неважно, лишь бы без сновидений.***
Эрик Картман заходит в начальную школу, в руках у него фотокамера. Сегодня ему предстоит снимать третьеклассников. Это скучная, почти механическая работа. Нужно выставить свет и следить, чтоб «детки» не вертелись, пока ты жмешь на кнопку. Картман не любит так работать, когда вместо студии – старый спортзал, а вместо моделей – мелкие дьяволы, но выбирать не приходится. Ему нужны деньги. - Эрик Картман? - Ааа, мистер Гаррисон, здравствуйте, - он сладко улыбается своему бывшему учителю. Тот отходит, бубня под нос не то молитву, не то проклятья, а Картман говорит, ни к кому не обращаясь: – Когда этот старый хер уже загнется? За его спиной кто-то давится смешками, и он подмигивает сорванцам, будто они в сговоре. В толпе учеников четверо мальчишек держатся как-то отстраненно, как бы подчеркивая, что у них своя компания. Это навевает на Картмана воспоминания, и он внимательнее присматривается к четверке. Обычные мальчики, такие есть в каждом классе. Вот тот кудрявый с брекетами наверняка ботаник. Рядом с ним тихоня. Он вечно отмалчивается, потому что стыдится своего заикания. Самый высокий из них, темноволосый, явно играет роль плохого парня, но на деле самовлюбленный маменькин сынок. А четвертый – душа компании, хотя и похож на беспризорника. Блондин с голубыми глазами в рваных кедах и грязных поношенных джинсах. Давно нестриженные волосы лезут ему в глаза, а половина лица прикрыта ярко-красной банданой. Учитель с трудом убедил мальчика снять её, чтобы сделать нормальное фото, точнее пригрозил наказанием. Картману в голову закрадывается подозрение. - Как твоя фамилия? – спрашивает он у миниатюрной копии Кенни. - Армстронг, сэр. Картман на секунду теряется, но, когда детишки начинают хихикать, он понимает, что его разыгрывают. И решает тоже включиться в игру. - Так ты потомок астронавта? - Типа того. Мой отец слишком занят, чтобы растить меня. Наверное, он космонавт или президент. - Наш президент черный, тупица, - вмешивается «плохой парень». - А ты расист, Клайд! – заступается за друга ботаник. - И чё? Эти двое так самозабвенно ругаются. Яркая вспышка гнева. Весь мир вокруг размывается, а фокус каждого из них направлен на глаза оппонента. Их лица такие подвижные и эмоциональные, как серия кадров. - Не переживай, я тоже рос без отца, - Картман не знает, что ещё добавить, он треплет мальчишку по волосам. Жест получается неловким. Блондин кривит губы в усмешке и возвращает бандану на прежнее место. - Ну он и жирный, - говорит Клайд, хотя Картман отошел недалеко и прекрасно всё слышит. - П-прямо как твоя м-мамка. - Заткнись, заикам слова не давали! Блондин бубнит что-то, Картману не удается разобрать слов. Все трое смеются. - Берри, ты как отмочишь, - с восторгом говорит ботаник. - А что такое п-педофил?***
Улицы заливает яркое солнце, небо такое ясное, голубое-голубое, что на него больно смотреть: глаза слезятся. Ветер несет с собой свежесть с гор и медовый запах разнотравья. Он тормошит сонные ели, ещё недавно припорошенные снегом и окутанные зимней дремотой, а теперь приветливо качающие своими зелеными верхушками. Горная прохлада противостоит палящим солнечным лучам, делая их мягче, ласковее. Но особенно хорош в такую погоду Старков пруд. Его тихая зеркальная поверхность покрывается рябью и шепчет волнами таинственные небылицы, что скрывают глубокие воды. Сидеть и слушать его рассказы, прерываемые шумом одетых ветвей и чириканьем птиц. Сюда Берри обычно приходит после школы, а иногда вместо неё. Бросает рюкзак под разлогое дерево и расправляет затекшие плечи, стягивает бандану с лица и вдыхает полной грудью. Здесь территория его свободы. Нет вечно