Дыши

Перед иконой молится старушка, Её дочурка при смерти теперь. Осколком ранило. В руках ее игрушка. Но помощи не жди, лишь смерть стучится в дверь. Зияет рана на спине малютки, Но девочка молчит — нет сил сказать прощай. А мать рассказывает милой несмешные шутки; Врача не будет обещай-не обещай. Проклятые фашисты были рядом. И знала мать, что скоро будут здесь. Но дочке шевеление ногой казалось адом. Остаться значило одно — часы до смерти пальцем перечесть. Кровь капала и собиралась в лужицы. И боль была сильна как никогда, А делалось девчонке только хуже. Надежда с нею умирала навсегда. В глазах потух тот ясный огонёк, Который сердце матери заботливо берег. Желанье жить в ней пробудить, однако, смог Врач-немец, заступивший на порог. Червей из раны вытащил спаситель, Личинки мух, опарышей нашёл Зашил, перевязал, забинтовал. Коварный искуситель! А к полночи, слегка прихрамывая и кряхтя, ушёл. За девочкой тайком присматривал чудак, Но одного мать не могла понять никак: Зачем он стольким многим рисковал, Своих и свой родной народ так мерзко предавал. Она старалась жить, но не могла. И лёжа на столе, сквозь слезы напевая "Катушу" — есть такая песня фронтовая, просила, слов шептать не забывая, Сухими губками: «Вода, вода». Когда в себя пришла девчушка, Когда осколок был изящно извлечён, Лежала на подушке та же самая игрушка, А образ лекаря исчез, как сладкий сон. Война прошла. Состарилась девчонка. И внуков нянча в парке, у пруда. Бывало вспомнит того самого мальчонку, Что жизнь ей спас, и горе — не беда. Он тоже помнил каждое мгновенье, Её лицо, её дыхание и движения, Когда к стене его в наручниках вели. И, зачитав сей страшный приговор, не медля ни минуты, фашисты его в действо привели.