Breaking taboos.

Зна­ете, го­ворят: «счастье не в день­гах», и я пол­ностью с этим сог­ла­сен. Ког­да я ле­жу на его кро­вати, нак­ры­тый оде­ялом с го­ловой, а он си­дит за компь­юте­ром. Сгор­бивший­ся, сос­ре­дото­чен­ный и очень не­веро­ят­ный. Он ду­ма­ет, что я сплю, но мои хит­рые гла­за изу­ча­ют каж­дое его дви­жение че­рез зер­ка­ло в шка­фу. Всё ещё ужас­но хо­чет­ся спать, хо­тя на ули­це жар­кое сол­нце мо­рит гу­ля­ющих лю­дей и жи­вот­ных. День ка­жет­ся веч­ностью. А я слиш­ком ус­тал, что­бы что-то пред­при­нять. Ве­ки без ус­та­ли сли­па­ют­ся во­еди­но, несмот­ря на мои про­тес­ты. Ка­жет­ся, моё те­ло объ­яви­ло мне бой­кот, от­клю­ча­ясь и рас­слаб­ля­ясь без мо­его ве­дома. Слиш­ком хо­чет­ся спать. Знаю, что си­деть всю ночь в ин­терне­те бы­ло пло­хой иде­ей, но что я мо­гу по­делать, ес­ли он ря­дом, и он тре­бу­ет мо­его вни­мания. Я прос­то не в си­лах ему от­ка­зать. Три но­чи под­ряд. Ни­ког­да не в си­лах. Ес­ли бы я толь­ко мог ос­лепнуть. Ес­ли бы. Его про­филь сим­метри­чен и слиш­ком пра­виль­ный. Ров­ный нос, лоб, нем­но­го при­пух­лые гу­бы и зе­леные боль­шие гла­за. Кра­сивый овал ли­ца, ли­ния че­люс­ти силь­но рель­еф­но вы­деля­ет­ся за счёт приг­лу­шен­но­го ос­ве­щения, и тём­ные рес­ни­цы бес­по­рядоч­но рас­пу­шились в раз­ные сто­роны из-за его веч­ной при­выч­ки — ус­та­ло по­тирать гла­за. Зна­ете, во­об­ще, всё это — слиш­ком. Я не це­нитель веч­но­го ис­кусс­тва, но от­че­го-то вся моя ду­хов­ная сущ­ность вы­вора­чива­ет­ся на­из­нанку при ви­де его рук и шеи. Воз­можно, я всё-та­ки об­ре­чен­ный эс­тет, а он — моё лич­ное про­из­ве­дение ис­кусс­тва. Зу­бы скри­пят из-за на­силь­но сдер­жанной улыб­ки каж­дый раз, ког­да он выс­тавля­ет се­бя ду­рач­ком. Кро­шит гри­фели и ма­жет ими ли­цо, плю­ет­ся из-за си­гарет­но­го прив­ку­са во рту, ска­чет по квар­ти­ре в но­вых джин­сах и го­лубой фут­болке, иг­рая на во­об­ра­жа­емой ги­таре, ест пря­мо из кас­трю­ли, кри­вит­ся и по­ёт не сво­им го­лосом. А по­том он ухо­дит. Ухо­дит к сво­им друзь­ям, пол­ный эн­ту­зи­аз­ма и ре­шимос­ти. Го­ворит, что вер­нется че­рез час, но стрел­ка ча­сов про­лета­ет мгно­вен­но, нас­чи­тывая тре­тий круг под­ряд. И оби­да за­сажи­ва­ет ме­ня в пог­реб, же­лая мо­ей смер­ти, но ра­зум кри­чит о том, что всё что он де­ла­ет — спра­вед­ли­во и пра­виль­но. Я не дол­жен дер­жать оби­ду за то, что он всё ещё про­дол­жа­ет жить сво­ей жизнью, встре­ча­ет­ся с друзь­ями и под­ру­гами, ухо­дит из до­ма и про­водит вре­мя с дру­гими людь­ми. Но на­ше вре­мя ле­тит слиш­ком быс­тро и мой би­лет об­ратно уже не сдать. Мне сто­ит снять ро­зовые оч­ки, что­бы уви­деть все его не­дос­татки, мыс­лить от­ре­шён­но и ра­ци­ональ­но, но сей­час я слиш­ком влюб­лён, что­бы смот­реть прав­де в гла­за. Мы ви­дим­ся каж­дый год, раз или два. Ни­ког­да боль­ше. Рас­сто­яние то­же про­тив на­шего об­ще­ния. Но мне пле­вать на все про­житые дни без не­го, ведь каж­дый раз, ког­да на­ши взгля­ды стал­ки­ва­ют­ся, я чувс­твую этот жар еще силь­нее, чем ми­нуту на­зад. Каж­дый раз как по но­вой. Я ис­пы­тываю эту борь­бу мо­его ра­зума и же­лания каж­дый чер­тов раз. И сей­час я сно­ва здесь, в его до­ме, нез­ва­ный гость. Знаю, что он рад ви­деть ме­ня, дру­желю­бен и