недовольной матери, нет занудных учителей, нет насмешливых одноклассников. Как прекрасно было бы посидеть в такую на редкость хорошую погоду на своем привычном месте у Старкова пруда, но друзья тянут Берри куда-то гулять, искать себе приключений. - Тебе тупо слабо, - Клайд дразнит красного от злости Кёртиса, своего антипода и вечного противника, того самого кудрявого «ботаника». Клайд – нарушитель дисциплины, грубиян и задира, тот, с кем заботливые мамочки обычно запрещают водиться. Кёртис и тихоня Тодд недолюбливают его, но всегда вытаскивают из разных передряг. Они ни за что не признаются в этом, но без Клайда им было бы слишком скучно. - Не в-в-ведись, Кёрт, - говорит Тодд. - А вот Берри залез бы туда, потому что он не сыкло. Правду я говорю? - Десять баксов, - Берри усмехается в красную ткань. Он не понимает, что такого страшного его друзья находят в «заброшке», ведь все истории о Тенорманах не более чем городские легенды. Он залез бы через разбитое окно в тот дом и просто так, от нечего делать, но почему бы не заработать. - Да ты охуел, чувак! – брови Клайда в удивлении ползут вверх, - Короче, девочки могут идти домой, никто не держит, остаются только настоящие мужики. - Ладно, п-п-почему бы и нет, что здесь т-такого страшного? И Кёртис, лишившись последней поддержки вынужден согласиться. Берри лезет первым и оказывается в темной пыльной комнате без мебели. Обои местами отклеились и по выгоревшим светлым квадратам видно, где раньше висели рамки с фотографиями или картины. Наверное, это спальня, судя по встроенному шкафу с покосившимися дверцами. - Зацените, пацаны, - Клайд роется там и находит биту. Он громко хохочет, размахивая ей. Тодд неловко мнется на месте, а Берри уже идет дальше осматривать дом. - О, приколитесь, здесь есть вещи, - кричит он друзьям из соседней комнаты, - Одежда, инструменты всякие, а на полу ещё фотки какие-то разбросаны. Мальчишки разбредаются, кто куда. Берри кричит им что-то ещё, но вдруг резко замолкает на полуслове. Они бегут в ту сторону, откуда доносился его голос. В бывшей детской под потолком болтается окоченевшее тело. Какой-то рыжий парень разорвал свою кофту, связал из неё подобие веревки и повесился. Ранее его кто-то пытал. Не обязательно быть гениальным детективом, чтобы понять это. - Нужно вызвать полицию, - говорит Кёртис, отходя от шока. - Нет, подожди! Берри, я дам двадцать баксов, если ты снимешь его, - глаза Клайда блестят каким-то опасным блеском, он все ещё держит в руках бейсбольную биту. Берри сплёвывает на пол, пожимает плечами, мол, это ему ничего не стоит и пододвигает деревянные ящики, чтоб забраться по ним выше. - Да вы чокнулись! Вы чего не догоняете? Мы нашли труп! Кёртис в ужасе цепляется пальцами за свои волосы, едва не выдирая их. Тодд просто молча стоит с широко раскрытыми глазами. - Не ори, сейчас заценишь, как у него глаза из орбит покатятся от моего удара, - Клайд хохочет, Тодд вздрагивает, от этого смеха у него мурашки по коже. - Придержите его за ноги, пацаны, - бодро командует Берри, и все отчего-то слушаются. Берри встал на два ящика и только благодаря этому смог дотянуться до посиневшей шеи, он чуть ослабил узел, как вдруг явно послышался хрип. Все закричали, и Клайд – громче всех. Берри грохнулся на пол. Они не сговариваясь помчались со всех ног к импровизированному выходу через окно. Тодд порезал себе ногу об острый край стекла, и все не мог остановить кровь. Клайд расплакался и убежал домой, стыдливо прикрывая мокрое пятно на брюках. Вскоре они все разошлись по домам. Кроме Берри, тот пошел к Старкову пруду. Небо всё как же слепило своей лазурной чистотой, солнце опускалось все ближе к горизонту, и птички беззаботно чирикали. Берри было как-то муторно, его руки тряслись. Он сидел там до тех пор, пока не стемнело. Кёртису всю ночь снились кошмары. А наутро в школе Клайд сказал: - Пацаны, забыли про эту историю. Мы ничего необычного не находили, ясно? - Уж твои мокрые штанишки мы не забудем, - сказал Кёртис и засмеялся вместе с Тоддом. В полицию никто из них так и не обратился.***
