Цветы для папы

Утро над Невой было светло-серым. Совсем недавно морось била спешащих, невыспавшихся людей по щекам, но потом осела блестящей ровной тенью на асфальт, а воздух наполнился свежестью. По пустынной Английской набережной размеренным, почти торжественным шагом шёл молодой мужчина, в руках держа огромный букет. Нёс он цветы к Медному всаднику и совсем не замечал полицию, телевидение, журналистов и фотографов. Полицейские сначала тоже не обратили на него внимания, но потом у кого-то шикнула рация, и пятеро богатырей рысью устремились за мужчиной с букетом; его задержали под хлопающими флагами, флагштоки которых были украшены золотистыми корабликами. — Пропуск, пожалуйста. — Нельзя без пропуска. — Приглашение имеется? Букет едва трепетал на лёгком ветерке. Суровые полицейские всё сильнее хмурились, сверля нарушителя взглядами, а он, в свою очередь, недоумённо оглядывался, будто и не понимая, где оказался. — Я Пётр Невский, — сказал он и улыбнулся в ожидании, что его вот-вот отпустят. — Ну и что? — недовольно спросил один из полицейских; имя не подействовало, его не знали. — Приглашение у вас есть, Пётр Невский? Пётр посмотрел на часы. — В десять будет возложение цветов. Я пришёл, собственно, возложить. — Вход на церемонию по приглашению. — Где же я должен был его взять? — с отчаянием отозвался Невский, но полиция была неотступна. — Простите, это не к нам. — Нельзя без приглашения... — Покиньте, пожалуйста... Пётр отшатнулся и обречённо побрёл назад. Только раз он тоскливо обернулся на Медного всадника, и на миг показалось, что руку тот протянул к своему сыну. Пётр уселся на гранитную ограду набережной, свесив ноги над рекой. Он грустно разглядывал противоположный берег и его отражение в удивительно непоколебимой глади реки. В его голове никак не укладывалась эта глупость, ведь официально было объявлено о возложении цветов — такой символической, но важной малости, — но сделать этого нельзя, потому что у него, у Петра, видите ли, нет приглашения. Он досадливо вздохнул; сделать с этим ничего было нельзя: силой прорываться нечестно и опасно, Пётр сильнее любого человека; загипнотизировать и что-нибудь навнушать не получилось бы — слишком много людей; а приглашение он не мог ни подделать, ни нарисовать, ибо даже не представлял, как оно выглядит. Оставалось только ждать, пока официоз окончится, и все уедут. Веселее от этого не становилось; на граните показались капли, и река подёрнулась рябью; начался дождь. Зашуршала дорожка: кто-то быстро приближался. Прежде чем Невский успел поднять голову, его окликнули: — Петро! Это был его младший брат — загорелый, щуплый и почти всегда довольный жизнью Петька. Он прятал голову в капюшоне ветровки, на которой большими буквами значилось: «SAINT-P». — Что за печаль у тебя? Пять минут назад никакого дождя не было, и тут на тебе! — Да вот захочешь цветочки положить у памятника, уже и этого сделать нельзя без пропуска. «Где ваше приглашение?», — пробасил Пётр, изображая полицейского. Петька мстительно глянул в сторону площади, скрытой за деревьями на набережной. — Ах, приглашение!.. Сейчас я им покажу приглашение. — У тебя есть приглашение, Петька? — Пётр недоверчиво посмотрел на брата, который закатывал рукава ветровки. — Есть, Петро. У меня всё есть. А дождь прекращай. Перестало накрапывать, Петька скинул капюшон, встрепал волосы очень решительным движением и, взяв букет, потопал в сторону оцепления. Заинтригованный Пётр, едва не свалившись в Неву от радости, отправился следом, но не успел он обогнуть последнее дерево, как Петька, оскорблённый и поверженный, побежал ему навстречу, чуть не плача. Он скривил в обиде лицо, сообщил, что у него отняли букет и пообещали задержать, если еще сунется. Один-единственный раз хныкнул и уткнулся в грудь старшему брату. — Ого, семейные страдания, а меня забыли, — послышался добрый голос. — Люблю порыдать за компанию, это так объединяет. Пётр обернулся. В нескольких шагах стояла их с Петькой сестра Катерина. Рядом на поводке смиренно сидел пёс