гос­тепри­имен. И это­му есть обы­ден­ное объ­яс­не­ние: веж­ли­вость. Он не по­ит ме­ня ча­ем, ес­ли толь­ко я не поп­ро­шу, а сам пред­по­чита­ет горь­кий ко­фе с че­тырь­мя лож­ка­ми са­хара и не­боль­шой ще­пот­кой су­хих сли­вок. Я про­бовал его тво­рение — он сам дал мне свою чаш­ку — и, во­об­ще-то, это от­вра­титель­но нев­кусно, но ему нра­вит­ся. У не­го во­об­ще нем­но­го спе­цифи­чес­кий вкус в еде и на­пит­ках. Так, он не ест ры­бу и греч­ку, мор­щится при ви­де пи­рогов с ва­рень­ем, за­то обо­жа­ет ка­пус­ту, сы­рую мор­ковь и мо­ре ре­дис­ки. Пус­тые бан­ки и две зе­леные бу­тыл­ки из-под энер­ге­тичес­ких на­пит­ков сто­ят око­ло его ра­боче­го сто­ла — он их ко­пит и кол­лекци­они­ру­ет. Прос­то так, за­хоте­лось. Рань­ше это бы­ли крыш­ки от бу­тылок, упа­ков­ки от си­гарет и фиш­ки, се­год­ня са­ми бу­тыл­ки и мои влюб­ленные взгля­ды. Он ко­пит их и скла­дыва­ет не­дале­ко от се­бя, где-ни­будь на ви­ду. По­рой мы си­дим око­ло компь­юте­ра вмес­те, я об­ло­качи­ва­юсь об край сто­ла и наб­лю­даю за тем, как он иг­ра­ет в «Oblivion: The Elder Scrolls IV», не об­ра­щая вни­мание ни на что вок­руг. И что-то ще­кот­но скре­бет­ся в гру­ди, ког­да я чувс­твую чу­жой взгляд на се­бе. Он смот­рит на ме­ня, я знаю это: чувс­твую бо­ковым зре­ни­ем как он рас­смат­ри­ва­ет моё ли­цо и наб­лю­да­ет за мо­ей ре­ак­ци­ей. А я из всех сил зас­тавляю се­бя не смот­реть на не­го в от­вет, де­лая вид, что мне всё рав­но на это. А ду­ша пля­шет на мес­те с кри­ками о по­мощи. Тог­да он от­во­рачи­ва­ет­ся об­ратно к эк­ра­ну, ког­да вир­ту­аль­ный враг приб­ли­жа­ет­ся, а я об­легчен­но взды­хаю и ухо­жу в се­бя. Это так при­ят­но. Хоть ка­кое-то вни­мание. Бы­ва­ют дни, ког­да я не мо­гу сдер­жать свои же­лания и смот­рю на не­го в от­вет, но, обыч­но, тог­да бы­ва­ет уже слиш­ком поз­дно и он от­во­рачи­ва­ет­ся к эк­ра­ну преж­де, чем я ус­пею от­ре­аги­ровать. Тог­да грусть за­седа­ет под сер­дцем, вы­нуж­дая ме­ня то­же от­вернуть­ся, но как толь­ко взгляд па­да­ет на иг­ро­вой про­цесс, он сно­ва смот­рит на ме­ня, пы­та­ясь сло­вить мой взгляд сво­им. И у не­го по­луча­ет­ся. Его те­ло не та­кое и боль­шое, но не­из­менно рель­еф­ное и слов­но «ссох­ше­еся» вок­руг всех этих мышц на прес­се. Воз­можно, его мож­но бы наз­вать то­щим, но силь­ным и ухо­жен­ным. Бы­ва­ет, ру­ки са­ми тя­нут­ся к не­му, тре­буя так­тиль­но­го кон­такта с го­рячей ко­жей, но он по­рой от­ша­тыва­ет­ся, слов­но бо­ит­ся пос­ледс­твий. Он не­дот­ро­га. Но од­ной та­кой бес­сонной ночью, слу­чилось то, что пе­ревер­ну­ло ме­ня с ног на го­лову. Это бы­ло хо­лод­ное вре­мя су­ток, ког­да мы сто­яли на ули­це, я ужас­но за­мёрз и нуж­дался хоть в ка­ком-то теп­ле, по­это­му не на­шел ни­чего луч­ше, чем его го­рячее те­ло ря­дом. Он не от­тол­кнул ме­ня тог­да, но на­вяз­чи­вое ощу­щение, что это лишь жа­лость с его сто­роны, не по­кида­ло. Мои дни сос­то­ят из мель­чай­ших час­тиц, бе­зус­ловно важ­ных и не­пов­то­римых. Я ды­шу ими, вспо­миная каж­дую из них, и за­сыпаю с эти­ми ма­лень­ки­ми кар­тинка­ми пе­ред гла­зами. Каж­дый че­ловек на этой пла­нете сос­то­ит из ма­лень­ких ме­лочей, ко­торые слож­но раз­гля­деть, но впол­не воз­можно, ес­ли пос­та­рать­ся. Это та­кие осо­бен­ные без­де­луш­ки, как