В ночь, когда Картман копал могилу на заднем дворе заброшенного дома, разразилась гроза. Это напоминало старые дешевые ужастики, где много крови цвета кетчупа, а зрителя пытаются напугать уродскими куклами-монстрами, резко выскакивающими на экран в неожиданный момент. На Картмана нашло ироничное настроение, возможно отчасти из-за того, что в перерывах между работой он отхлебывал из фляги виски, чтобы согреться. Кажется, когда с этим делом было покончено, он позвонил Кайлу и лепетал какой-то несвязный бред: то угрожал, то признавался в любви, то смеялся над чем-то. Встревоженный Кайл так и не смог уснуть до самого рассвета. Но в ту грозовую ночь не спалось не только ему. Крейг лежал на широкой кровати в съемной квартире, куда он съехал от родителей, едва ему стукнуло восемнадцать. Крейг лежал, не смыкая глаз, обливался липким потом и глубоко размеренно дышал. Он пытался сосредоточится на собственном дыхании, чтобы уснуть, но его мышцы были слишком напряжены. Крейга ломало. Он встал и направился в ванную, шлепая босыми ногами. Остановился напротив заляпанного зеркала. Он смотрел на себя, будто сквозь туманную завесу. Простая белая футболка, что ещё недавно была Крейгу впору, теперь болталась на нем мешком. Мешок с костями – вот он кто. Темные глаза смотрели бессмысленно, казались черными провалами на скуластом худощавом лице. Крейг открыл холодную воду и подставил под неё левую руку, плохо соображая, что делает. Потом вернулся и снова тупо пялился в потолок своей спальни. Крейг закурил и почти сразу же потушил сигарету: к горлу подкатывала тошнота. Громовые раскаты – оркестр на похоронах, но играют не то марш, не то реквием, а может быть психоделический рок. Каждый слышит что-то своё. Крейг знает, как выглядит мир, когда ливень смывает с него краски. Сверкает молния-нож, разрезая заплаканное небо. Ногу сводит сильная судорога, и это становится последней каплей для Крейга. Он натягивает джинсы, кожаную куртку и ковбойские сапоги, которые ненавидит, потому купил их под кайфом. Крейг бежит к своему Белому Кролику за новой дозой. Чертов Маккормик для него сейчас богоподобен, потому что только он решает дать Крейгу наркотик или нет. Вершитель судеб, мать его. Белобрысая Алиса, Червонная Королева, Шляпник с улыбкой Чеширского кота. Или Алиса – это сам Крейг? Плевать. Кенни ухмыляется при виде своего старого доброго знакомого. - Ты долго продержался, то есть дольше обычного, - говорит Кенни, чтоб потянуть время, продлить ощущение собственной власти, что приятно до безумия. - Давай резче, вот деньги. - Может на этот раз всё-таки…, - Кенни проводит языком по губам. - Вот деньги, - повторяет Крейг с нажимом. Ему становится всё труднее говорить, ломает всё жестче. Неторопливость Кенни выводит его из себя. - Ты мог бы попросить вежливее. - Пошел в жопу. А ты мог бы не совать свой член в любую доступную дырку. Тоже мне мисс Святая Непогрешимость. У тебя только один внебрачный сын или ещё где-то дети найдутся? – Крейг выплевывает слова, не повышая тона, но его голос сочится сарказмом. А в довершение сказанного – выставленный средний палец. Резкие вспышки гнева для Крейга стали обычным явлением, но уже через минуту он сожалеет о своих словах. Крейг готов вымаливать прощение, лишь Кенни не вытолкал его сейчас в грозовую ночь ни