Дубок. Катерина, тряхнув рыжими кудрями, подошла ближе и обняла братьев. Петька перенёс своё уныние на сестру и страдальчески уткнулся в её плечо. Заговорив с Петро, она гладила Петьку по спине. — Что за трагедия? — Цветы возложить не дали. А потом и вовсе отняли, — насупившись, пожаловался Пётр. Она вскинула брови, кое-как разглядев за деревьями полицейских. — Это как же так? — Им нужно приглашение, — глухо сообщил Петька, не отрываясь от её плеча. — Или пропуска для прессы, но мы и с пропуском не пройдём теперь, — Пётр пожал плечами. — Так заставь их забыть, у тебя же есть какой-то приём на этот случай. Он невесело усмехнулся. — Случай не тот. Не представляю, как они отреагируют, если какой-то парень вдруг чмокнет капитана полиции в лоб. — Ну и приёмчики у тебя, — Катерина хмыкнула. — Но да, ты прав... Тогда слушай идею. Меня они не видели, представлюсь прессой, про пропуск этот наплету. Вы — два моих фотографа. Дубок утащит для вас камеры, мы потом всё вернём. Найдём букет, положим и тихонько убежим. Как вам? Петька отлепился от неё, Петро пребывал в задумчивости. — Ну, не знаю я... — Сестрица дело говорит. Всяко лучше, чем без толку страдать. — Эм-м... Не хотел бы показаться навязчивым, господа, — прозвучал глубокий голос, принадлежавший Дубку, — но, с объективной точки зрения, боюсь, нас ждёт провал. Так сказать, не прокатит. — Да ладно тебе, мы так уже делали... — браво отмахнулась Катерина, но осеклась под взглядами братьев. Дубок укоризненно покачал головой. — Извини, Катенька, фашиста мне и куснуть не жалко было, а тут мирные, законопослушные граждане, исполняющие свой долг. Негуманно это, Катенька, не по-человечески. Петро раскрыл рот, Петька смотрел круглыми глазами, но Катерина не дала сказать ни слова. — Не надо никого кусать. Просто принеси парочку фотосумок, хоть бы и пустых. Пожалуйста, — добавила она. Дубок вздохнул, оглядел троицу, и бросив снова: «Не прокатит», потрусил в сторону журналистов. Вернулся он быстро, таща в зубах добычу и тяжело дыша. Катерина поманила братьев за собой, и они нерешительно и осторожно шли следом. Не доходя до оцепления, она властно указала им ожидать в отдалении и с видом профессионала начала что-то объяснять полицейским. Те внимательно слушали, изредка поглядывая поверх её головы, и вроде бы всё хорошо складывалось, а потом кто-то крикнул: «Опять они!», и братья, оставив фотосумки, шустро дали дёру, стараясь как можно быстрее скрыться. Катерина нагнала их только у Дворцового моста. Все трое спустились по ступенькам к воде. Рядом с важным видом устроился Дубок. — Не прокатило, — констатировал он. — Да уж, идея была так себе. Простите, ребята. Пётр приобнял сестру. — Не переживай, Катерин, хорошая идея, жаль, что сразу не додумались. — Зато мы имели удовольствие любоваться грацией бегущего Петро, — хмыкнул Петька и поднялся, отряхивая джинсы. — Ну их, эти пропуска да приглашения. Потом цветы положим и со своею церемонией, а? — Дело говоришь. — Лучше отведаем пышек с кофеем. Всё же мы с Катериной сюда ехали не только ради папеньки. — Да-да, Петро. Готовь-ка ушки, — хихикнула она и тоже встала. Брат и сестра нависали на Петром с непонятными счастливыми улыбками. Он потерянно переводил взгляд с одного лица на другое. — А?.. Вы чего?.. — Ну ты даёшь. У кого сегодня День рождения? — Катерина нежно погладила его по голове. — Да это он так делает вид, будто стареет, — Петька махнул рукой. — Берись за правое ухо, я за левое. Вы, Дубок, считайте, пожалуйста. Сколько там тебе?.. — Петька, не надо. Мне много лет, я без ушей останусь... — С Днём рождения, Петро! Дубок приготовился считать до трёхсот тринадцати. Позже в тот же день вчетвером они угощались пышками. Петька и Катерина то и дело чокались чашками с кофе за здравие Петро, который расплывался в улыбке, смущался и кое-как пытался прикрыть свои покрасневшие уши. А потом они накупили цветов и под покровом сумерек украсили ими и подножие памятника, и коня, и даже голову царя. Медный всадник тихонько улыбался, с безмолвной гордостью глядя на свой город.