ро­дин­ка око­ло но­са, на ще­ке или на бед­ре. Ког­да за­меча­ешь, что один глаз нем­но­го мень­ше, чем дру­гой, а гу­бы ук­ра­ша­ет ед­ва за­мет­ный шра­мик из детс­тва. Ког­да за­меча­ешь, что его ми­зинец был дваж­ды сло­ман за всю его не­дол­гую жизнь, и те­перь он слов­но не слу­ша­ет­ся, жи­вя от­дель­ной жизнью. Тус­клые шра­мы на ко­лен­ках и два круг­лых ожо­га от си­гарет на ле­вом пред­плечье. А ещё его осо­бен­ная ма­нера за­тяги­вать­ся триж­ды за раз. Ни­ког­да не смо­гу за­быть те мо­мен­ты, ког­да он под­но­сил за­жигал­ку к мо­ему ли­цу, что­бы я мог под­ку­рить пря­мо из его рук. Та­кие ду­рац­кие мил­ли­секун­ды, но дол­гий и мяг­кий оса­док в ду­ше. Слов­но ед­ва уло­вимая за­бота, хоть и дво­якая. Я уби­ваю се­бя ни­коти­ном — он по­мога­ет мне это де­лать, а я бла­года­рен ему за это. Обыч­но я ни­ког­да не до­кури­ваю до кон­ца, по­это­му он за­кан­чи­ва­ет гряз­ное дель­це за ме­ня. Это на­ша ма­лень­кая тра­диция. И я хо­чу, что­бы она ни­ког­да не ус­та­рела. Мы про­вели пос­леднюю ночь вмес­те, не­из­менно. Я ле­жал на его гру­ди и лис­тал фо­тог­ра­фии в те­лефо­не, слу­шая его ти­хий шё­пот и тя­жёлое ды­хание. Он рас­ска­зывал что-то о его друзь­ях и школь­ных ве­черин­ках, мо­ре ал­ко­голя и глу­пых од­ноклас­сни­цах, ко­торые лип­нут к не­му, как пчё­лы к ме­довым па­лоч­кам. Гла­за на­лива­лись вла­гой из-за веч­ных по­пыток зев­нуть. Но мыс­ленные про­тес­ты ока­зались силь­нее мо­их же­ланий. Я по­терял счёт вре­мени, слов­но ма­лень­кий ре­бёнок. Он раз­бу­дил ме­ня, ког­да на­ше вре­мя выш­ло. Лишь его улы­ба­юще­еся ли­цо пе­ред сон­ны­ми гла­зами и вкус­ный зав­трак, ко­торый он при­тащил из кух­ни для нас обо­их. Пе­ресо­лен­ная я­ич­ни­ца и не­дожа­рен­ная кол­ба­са. Бе­зум­но вкус­но. Вся моя жизнь сос­то­ит из мел­ких ос­колков — ль­ди­нок, от­ко­лотых от од­но­го ог­ромно­го вы­сочен­но­го ай­сбер­га. И каж­дая из этих час­ти­чек ве­лико­леп­на по-сво­ему: не­сёт в се­бе тот или иной смысл, важ­ное вос­по­мина­ние или ре­ша­ющую ошиб­ку. Ча­ще все­го за­поми­на­ет­ся ка­кой-то пе­релом­ный мо­мент, ко­торый из­ме­нил во мне что-то ве­сомое. Есть мно­жес­тво горь­ких и прес­ных ос­колков, ко­торые всё ещё от­равля­ют мою груд­ную клет­ку сво­ими на­шёп­ты­вани­ями. Но несмот­ря на это, я впол­не мог бы ска­зать, что я че­ловек счас­тли­вый. По­рой не бла­годар­ный, не без гре­ха, и очень кап­ризный. Но я всё ещё ды­шу, ви­жу и слы­шу. Нас­лажда­юсь жизнью, ко­торая мне пред­назна­чена, и пью ви­но, что хра­нилось в шка­фу для «осо­бого» слу­чая. И язык мой не­ме­ет от кис­ло­вато­го пос­левку­сия, а ве­ки ста­новят­ся нем­но­го тя­желей. Зна­ете, го­ворят: «счастье не в день­гах», и они не пра­вы. Все они лже­цы. Каж­дый, кто так счи­та­ет, ужас­но заб­лужда­ет­ся. По­рой я ду­маю, что луч­ше бы он был урод­лив как чёрт, ужа­сен и бе­зоб­ра­зен ду­шой. Я бы от­дал за это лю­бые сбе­реже­ния, ду­шу или жизнь, но счастье по­сели­лось бы в мо­ей го­лове, пусть и не­надол­го. Я бы му­чал се­бя, чувс­тво ви­ны сож­ра­ло бы все мои ор­га­ны, но я бы от­ча­ян­но бо­рол­ся с этим про­тивос­то­яни­ем со счас­тли­вым сер­дцем. Я бы не был влюб­лен в не­го. Я бы во­об­ще не мог чувс­тво­вать. Но я все­го лишь влюб­лён в сво­его дво­юрод­но­го бра­та.