с чем. Берри – больная тема для Кенни, потому что он и не прочь быть ему отцом, настоящим, а не только биологическим, но им запрещено общаться. Решением суда. Да, многие думают, что уж лучше ребенку расти совсем без отца, чем с таким. Когда тебе шестнадцать, не каждый готов принимать ответственность и обзаводиться детьми только потому, что дешевый презерватив так некстати порвался. Когда вам по шестнадцать, это разумно предложить своей подружке сделать аборт. Но некоторые позволяют закостенелым страхам руководить собой, и рожают нежеланных, нелюбимых детей. Берри выглядит, как беспризорник, не потому что они с матерью бедно живут, нет. Просто ей плевать на него. Плевать во что он одет и что ест, плевать как проводит свободное время и с кем дружит. - Она не хочет, чтоб мы общались, - начинает Маккормик с тоской. - Она сказала мне ещё во время беременности, что ничего от меня не ждёт, что воспитает сына сама. Я был наивным сопляком! Не платил алименты, а потом она подала на меня в суд из-за этого. Всплыло ещё много всякого, и теперь нам запрещено видеться. - А ты и рад стараться! Надо же, какое удобное прикрытие! - Ты прав, я дерьмо. Кенни нравится прямота Крейга, с каждым обвинением от него, груз на сердце будто становится легче. Кенни со смирением принимает каждый удар. Он не берет с Крейга денег, зная, что у него с ними сейчас туго. Кенни хочет вернуть ему свой моральный долг, немного почистить карму, только и всего.***
Тревога охватывает Кайла после полуночного звонка Картмана. Кайл всерьез опасается за свою семью, особенно брата. «А что, если мне забрать у тебя Айка?» - словно советуясь произносит Картман. – «Тупой мелкий канадец, конечно, совсем не в моем вкусе, но из него выйдет отличная приманка для более крупной рыбы». Тупые Картмановские аллегории, нагнетание и пафос. Всё лишь бы довести Кайла до предела, свести с ума. Отличная тактика! Ну а кто же в здравом уме добровольно станет спать с жирным садистом, который в лучшем случае покромсает ваше тело ножом, а в худшем – распилит его тупой ножовкой на мелкие кусочки и скормит кому-то. Хочешь заполучить себе Кайла? Правильно, сведи его с ума. Самое страшное, что это срабатывает. Кайл начинает осознавать, что его закаленная с детства психика уже не выдерживает и дает сбой. В виде кошмаров или бессонницы ночью и заторможенности реакций днем.А что, если мне забрать у тебя Айка? Айку семнадцать, и он думает, что умнее всех. Айк бунтует против попыток матери навязать свои взгляды. Он считает себя взрослым и ненавидит, когда о нём пытаются заботится. Кайл тоже был таким когда-то, а теперь словно потух. В двадцать пять он все ещё живет со своими родителями, как «последний лузер». Так выразился его младший братец. Айк редко ночует дома, вылезает в окно, когда уверен, что все домашние спят. Шейла Брофловски не знает об этом, зато об этом знает Кайл, потому что сам делал так же. Обычно Айк возвращается под утро, но его все ещё нет, хотя на часах уже начало седьмого. Скоро дом оживет, и все начнут готовиться к новому дню. Скоро оживут сонные улицы. Айка всё ещё нет, на звонки он не отвечает. Сначала их игнорируют, потом сбрасывают, а теперь и вовсе телефон отключен. Кайл продолжает набирает заученный наизусть номер, хотя прекрасно понимает, что в этом нет смысла. А что, если мне забрать у тебя Айка? Сорваться с места и натянуть первую попавшуюся под руки одежду. Выбежать из дома и нестись по знакомой с детства дороге. Колотить кулаками в испещренную мелкими царапинами дверь, пока на пороге не появится на удивление бодрый Картман. Кайлу дается это решение легко. Спасти Айка – что может быть правильней? Не важно какой ценой, не важно, что у него нет плана действий. Он из жиртреста душу вытрясет. - Доброе утро, Ка-а-айл. - Где Айк? Что ты с ним сделал? Отвечай! Глаза Кайла сверкают гневным блеском, волосы растрепаны. На нем мятый костюм без галстука. От идеального аккуратиста, адвоката мистера Брофловски нет ни следа. Этот Кайл полубезумен от страха и ярости. - О чем ты? Кайл замахивается и бьет Картмана под дых, следующий удар приходится в живот. Картман сгибается и начинает задыхаться, кашляет, так что на глазах выступают слёзы. Ещё немного, и Кайл повалит его на пол, чтобы добить ногами. Если бы Картман не был таким огромным, так и случилось бы, но в реальности он перехватывает сжатые в кулаки ладони Кайла и прижимает его к стене. - Молодец, что пришел, мой сладкий еврей, - горячий шепот задевает самое сердце. Кайлу не столько больно, как унизительно от собственного бессилия. Картман способен держать его слишком тонкие для парня запястья одной рукой, а второй расстегивать нижние пуговицы несвежей рубашки, чтобы погладить напряженные мышцы его живота, одновременно целуя куда-то за ухо. - Оу, здравствуй, Кайл, - говорит Лиэн, о присутствии которой в доме Картман напрочь забыл. Он отскакивает от Кайла, как ошпаренный. А его мать подмигивает им и шутливо грозит пальцем: - Я выйду в магазин, не шалите, мальчики. - Кхм, пойдем поговорим на кухне, - и Кайл как ни странно вместо того, чтобы сбежать, воспользовавшись свободой, следует за Картманом. Хотя нет, что тут странного, Кайл становится прежним собой: парнем, что никогда не сбегал от опасностей или трудностей. - Что ты сделал с Айком? - Расслабься, с ним ничего не случится, если ты будешь послушным, Ка-а-айл, - Картман зажимает Кайла между кухонной тумбой и собственным разгоряченным телом. Проводит большим пальцем по приоткрытой губе такого бледного рыжего немного субтильного еврея, так идеально подходящего под его представления о красоте. - Твою мать, что ты сделал с ним? Я должен увидеть его, убедиться, что он в порядке. Где он? Картман смеется громко и раскатисто, запрокидывая назад голову. - Увидишь, когда я тебе позволю, жидовская подстилка. Ярость захлестывает его, ослепляет, сетчатка словно выжжена ярким белым светом. Кайл не видит ничего вокруг, только чует звериным инстинктом как ему двигаться. Кто из них хищник, а кто – жалкое насекомое? Картман лежит на полу и корчится, как слизняк. Кайл всаживает в его живот нож для разделки мяса снова и снова. Белый сменяется красным, на его руках кровь. У Кайла звонит телефон, ему требуется несколько долгих минут, чтоб осознать это. Кайл видит на экране имя и фотографию младшего брата, смотрит непонимающе, как под гипнозом. - Ты охуел, Кайл? Сначала наяриваешь мне полночи, а потом не берешь трубку. Сорок шесть пропущенных, это нормально по-твоему? Кайл слышит голос будто из-под толщи воды, а сам думает: «Сорок шесть – это ещё нормально. Мамин рекорд – сто». - Вы вечно меня опекаете, но неужели так сложно понять, что я уже не ребенок! Я могу сам о себе позаботится, и знаю, что мне делать получше, чем ты или мама, или… - Ты в порядке, Айк? – перебивает гневную тираду Кайл. - Да, я в порядке, - отвечает Айк, будто тупому. На самом деле он так о нем и думает «мой тупой братец Кайл». «Мой тупой братец Кайл пересмотрел криминальной хроники на ночь или что-то типа того…» - Хорошо, - отвечает Кайл и сбрасывает. Скоро здесь будут крики и плач несчастной женщины. Скоро раздастся вой полицейских сирен. Скоро Кайл даст сковать свои тонкие запястья наручниками. Скоро он откажется от адвоката и станет защищать себя сам. Будут вопли матери, ошалевшие лица друзей и родных. Скоро. Так думает Кайл, не решаясь проверить у Эрика пульс.