Nuvole Bianche

Хватит ныть. Ты меня бесишь. Зачем ты позволяешь себе плакать? Ты мне надоел. Держи себя в руках. Зачем ты так откровенно веселишься? Прекрати сейчас же, ты должен перестать. Хватит, хватит рыдать навзрыд, ты сам во всем виноват. Знаешь, в чем твоя проблема? Проблема в твоих чувствах. Тебе не кажется, что ты даешь им слишком много вольности? Пойми же, наконец, глупец, твои эмоции — твоя слабость. Душа человека — это тонкое и очень хрупкое создание, которое можно легко разрушить. А знаешь, что его может разрушить? Правильно, эмоции, благодаря которым ты открываешь свою незащищенную душу другому человеку, надеясь на то, что он примет её и поддержит тебя, в целях сохранения. Но человеку сложно понять и принять твою душу, поэтому он отвергает тебя и просто-напросто раздавливает все твои внутренности. Больно? Хочешь плакать? Рыдай. Но теперь уже поздно. Ты сломлен. Твоя душа исплевана. Кого же ты винишь? Человека, который тебя отверг? Нет. Вини свои эмоции и чувства. Именно они заставили тебя пойти на этот поступок. Именно они заставили тебя довериться кому-то и раскрыться. Рыдай взахлеб, потому что ты тяжело ранен, и твоя рана еще будет очень долго кровоточить. Ты не должен был позволить «любви» завладеть тобой. Все чувства и эмоции обманчивы и обязательно убьют тебя. Посмотри, что они сделали с тобой. Но у меня есть предложение и план спасения. Хочешь, я научу тебя держать их на привязи? Просто прекрати рыдать и протяни мне руку. Я научу тебя, как быть человеком из камня. Я просто научу тебя, как запереть свои чувства и эмоции глубоко внутри. Да, будет больно физически, но не морально. Физическую боль можно перетерпеть, моральную — никогда. Утри свои слезы и подними остатки своей израненной души, теперь это твой новый этап жизни. Ты уверен, что готов к нему? Я на третьем курсе музыкальной консерватории. Это стоило мне бессчетного количества бессонных ночей и уйма нервов и сил, но я преодолел огромный путь, чтобы поступить сюда, стать гордостью семьи и достойно представить своего отца в обществе. Моя семья славится «золотой» фамилией и довольно неплохой сетью ресторанов по всему Лондону. Я, как представитель этой «важной» семьи, должен быть достоин зваться Томлинсоном. Каждый день я встаю и засыпаю с мыслью о том, что я очень неплохо справляюсь с этой задачей. По крайней мере, я создаю идеальную видимость того, что я справляюсь. Можно сказать, что я на грани отчисления из консерватории. Все с самого начала складывалось очень хорошо. У меня был высший балл по классу «Фортепиано», но с каждым семестром мой балл падал, и вот я почти в самом низу. И лишь один неизвестный мне парень всегда остается на верхней строчке — Гарри Стайлс. Я не знаю его в лицо, мне известны только его имя и фамилия. Я не знаю никого из своих одногруппников, мне этого не нужно. Они глупы и примитивны, как я считаю, слишком много всплесков эмоций, много шума, и это раздражает. Я поступил сюда, чтобы учиться, а не растрачивать своё время на этих безалаберных людей, которые, как мне показалось, учились, чтобы получить хоть какое-нибудь образование. Все своё свободное время от уроков я растрачиваю на занятия фортепиано, мне хочется достичь большего и выжать из себя все свои возможности, и я усердно работаю над этим. Очень часто мои пальцы буквально-таки не в состоянии двигаться, и тогда я могу позволить себе несколько часов отдыха, но как только все придет в норму, я снова сажусь за рояль и отрабатываю свои навыки. Преподаватели видят мои старания и часто хвалят меня за мои достижения, но как бы профессионально я не исполнял то или иное произведение, они все время говорят мне одно и то же: «Луи, раскройся в этом моменте, здесь нужно больше любви и нежности», «Луи, больше эмоций!», «Луи, твоя техника отточена великолепно, но здесь нужно больше чувств и каких-то личных переживаний». Именно из-за этого я скатился с первого места почти в самый низ. Я не могу чувствовать. Я не чувствую ничего. О каких эмоциях и переживаниях они говорят? Просто скажите мне, в какой динамике мне здесь играть, и я сыграю. Не говорите мне ничего о чувствах и эмоциях, я не понимаю. После очередного урока фортепиано я, измученный и совершенно опустошенный, просто ушел в сад консерватории, чтобы логически поразмыслить над тем, как мне передать динамику «любви» в произведениях Шопена. Я взял блокнот и ручку и стал записывать. Любовь: Что такое вообще любовь? Какие это эмоции? Какого она цвета? Наверняка это розовый и красный. Открытки-валентинки часто окрашены в эти цвета, а день Святого Валентина, насколько мне известно, — праздник любви. Значит, так и запишем. Любовь: розовый и красный, Но какое отношение это имеет к Шопену, и как мне это передать? Я должен окрасить клавиши в эти цвета? Мне пришлось зачеркнуть это и вновь начать размышлять. Это начинает бесить. Я закрыл глаза и откинулся на спинку лавочки. Что есть любовь? Я знаю определение этого слова. Но какое отношение это имеет к Шопену? Как мне это связать? Какая это динамика? Как я спровоцирую выброс гормонов в его произведениях? Какую эту роль вообще должно сыграть? Я могу работать с динамикой, где это действительно нужно. Почему мои преподаватели требуют от меня невозможного? Я излагаю то, что написал композитор. Там нигде ничего не написано ни про какие чувства и любовь. Черным по белому написано: здесь крещендо, здесь диминуэндо. Все предельно просто.  — Привет, — я подскочил на месте и широко распахнул глаза. — Что-то случилось? Я могу тебе помочь? — на меня смотрел высокий парень с ярко-зелеными глазами и с огромным хаосом на голове, называемым кудрями, заправленными под зеленую шапку. Судя по его внешнему виду и манере общения, он просто один из тех людей-раздолбаев, которые учатся здесь, ничего особенного. — Ты кто? — парень ухмыльнулся и, отодвинув блокнот в сторону, сел рядом со мной, продолжая лучезарно улыбаться.  — Я Гарри, а ты Луи, верно?  — Гарри? Гарри Стайлс?  — Именно, — он наклонил голову вбок, разглядывая меня, от этого мне стало некомфортно, и я отодвинулся от него подальше, отводя взгляд, стараясь не встречаться с его пронзительными глазами. — Так в чем твоя проблема? Ты выглядел крайне озадаченным. — и вот тут я задумался: стоит ли мне рассказывать ему причину своего замешательства или даже рисковать не стоит, опасаясь того, что он может только сделать хуже и навредить моей поставленной задаче. Тем не менее, я на грани вылета из консерватории, и моя фамилия будет опозорена. Так что, я так думаю, мне терять нечего.  — У меня проблемы с любовью. — Это звучало крайне странно и как-то обреченно, но на мое удивление Гарри даже не усмехнулся, а только свел брови вместе и нахмурился.  — Бросила девушка? — я хмыкнул.  — Меня бросил Шопен. — он засмеялся и опять пододвинулся ко мне. Ох, черт, этот парень совсем не знает такого термина, как личное пространство? Он практически дышит мне в ухо, и это не очень-то и приятно, знаете. Но зато у него был какой-то особенный запах, наверняка его одеколон, которым он пользуется. Я нервно дернул плечом, и сжал руки в кулак, чтобы не выдать свою неприязнь к этому человеку.  — Мне кажется, я понимаю тебя.  — Правда? — я крайне удивился этому заявлению и повернул голову вбок, опять встречаясь взглядом с зелеными глазами, которые, казалось, заглядывали в душу и изучали тебя. Не то чтобы мне стало жутко, мне просто стало интересно, как он это делает?  — Правда. — Я поерзал на месте, не зная куда девать свой взгляд, поэтому продолжал пялиться на своего собеседника, разглядывая каждый сантиметр его лица.  — Может, ты прекратишь?  — Прекратить что?  — Пялиться на меня.  — Я на тебя не пялюсь. — Гарри улыбнулся лисьей улыбкой, показывая очаровательные ямочки на щеках.  — Нет, пялишься.  — Это ты на меня пялишься.  — Так, все! — Я встал со своего места, как вдруг кудрявый дернул меня за руку и посадил обратно. — Ты что делаешь?  — Разве тебе не интересно?  — Не интересно что?  — Разве я тебе не интересен? — он странный.  — На данный момент мне интересен Шопен.  — И я.  — Мы знакомы пять минут!  — Мы учимся на одном курсе уже три года.  — Ну и что? Как ты мог заметить, я ни с кем не общаюсь, — опять-таки это прозвучало странно и обреченно. Я себя прямо-таки жалким чувствую, находясь рядом с ним. Ведь даже сейчас он возвышался надо мной, демонстрируя то, что: «Я лучше тебя, Луи. Я лучше тебя во всем, и мне нравится ставить тебя в неловкое положение»  — Но тебе бы хотелось общаться со мной.  — Нет, не хотелось, мне все равно.  — Не делай вид, что тебе все равно.  — Но это так и есть, Гарольд.  — Это не правда, Луис, хочешь я тебе это докажу?  — Ну и как ты собираешься это сделать?  — Знаешь, как тебя называют люди? — Я помотал головой. — Зануда. — Он положил свою руку на мою и провел вдоль нее до самого локтевого сгиба. — Но я знаю, что они не правы. Я вижу тебя. Ты не такой, как люди говорят о тебе.  — Что ты… — Он начал задирать рукав моей кофты, обнажая свежие шрамы, но когда он увидел их, то ни один мускул не дрогнул на его лице, он даже как-то грустно улыбнулся.  — Ты чувствуешь все по-своему, но твои эмоции слишком долго находятся в заточении, и это угнетает тебя, — он провел пальцами по одному из шрамов, стараясь не сильно давить. Я бы сейчас мог просто оттолкнуть его и уйти, но я действительно был заворожен его бархатным голосом и его манерой речи. — Ты не должен их держать в себе, Луи. Просто освободи их. Дай мне посмотреть на них, — он поднял свой взгляд и грустно посмотрел на меня. Что-то внутри дрогнуло, и по моим щекам покатились слезы. Как только несколько капель упало с моего подбородка, я встрепенулся и поспешно вытер их со своего лица, недоумевая, что вызвало их.  — Извини, ты не должен был этого видеть, — я встал, собираясь уходить, но Гарри схватил меня за руку и заставил остановиться.  — Запомни то, что ты сейчас испытал, Луи. А теперь просто иди и сыграй Лунную сонату. — Я недоуменно уставился на него, пытаясь понять логику его действий. — Просто сделай это.  — Ладно, хорошо. — Я подорвался с места, стараясь, как можно быстрее добежать до рояля и сделать то, что сказал мне Гарри.  — Молодец, вот именно этого я от тебя и ждала! — преподаватель радостно хлопнула в ладоши и почти что запрыгала на месте, но я смерил её грозным взглядом, как бы заставляя успокоиться и держать себя в руках. — Как же тебе это удалось, милый?  — Гарри, — не задумываясь, выпалил я.  — Гарри?  — Он помог мне. — Преподаватель загадочно улыбнулась и похлопала меня по плечу.  — Ну, тогда скажи своему Гарри, чтобы он помог тебе с Шопеном.  — Он не мой.  — До встречи, Луи, — она вышла из кабинета и громко хлопнула дверью. Но не прошло и пяти минут, как в кабинет заглянул Гарри, опять-таки чему-то улыбаясь.  — Ну как все прошло? — он подскочил ко мне в два счета и опять оказался слишком близко, и опять я не смог его оттолкнуть.  — Все в порядке, ей понравилось, — я зачем-то улыбнулся, но тут же отдернул себя, конечно же он это заметил и сделал мне замечание.  — Если ты хочешь, чтобы я и впредь помогал тебе, то тебе нужно прекратить скрывать от меня свои эмоции, — он нахмурился и ткнул пальцем мне в лоб. Это совсем меня сбило с толку, и я просто перестал пытаться найти хоть какое-то логическое объяснение его действиям, он тот тип людей, который живет своими эмоциями и чувствами, в отличие от меня. Да, он мне нужен.  — Я буду пытаться, — я едва заметно улыбнулся и закрыл глаза, — правда, Гарри. Но мне нужно знать, — Он перестал хмуриться и плюхнулся на стул, готовый выслушать меня. — зачем ты помогаешь мне? — кудрявый заметно расслабился и мягко улыбнулся.  — Ты мне нравишься, Луи, — Я вздрогнул, и мне стало жутко некомфортно.  — Гарри, во мне нет ничего особенного, я… — я начал мямлить и несвязно бормотать слова, но Гарри сделал жест, чтобы я замолчал.  — Ты особенный для меня, Луи. Просто доверься мне, хорошо? — он замолчал и выжидающе посмотрел на меня. Все его короткие реплики просто ливнем обрушились на меня, и мне просто не хватало ни данных, ни времени, чтобы все проанализировать и дать ему верный ответ. Давайте просто будем честными, этот парень просто хочет быть ближе ко мне, потому что я ему симпатизирую, мне нужные его рекомендации, чтобы справиться программой и не вылететь из консерватории, мы нужны друг другу, поэтому почему бы и нет?  — Хорошо.  — Обещай мне, Лу-у — я покраснел и отвернулся в другую сторону, дабы скрыть свое ниоткуда взявшееся смущение.  — Я не могу тебе этого обещать, Гарри! — он засмеялся и потрепал меня по голове, что возмутило меня еще больше.  — Обещай, что будешь стараться — он протянул мне свой мизинчик, чтобы заключить обещание, как я понял.  — Обещаю-обещаю, только прекрати издеваться над моим именем. — я зажал его огромный мизинец своим маленьким, тем самым давая подтверждение своим словам, хоть это и глупо. «Я спасу тебя, Луи» После того самого «обещания» мы не виделись с Гарри около двух дней, и я действительно начал подумывать над тем, что он просто посмеялся надо мной и обманул. Зачем ему связываться со мной и тратить на меня своё время, я, по сути, его соперник, правда, он просто посмеялся, наверняка на спор со своими друзьями. Если бы у меня было достаточно хорошо развито шестое чувство, я бы наверняка понял, что это лишь издевка. Я просто чувствую себя калекой, не способный ничего предугадать и не чувствующий ничего кроме физических чувств, но тогда почему я плачу сейчас? Какое-то неприятное ощущение съедает меня изнутри каждый вечер, проглатывая все эмоции без остатка, но это так больно, что просто невыносимо терпеть, и слезы боли сами начинают капать с моего лица. Металл медленно скользил по моей коже, оставляя за собой алые дорожки из крови, резко контрастируя с цветом моей бледной кожи. Знаете, физическая боль вполне способна заглушить ту внутреннюю боль, которая сейчас бьёт изнутри меня по грудной клетке, но с каждым ударом она становится слабее, пока совсем не затихнет. Когда стало предельно тихо, я убрал лезвие в шкаф и принялся заматывать руки бинтом. Раны неприятно ныли, но это уже стало настолько привычным, что не причиняло мне ни капли дискомфорта. Стрелки часов лениво отсчитывали секунды, показывая двенадцатый час ночи. Мне бы сейчас очень хотелось завалиться спать, но какая-то неведомая сила удерживала меня у окна и просто заставляла чего-то ждать. Я просто пялился без какой-либо цели на улицу, всматриваясь в лица прохожих, которые радостно хохотали и что-то оживленно обсуждали. Что в моей жизни пошло не так? Почему я не могу жить так, как они? Каково это: любить, радоваться, веселиться, смеяться, получать приятные ощущения от прикосновения любимого человека? Мне кажется, Есенин просто любил преувеличивать. Я услышал какой-то шорох за дверью, и, оглянувшись, увидел, что кто-то старательно пытается просунуть в щель сложенную пополам лист бумаги. Мое тело заметно напряглось и, быстро подойдя к двери, резко открыл её, заставляя напротив стоящего человека испуганно подпрыгнуть на месте и громко вскрикнуть.  — А! Луи! Не пугай так! Меня чуть инфаркт не хватил! — Гарри согнулся пополам, приложил руку к сердцу и начал тяжело дышать.  — Что ты здесь делаешь? — Я забрал из его рук записку и прочитал, что он там накалякал своим кривым подчерком. «Лу, я знаю, что ты не спишь, я видел свет в твоем окне. Выходи на улицу, я буду тебя там ждать. Г. х»  — Я хотел позвать тебя на фестиваль, который сейчас в парке. — Гарри облокотился на дверной косяк и посмотрел на меня, поиграв бровями. — Смекаешь, Томлинсон? Я зову тебя на свидание, от которого ты не можешь отказаться, — я чуть не поперхнулся собственной слюной от такой совершенно неадекватной наглости по отношению ко мне и моему личному пространству, которое он опять не соблюдал, дыша мне в самое ухо.  — Я не хожу на такие мероприятия, — я порвал бумажку и уронил на пол, — доброй ночи, Гарри. — Уже собираясь уходить, этот надоедливый тип схватил меня за руку и поволок в сторону выхода, благо я успел захлопнуть ногой дверь.  — Лу, я же сказал тебе, что у тебя нет выбора, либо ты идешь со мной, либо ты идешь со мной. — Я поравнялся с ним, чтобы посмотреть в эти вконец оборзевшие глаза и высказать все, о его совершенно нетактичном поведении. — Третьего не дано!  — Гарри, ты…  — Тшш — Он все еще держал меня за запястье, и я дал ему знать, что можно бы меня уже отпустить, но мой приятель так не думал и вместо этого переплел наши пальцы. По позвоночнику пробежал мелкий электрический заряд, от которого у меня кожа покрылась мурашками, а дыхание сбилось. Мне кажется, я простыл возле открытого окна, так и знал, что не нужно было спать вот так. — Я же обещал тебе помочь? Так вот, это входит в мой план. — Тогда я понял, что спорить с ним бесполезно и просто поддался ему. Не фестивале царил абсолютный хаос: много веселых людей, громкая музыка, в такт которой мигали прожектора, громкие выкрики и приятный запах сладкой ваты и свежеиспеченного попкорна. Я прижался как можно ближе к руке Гарри и еще сильнее сжал его пальцы, пытаясь оградиться от людей, которые так и наровили меня утащить в свой бешенный танец.  — Смотри! — я повернул голову в направлении, куда показывал Гарри, и увидел аттракцион, именуемый «Вихрем». Он представлял из себя обычную карусель, разве что сиденья были подвешены на цепи и поднимались довольно-таки высоко, когда аттракцион раскручивался. Люди, катавшиеся на нем радостно кричали, ну, а кто-то испуганно визжал. — Я купил на него билеты, правда круто?! — Он кричал мне в самое ухо, перекрикивая музыку.  — Ты совсем с ума сошел? — я пытался сопротивляться, когда он потащил меня в сторону посадки, но он был сильнее меня и упорнее. — Это же опасно!  — Лу, ну какая здесь может быть опасность? — Контроллер уже пробивала наши билеты и загадочно улыбнулась когда увидела, что я вцепился в руку Гарри, как в спасательный круг — давай, я буду сидеть с тобой, если что, можешь закрыть глаза и заплакать — нас уже пристегивала та самая девушка и, быстро проговорив правила поведения на аттракционе, ушла за ограждение.  — Гарри, не отпускай меня! — Послышался звук запускающегося механизма, и я испуганно вскрикнул, вжавшись в кресло и зажмурив глаза.  — Ну же, Луи! Тебе понравится! Я почувствовал легкий ветерок у себя на коже, и все-таки осмелился открыть глаза и посмотреть, что же вокруг происходит. Мы начали набирать скорость и вскоре закружились на бешеной скорости. Все вокруг слилось: люди, яркие огни, грохочущая музыка, смех и крики — все это смешалось и окунуло меня в вакуум приятного и теплого ощущения. Мне сразу стал приятен ветер, который хлестал мне в лицо, радостные возгласы людей, которые наверняка испытывали те же ощущения, что и я, почему мне это вдруг стало действительно нравиться? Я запрокинул голову на спинку сиденья и громко засмеялся, раскинув руки в разные стороны. Впервые за несколько лет я почувствовал себя раскованным, я впервые почувствовал свободу, здесь, в воздухе. После этого аттракциона Гарри повел меня на «Колесо Обозрения», а потом заставил кормить меня сумасшедших лебедей, которые готовы были сожрать мою руку вместе с хлебными крошками. Кудрявый каждый раз звонко смеялся, когда птица щипала меня за кончики пальцев, и я испуганно отдергивал руку, но тем не менее это действительно было забавно. Мы еще долго гуляли по ночному городу, доедая уже остывший попкорн и обсуждая последние события, которые произошли с Гарри. Точнее сказать, он о них рассказывал, а я внимательно слушал, буквально впитывая в себя каждое его слово. Все это время он держал меня за руку, объясняя это тем, что я, как подопечный таракан, и кроме консерватории и своей квартиры никуда не хожу, и вполне могу потеряться. Со временем, проведенным с ним, я привык к этому и даже перестал делать ему замечания по поводу личного пространства наверняка потому, что перестал брезгать этим, и мне не хотелось его отпускать. Может потому, что он был теплым, а на улице довольно-таки прохладно? Рано или поздно все заканчивается, и мы остановились напротив моего дома.  — Ну как тебе наша прогулка? — Гарри отпустил мою руку и повернулся ко мне лицом.  — Это было… — я закрыл глаза и стал подбирать подходящее слово, описывающее мое состояние сейчас, но да, с этим у меня туго — это было впечатляюще.  — Это гораздо интереснее, чем сидеть целыми днями за роялем, верно? — он скрестил руки на груди и вскинул бровь, погодите-ка, как он это делает?  — Верно, — я усмехнулся и опустил глаза в пол, не зная, что обычно говорят в такие моменты. Ну, насколько мне известно, в фильмах обычно целуются, но, конечно же, я этого делать не буду, это совсем негигиенично, и он совсем мне чужой человек, мы знакомы от силы три дня, так что…  — Улыбайся почаще, Лу — Гарри заправил за ухо мою выбившуюся прядь, коснувшись кончиками пальцев моей щеки, тем самым опять спровоцировав тот самый электрический заряд, который теперь пробежался в том месте, где он прикоснулся. Все-таки это не простуда, а скорей всего аллергия, сейчас весна, моя кожа становится очень чувствительной, да и плюс этот жар, надо просто выпить антиаллергетиков. — Тебе к лицу твоя улыбка — он мягко улыбнулся и отстранился.  — С-спасибо… — ну вот, я еще и начал заикаться, это точно аллергия. А ведь мама меня предупреждала насчет вишни, теперь понятно, почему я покрывался сыпью, когда ел её.  — Увидимся завтра, я за тобой зайду, хорошо?  — Х-хорошо, пока — я уже хотел развернуться и направиться домой, как вдруг Гарри прижал меня к себе, смыкая руки на моей талии. Я просто впал в замешательство и молча стоял, уткнувшись носом в его грудь. Может, я тоже должен его обнять? Это будет правильным? Я поднял руки и сжал в руках ткань его рубашки на спине.  — Ты не бесчувственный, Лу, я вижу это, — он поцеловал меня в макушку и отпустил. — Я помогу тебе, только доверься мне, хорошо?  — Да, Гарольд, я уже обещал тебе это, не люблю повторяться, — я закатил глаза и скрестил руки на груди, на что кудрявый рассмеялся.  — Ну хорошо, тогда, до встречи. — Он развернулся и пошел прочь, помахав мне на прощанье рукой.  — До встречи. «Для меня не существовали крики людей и громкая музыка, я слышал его искренний смех, и мне кажется, это моя первая победа.»  — И что это значит? — Я помахал стопкой нотных партий перед лицом Гарри. — Мы же договаривались на Шопена, а это кто? И что за бред! Это же пьеса для школьников!  — Лу, тише.  — Ты надо мной издеваешься? Нет, ну чего ты улыбаешься?! Прекрати так на меня пялиться! — Я швырнул ноты на крышку рояля и устало бухнулся на стул. Прошла ровно неделя с того самого фестиваля, а казалось, он был только вчера. Многое в моей повседневной жизни поменялось с тех самых пор, как в ней появился этот кудрявый парень. Теперь я почти никогда не был дома: либо в консерватории на занятиях, либо с Гарри в каком-нибудь парке или кафе. Он просто не давал мне никакого свободного времени и личного пространства. Он все продолжал таскать меня с собой за руку, как маленького малыша, и его, похоже, совсем не смущало, как люди смотрели на нас, некоторые бабушки и дедушки возмущенно цокали языком, давая понять, что им совсем не нравится увиденное. Меня нереально смущал тот факт, что нас принимали за геев, или мне так кажется, что принимали. Я не выгляжу как гей, вот он да, я — нет.  — Хватит выкобениваться и сыграй эту «пьесу для школьников» — Гарри закатил глаза и встал со своего места чтобы развернуть меня к клавиатуре и поставить ноты перед глазами. — Ну же, Моцарт не убьёт тебя, если ты сыграешь не классику.  — Что это вообще такое? Понятное дело, что не классика. — Я пролистал несколько страниц, просматривая материал.  — Это неоклассический нью-эйдж.  — Чего?  — Играй, Луи. — Поставив руки на клавиатуру, я закрыл глаза и представил примерный темп и диапазон звучания мелодии. Как только я сыграл первые пять аккордов, Гарри легонько шлепнул меня по рукам, давая понять, что его не устраивает моя игра.  — Что не так?  — Что ты делаешь? — он нахмурился и грозно посмотрел на меня.  — Играю, а что не понятно?  — Ох, ну хорошо, — Гарри наклонился ко мне со спины, положив голову на плечо, а руки поверх моих. Запах его одеколона смешался с моим, наполняя воздух вокруг нас пряным ароматом, от которого начала кружиться голова. — Ты не должен играть ноты, ты должен играть то, что чувствуешь и видишь.  — Я вижу ноты. — он усмехнулся.  — Что ты сейчас чувствуешь? — Я снова закрыл глаза и сосредоточился на своих внешних и внутренних ощущениях. Хм.  — Мне тепло.  — Это не то, Лу, это физическое. Что ты чувствуешь вот здесь? — Он приложил свою руку к моей груди и слегка повернул голову вбок, обдавая мою шею горячим дыханием. Сердце сразу екнуло, и дыхание стало прервыстым, по телу пробежали уже знакомые мне мурашки. Как мне это охарактеризовать?  — Эм, это приятно. — Я попытался восстановить свое дыхание, чтобы говорить как можно ровнее, но голос меня не слушался и иногда срывался, даже когда я говорил очень тихо.  — А так? — Он поцеловал меня за ухом, оставляя этот же поцелуй чуть ниже, до самых ключиц. После таких действий кровь мгновенно прилила в голову, и мне сразу подурнело, казалось, меня сейчас вырвет, но это неприятное чувство сменилось чем-то прекрасным и легким, как дуновение весеннего ветра. Мне кажется, я уже такое ощущал, когда меня обнимала мама, почему же я не мог испытать это чувство до этого момента? Какое же определение у этого чувства, и ощущает ли Гарри то же самое? Я зажмурил глаза и сосредоточился на этом.  — Это что-то прохладное и одновременно горячее, или одновременно плохое и прекрасное, как одновременно волнующее и умиротворенное, и еще… — Я задумался над последним, и вообще стоит ли говорить такое? Тем не менее, он же попросил меня говорить все, вот я и скажу. — И еще я не хочу, чтобы ты уходил, мне это нравится, ну я не знаю. — Видимо, Гарри был доволен моим ответом, и я почувствовал на своей коже, как он улыбнулся.  — Я скажу тебе, как это называется, если сыграешь это произведение с теми чувствами, которые ты сейчас испытываешь, хорошо? — Я кивнул головой, и он отстранился, сев рядом со мной, чтобы переворачивать листы, когда это потребуется. Я поставил руки на клавиатуру и начал играть, пытаясь при помощи звука передать тот легкий ветерок и волнующее чувство в районе груди. Мелодия приятно лилась из поддергивающихся клавиш, обволакивая насыщенным звуком всю обширную аудиторию, в которой мы сейчас находились. Можно было поклясться, если бы я закрыл глаза, то буквально-таки увидел бы, как расцветает вишня, и ветер уносит её розовые лепестки, которые путаются в кудрявых волосах Гарри. Он бы широко улыбался или даже пронзительно смеялся, потом бы он просто взял меня за руку и мягко поцеловал в лоб, как он это всегда делает, когда мы расходимся после прогулки. Приятный запах его одеколона смешался с запахом вишни, и это производило на меня одурманивающий эффект, потрясающе. Розовые лепестки ярко контрастировали с белоснежными облаками, которые лениво передвигались по голубому небосводу, прекрасно. После окончания второй части произведения Гарри действительно уходит, и мне не хватает сил, чтобы догнать его и остановить, он исчезает из моего поля зрения, и цвет вишни меркнет, ветерок утихает, и пьеса заканчивается на неустойчивом аккорде, намекая на то, что мы и сами в состоянии додумать концовку. Я воодушевленно вздохнул и мысленно похвалил себя за такое прекрасное исполнение, однако, очень простой мелодии. Но в груди было какое-то неприятное ощущение, оно появлялось каждый раз, когда я видел парочки двух людей, которые ворковали как влюбленные голубки, или стадо молодых людей с гогочущим смехом. Оно приносило мне жуткий дискомфорт, и, насколько я помню, Есенин назвал это чувство «безысходностью» и «одиночеством». Если это действительно так, то это до боли неприятно.  — Это потрясающе, Луи. — Я вздрогнул, осознавая, что мой Гарри все это время был здесь, и я действительно почувствовал на своей коже его отсутствие, и как он собирался уйти от меня и бросить одного. Я закрыл рот рукой, и из моих глаз полились слезы, которые я не в состоянии контролировать. Видимо, Есенин был прав насчет еще одного чувства, именуемым «счастьем». Казалось, это плачет тот одинокий Луи, которого все оставили в увядающем вишневом саду, совсем одного без тепла, без любви и без какой-либо надежды. Гарри вытер своей рукой мои слезы и слабо улыбнулся. — Ну же, не плачь, ты же справился. — Он здесь, он действительно здесь, и он не ушел, он рядом.  — Ты обещал мне рассказать, — всхлипнул я, вытирая рукавом мокрое лицо и пытаясь собрать весь свой разум в одну мыслящую субстанцию, но это выходило так же плохо, как и мои попытки перестать рыдать буквально на руках Гарри, который поглаживал по спине.  — Это называется любовь, Лу. «Я научил его любить, у меня получилось это!» Прошел месяц, но я все думал о том, что мне тогда сказал Гарри. Я много раз пытался понять значение термина «любовь». Я всегда считал, что это выброс гормонов в организм человека для последующего размножения, но, как оказалось, все гораздо хуже. Любовь — это когда у тебя сбивается дыхание каждый раз, когда он улыбается тебе, когда он разговаривает с тобой, ты сосредоточен только на его голосе и жадно впитываешь каждое слово, когда он берет тебя за руку, внутри разливается приятное тепло, когда он обнимает тебя, ты словно снова очутился дома, когда его зеленые глаза для тебя целый мир, и ты с трепетом в сердце каждый день ложишься спать в ожидании новой встречи. Если это и есть любовь, тогда у меня очень большие неприятности. Я не должен был позволять себе такой вольности, поэтому должен наказать себя и не видеться с ним. Это будет лучше для нас обоих, потому что я стопроцентно уверен, что симпатизирую ему, но как друг. Об этом следовало его спросить, но после того последнего занятия мы не виделись, проще говоря, это я избегал его. Я прекрасно знал, что он пытался меня найти, телефон разрывался от звонков и сообщений даже сейчас, он приходил к моей квартире и подолгу стучался в дверь, требуя объяснить, какого черта со мной происходит, даже пытался выловить меня на групповых занятиях, но я попросту не ходил на них, сдав зачеты заранее. Мне не хотелось его обижать, но как говорится в одной очень мудрой пословице: «С глаз долой, из сердца вон». Это не помогало, я все еще хочу его увидеть, хочу, чтобы он взял меня за руку и обнял, поцеловав в макушку, мне необходимо его присутствие. Любовь — самый страшный наркотик. И когда это я стал таким наркоманом?  — С вас три доллара тринадцать центов. — Голос девушки вытряс меня из своих мыслей, и я быстро расплатился за новые ноты. Та самая пьеса, которую дал мне сыграть Гарри. Воткнув в уши наушники, я направился домой, шагая в такт the Fray. Пожалуй, это был самый ленивый день за последний месяц. Я вообще ничего не делал. Я валялся дома пред телевизором и смотрел какой-то сериал, который крутили с самого утра, но только потом я понял, что пересматривал одну и ту же серию несколько раз подряд, забыв о том, что этот сериал был на диске. Мои мысли вообще были где-то далеко отсюда, и чтобы хоть как-то встряхнуть себя, мне пришлось уже вечером вытащить себя на улицу и пойти в книжный магазин за нотами. Видимо, даже свежий воздух не помогал мне, я все еще был в каком-то странном полудреме. Пока я неторопливо вышагивал под Be The One, солнце уже успело спрятаться за крышами многоэтажек, и стало заметно прохладно. Я поежился и достал из кармана телефон, чтобы переключить песню. — Томлинсон, ублюдок, мать твою, а ну стоять! — Чья-то сильная рука резко развернула меня на 180 градусов, и я чуть не упал от неожиданности. — Сначала я обрежу все твои провода, а потом хорошенько заеду в твое прекрасное личико. — О, нет.  — Гарри, что ты… — Если бы чисто физически мое сердце могло сделать сальто, оно бы сделало, честное слово. Я избегал его целый месяц, а он выловил меня на набережной, на которую он вообще-то не любит ходить, потому что «здесь очень много целующихся парочек, меня это раздражает».  — Луи, ты мерзавец! Я за тебя переживал! — Он был сейчас таким злым, и это пугало меня, как маленького ребенка, на которого кричат родители за какую-то оплошность. Но он продолжал на меня кричать и активно жестикулировать руками. — Ведешь себя как баба! Что за фигня? Почему я должен бегать за тобой?! Если что-то случилось, ты бы мог мне рассказать! Я тебе не чужой человек в конце-то концов! Ты мерзавец, Томлинсон! Я бежал за тобой целый квартал, потому что ты воткнул в уши свои провода и ничего не слышишь кроме своей музыки! Ты в курсе, что именно вот таких людей сбивают машины, потому что они элементарно не слышат сигнала?! Ты совсем безалаберный, ну как десятилетний ребенок, честное слово! И вообще… — Положив телефон в карман, я подошел к нему и обнял, вдыхая любимый аромат. Он был таким теплым и родным, боже, ну действительно, зачем я устроил весь этот цирк, если можно было просто наслаждаться его присутствием, даже если мои чувства не взаимны?  — Прости. — Гарри сразу замолчал, и кажется, даже перестал дышать. Прошло две мучительно-долгие секунды, прежде чем он обнял меня в ответ, как обычно уткнувшись носом в плечо.  — Я так скучал, Лу.  — Я тоже — он поцеловал меня в макушку и отстранился.  — Что случилось?  — Эм, это сложно, на самом деле… — я развернулся, не желая смотреть в его глаза, и неспешным шагом пошел вдоль набережной, делая вид, что мне интересно, какие красивые парусники сейчас плавают по реке. Но естественно, Гарри не устроил мой неоднозначный ответ, и он поспешил поравняться со мной, беря меня за руку.  — Ты целый месяц выпендривался и не желал видеть меня, я думаю, что тебе стоит объясниться, иначе я опять буду злиться. — Я прижался к его руке, сильнее сжимая ладонь, как это делал и раньше, но тогда было все по-другому, можно было затылком почувствовать насколько я сейчас волнуюсь. Тем не менее откладывать этот разговор тоже было бы бессмысленно, так что…  — Я. Ну. Гарри, понимаешь. Боже. — Я сделал два глубоких вдоха, выравнивая своё дыхание, чтобы не заикаться на каждом слове, но дрожь даже и не думала проходить. Оу, ну почему это должно было произойти именно так? Почему я вообще просто не могу промолчать или солгать, ах ну да, он меня раскусит, терпеть не могу его проницательность. Я дал себе мысленную пощечину за свою нерешительность. Сейчас или никогда, решай Томлинсон. — Я так люблю тебя, и мне страшно от этого. Всю мою потребность в тебе можно сравнить с наркозависимостью, мне хочется все больше и больше, просто не останавливаясь. Господи, что же ты со мной сделал. — Я еще сильнее сжал его ладонь, боясь, что он оттолкнет меня после такого, но мы просто продолжали медленно идти вдоль набережной. — Я тебя ненавижу. — Каждый наш шаг отдавался страхом в моей сердце, буквально сейчас он может опять рассердиться и уйти, а ведь мы только встретились спустя целый месяц. — Гарри? — Мы прошли целых пять шагов, но он все молчал, и у меня действительно вот-вот подкосятся коленки и я упаду и буду реветь, я серьезно.  — Ты такой дурачок, Лу. — Он остановился и отпустил мою руку, ну вот я так и знал, сейчас посмеётся и уйдет, а потом о моем провале узнает вся консерватория, и тогда это уже точно будет конец. Я просто закрыл лицо руками, ожидая, когда все это закончится. — Открой глаза. — Я помотал головой. — Ну, пожалуйста, Луи-и.  — Если ты хочешь просто посмеяться надо мной, то давай, я не против, я реально облажался, я с самого нача… — Гарри не дал мне договорить и просто взял мои руки в свои и, наклонившись, поцеловал. Он провел языком по моей губе, и я машинально открыл рот, в следующую секунду почувствовав вкус мяты и сигарет. И, черт возьми, мне это нравилось. Я обвил руками его шею, углубляя поцелуй, на что Гарри просто хмыкнул и в ответ обнял меня за талию. Никому из нас не хотелось прерывать этот момент, который определенно еще буду несколько раз прокручивать у себя в голове и глупо улыбаться, но воздух в легких уже заканчивался, и я отстранился первым, переводя дыхание. Гарри соприкоснулся своим лбом с моим, продолжая меня обнимать, и едва слышно прошептал:  — Как бы сильно ты меня не любил, я буду любить тебя больше.  — С этим еще можно поспорить. — Он усмехнулся и поцеловал меня в нос, что заставило меня улыбнуться, впервые за несколько дней. «Я сейчас так счастлив, как будто камень с души упал»  — Так что, мы теперь типо пара? — После того, как мы признались друг другу в чувствах, то Гарри стал теперь обнимать меня и держать за руку даже в консерватории, иногда позволяя себе гораздо больше вольностей, чем надо. Раньше мы просто обменивались коротким «Привет», если сталкивались в коридоре, раньше он садился со своими друзьями на групповых уроках, раньше он мог обнимать меня только вне консерватории. Теперь мы проводим время вместе, как только появляется свободное время, теперь мы сидим на последней парте чуть ли в обнимку, за что не редко получаем замечания от преподавателя, теперь он может держать меня за руку, поглаживая большим пальцем мою руку. Все так изменилось.  — Ну, а как ты можешь еще это охарактеризовать? — Гарри положил мне в рот кукурузную палочку и облизал свой палец, другой рукой уже открывая вторую пачку.  — Ты мне не предлагал встречаться, Хазз, мы как неофициальная пара. — Я надул губу в знак своего недовольства, и это заставило кудрявого засмеяться.  — Как скажешь, милый. — Он отряхнул руки и встал передо мной на колено, наклонив голову. — Луи Томлинсон, согласитесь ли вы быть моим парнем?  — Боже, Гарри встань. — Я засмеялся и пошлепал рукой на то место, где он недавно сидел, но тот лишь помотал головой и продолжал стоять одним коленом на земле с серьезным лицом.  — Вы не дали мне ответа, сударь.  — Конечно, Гарольд, я согласен. — У него на щеках появились ямочки, и он поднялся, оттряхивая землю с колен. — Обязательно надо было устраивать этот цирк?  — Обязательно, Лу. — Он потянулся ко мне за поцелуем, но я вовремя остановил его.  — Гарри, люди же смотрят. — Но его это, похоже, совсем не смущало, и, поставив свои руки на спинку скамейки по обе стороны моей головы, наклонился еще ближе, буквально шепча мне в самые губы.  — Ну так пусть знают, как сильно я тебя люблю. — Я облегченно улыбнулся и поцеловал его. Отстранившись, он как всегда поцеловал меня в нос, и это заставило меня смешно поморщиться, как ёжик, это Гарри такое сравнение придумал.  — Я люблю тебя больше. — Я провел рукой по щеке и погладил её большим пальцем.  — А я тебя еще больше. «Это как сон, все еще не могу поверить, что это правда. Я так люблю его х» Однажды я открыл свой шкаф в ванной и обнаружил свое ржавое лезвие, которое я не брал в руки уже больше трех месяцев. Ровно три месяца назад мы начали встречаться с Гарри, и мне не стало необходимым причинять себе вред, чтобы избавиться от съедающих изнутри чувств. Теперь я, мои эмоции и чувства принадлежали только ему, и во мне жило ощущение безопасности, когда он просто держал меня за руку и говорил прекрасные вещи. Я все еще помню тот момент, когда он однажды поцеловал все мои шрамы и попросил меня больше никогда так не делать.  — Ты для меня самый близкий и родной человек, Лу, я не хочу, чтобы ты страдал и причинял себе боль. Делись этой болью со мной, мы вытерпим все. Гарри просто самый потрясающий человек в моей жизни, и я ни за что не отпущу его и никому не отдам. Конечно, мы иногда ссорились и ругались, можно сказать, из-за мелочей, но наша игра в «обиды» длилась не больше двух дней, и либо я, либо он приходили, друг к другу домой, и долго извинялись, лежа на диване в обнимку. Я так люблю его.  — Я так люблю тебя, Лу-лу.  — Хазз, ты меня отвлекаешь. — Гарри продолжал сидеть за моей спиной, обвив свои ноги вокруг моей талии, и покрывал шею поцелуями, очень старательно отвлекая меня от Моцарта.  — Лу, ты уже три часа занимаешься, я хочу обниматься. — Он обнял меня и положил голову на плечо, всматриваясь в ноты. — Ты же хорошо сдал все экзамены, я не понимаю, почему мы в каникулы должны заниматься.  — Я просто играю Моцарта, это не домашнее задание.  — Но ты сказал, что мы будем смотреть Хатико, а не играть Моцарта.  — Ты пришел слишком рано, я не успел.  — Ты сам напросился Томлинсон, теперь я буду отвлекать тебя всеми способам, чтобы ты наконец-то занялся мной, а не сонатой.  — Но ты и так меня о-очень отвлекаешь. — На что кудрявый просто усмехнулся и начал покрывать мою шею поцелуями.  — В ход пойдет тяжелая артиллерия, Лу, сдавайся, пока есть шанс, — прошептал он мне в самое ухо, а сам руками уже залез под футболку, поглаживая мой живот.  — Мне интересно, что ты собираешь делать, Хазз, так что нет.  — Ну ты сам напросился. — Когда он прикусил мочку моего уха, я попытался сдержать довольный вздох и все еще продолжал криво-косо играть сонату.  — Ми-ре-ре, — я начал проговаривать ноты вслух, чтобы не сыграть фальши, но мои руки просто тряслись, а в голове стояла картина, как Гарри сейчас ставит засосы на моей шее, и это точно не давало мне сосредоточиться.  — Ну что, Луи, готов сдаться? — Я помотал головой, подавляя стон наслаждения после того, как он прошептал это своим хриплым и низким от возбуждения голосом. — Ну, хорошо. — Гарри встал со своего места, и я уже обрадовался тому, что мне все-таки дадут доиграть сонату, но в следующую секунду мой стул был развернут на 180 градусов и встретился с темными зелеными глазами.  — Ты играешь не по правилам, любимый. — Я запустил руку в его волосы, пододвигаясь ближе.  — Правила здесь устанавливаю я, принцесса.  — Да неужели? — Он поцеловал меня, водя языком по нижней губе, прекрасно зная, что мне это безумно нравится. Погодите-ка, он что, меня провоцирует? Что ж, Гарольд я могу делать это так же хорошо, как и ты.  — Мой Луи не может быть еще прекраснее, чем сейчас, ты такой красивый, когда смущен. — Он провел своими пальцами по свежим засосам и самодовольно улыбнулся. Ох, Гарри ну ты сам напросился. я как бы случайно опустил левое плечо вниз, тем самым заставляя огромную футболку практически полностью съехать с моего плеча, оголяя ключицы.  — Будет не хорошо, если твои метки кто-то увидит. — Я прикрыл глаза, стал наблюдать за реакцией своего парня, который просто нервно сглотнул, борясь с явным желанием просто не накинуться на меня сейчас. Да, именно так и должно быть. — Поцелуй меня, Хазз. — Я потянулся руками к его лицу, и тот просто незамедлительно последовал моей просьбе и впился в мои губы, жадным поцелуем. Когда он отстранился, чтобы набрать воздуха, я по-быстрому стянул с себя футболку и можно было услышать, как поехала крыша адекватности, она просто уехала в дебри.  — Боже, Лу, ты такой красивый. — Он поцеловал меня в губы. — Такой прекрасный. — Я издал какой-то гортанный стон, когда он спустился ниже и обвел языком контур моей татуировки, похоже, это окончательно подорвало его и он схватил меня на руки и быстрым шагом понес в спальню. — Такой мой. Ты весь мой. Это все мое. Мой малыш. Люблю.  — Х-хазз, — прошептал я ему в самое ухо, — люблю тебя. — Гарри издал довольный смешок, и мы просто рухнули на мягкую кровать.  — Люблю тебя больше. И не спорь со мной. — Он навис надо мной, и я смог увидеть в его глазах искорки этой большой любви, которую он сейчас испытывал. Как вообще возможно настолько быть любимым? Это сумасшествие. — Если бы ты знал, как долго я перебарывал свой страх, чтобы однажды просто подойти и сказать тебе «Привет», я так долго учил тебя любить, я так долго ждал нашего первого поцелуя, я так долго…  — Я так долго ждал, чтобы заняться с тобой любовью. — закончил я за него и утянул Гарри в самый нежный поцелуй, на который я был только способен.  — Ты уверен, что хочешь этого?  — Я хочу, чтобы ты был моим первым, Хазз. — Он тепло улыбнулся и снова поцеловал меня.  — Как скажешь, Лу. «В тот вечер, мы занимались любовью, а не сексом. И если меня спросят, о лучшем дне моей жизни, то это будет наша первая встреча и этот вечер. Я так люблю своего мальчика» Все хорошее рано или поздно заканчивается, но я не думал, что это произойдет так скоро.  — Луи, открой дверь, пожалуйста.  — Уходи, Гарри. — Я очередной раз провел металлом по своей коже, и кровь, капая с моих рук, пачкала белоснежный ковер в ванной. — Просто уйди, я не хочу тебя видеть. — Я вытер ладонью слезы, которые я просто не в состоянии остановить, и можно было подумать, что я выплакал целый океан.  — Лу, я люблю тебя, пожалуйста, впусти меня. — Он начал с новой силой долбиться мне в дверь, и это уже реально начало раздражать, и я сорвался на крик, перекрикивая своих соседей, которые судя по всему, тоже ругались.  — Проваливай к чертовой матери, Стайлс! Убирайся вон, я ненавижу тебя! — Я ударил в дверь кулаками, прислоняясь лбом к деревянной поверхности. — Ненавижу.  — Не говори, так, Лу. — Я услышал всхлип по ту сторону, но никак не отреагировал. — Ты же любишь меня. Скажи, что это правда, это ведь, правда?  — Я. Ненавижу. Тебя. — Отчеканил я. — Убирайся.  — Лу.  — Проваливай! — Я обессилено упал на пол и зарыдал. — Прочь из моей головы. *Тремя часами ранее* Закрыв глаза, я играл ту самую пьесу, которую мне однажды принес Гарри. Она все еще казалась мне слишком простой и совершенно не логичной, но мне нравилась лишь потому, что благодаря ей я смог раскрыть свои чувства. Можно сказать, я ей благодарен.  — И все-таки она тебе нравится. — Гарри вошел в аудиторию и наклонился ко мне, чтобы поцеловать в щеку.  — Я все еще считаю её «детской пьесой». — Я усмехнулся и на диминуэндо сыграл два последних такта. — Но если она тебе так нравится, значит, она будет нравиться и мне. — Я развернулся все корпусом и чмокнул СВОЕГО парня в губы.  — Что будешь делать сегодня вечером? — кудрявый как бы намекал, что: «Луи, я хочу сегодня спать с тобой, только не тупи», но я всегда делал вид, что не понимаю намеков, не то чтобы это его злит, он просто жутко смущается. Я собрал свою сумку и, взяв за руку Гарри, вышел из аудитории.  — Абсолютно ничего, думаю, хорошенько выспаться перед гос-экзаменами, все еще поверить не могу, что мы уже выпускаемся в этом году.  — Да, время быстро летит. — Я прижался к руке Гарри, пытаясь хоть как-то защититься от начала новой жизни. Мне не хотелось покидать стены консерватории, она стала моим вторым домом. Мне хочется как обычно вставать в восемь утра и пинком будить Гарри, а потом ленивыми шагами добираться до аудитории, часами сидеть за роялем и вести себя как влюбленная парочка на групповых уроках, смущая и преподавателя, и студентов, а вечером гулять по набережной и кормить стаю чаек, которые прилетают сюда. Как жаль, что это все закончится. — Хей, малыш, не грусти. Мы всего лишь заканчиваем консерваторию, это же прекрасно!  — Почему целый год прошел так незаметно?  — Может потому, что влюбленные часов не замечают?  — Может быть, Хазз, может быть. Заниматься я закончил уже поздно вечером и, потерев рукой затекшую шею, встал из-за рояля и закрыл клавиатуру крышкой. Гарри наверняка не стал меня дожидаться и в подтверждении моим мыслям на телефон сразу пришла смс: «Жду тебя дома, люблю х». Я улыбнулся и сунул телефон в карман джинс. На улице стояла отвратительная погода, и вот-вот должен был пойти дождь, поэтому я натянул свою ветровку до ушей и включил музыку, отшагивая ритм. Вот сейчас я приду домой, выпью горячего какао и буду весь оставшийся вечер валяться в объятиях Гарри, смотря вечерний выпуск The Late Late Show Джеймса Кордена. Потом он на руках унесет меня в спальню и уснет, обняв меня за талию. В предвкушении всего этого я прикрыл глаза, но тут же вспомнил про то, что мне нужно смотреть по сторонам, и резко открыл их, оборачиваясь по сторонам, не увидел ли кто, как по-дурацки я сейчас улыбался. Когда я шел вдоль набережной, то еще издалека заметил знакомую зеленую шапку, и, обрадовавшись, что Гарри пошел мне на встречу, прибавил темп. Уже подойдя ближе, я увидел, что он с кем-то разговаривал и это была красивая блондинка, примерно моего возраста, что-то внтури сжалось, и я попытался сбросить это неприятное чувство. Сняв наушники, я уже хотел его окликнуть, но сразу отдернул себя и резко остановился, как будто врос в землю. Он обнял её, а она его. Нет, они наверняка друзья, да, у Гарри же много друзей, чего это я. Девушка заметила меня и что-то сказала ему, но я не расслышал, да и мне не нужно было знать. В следущую секунду в меня как будто выстрелили, под самый дых.  — Гарри. — Но было уже поздно. Они целовались, и мой Гарри обнимал эту девушку за талию, как совсем недавно обнимал меня. Она запускала пальцы в его кудри, как это совсем недавно делал я. Нет. Это не может быть правдой, это наверняка сон, или наверняка это не Гарри. На ватных ногах я медленно подошел к ним, с ужасом для себя понимая, что это действительно Гарри, и что он действительно сейчас целует эту девушку. — Хазз, что ты… — Я подавил в себе подкатывающие к горлу слезы. — Что ты делаешь? — Гарри вздрогнул и оттолкнул от себя девушку.  — Лу, ты все не так понял. — Он растерялся, сначала посмотрел на меня, потом на девушку. — Ты не должен был видеть этого.  — Хазз. — Я сглотнул очередной приступ, борясь с тем, чтобы не расплакаться. — Зачем ты это сделал? — Лу, милый, послушай меня, я все объясню. — Он потянулся ко мне, но я ударил его по руке и отошел назад.  — Ты мне обещал. Ты. Ты мне лгал? — Мне надо уйти, как можно дальше.  — Нет-нет, Лу послушай. — В районе груди росло чувство обиды и предательства, и я сжал в кулаке свою футболке на месте «разгара очага». Так вот что значит, какое оно.  — Мне больно, Гарри. — Эта боль невыносимой, и я зажмурил глаза, как будто это хоть как-то могло помочь. Эта жгучая боль начала распространяться по всему телу, и вот она уже дошла до горла, и из моих глаз полились слезы, которые я сейчас боялся показать. — Ты сломал меня.  — Нет, Лу, посмотри на меня. Открой глаза, прошу. — Он подошел ко мне и взял за руку, сжимая в своих огромных ладонях.  — Не трогай меня.  — Лу.  — Не смей трогать меня, ублюдок! — Я вырвал свою руку и, толкнув его своим плечом, побежал сломя голову домой. «Какой же я дурак! Что же я наделал»  — Луи, что с тобой, ты не болен? — Преподаватель обеспокоенно посмотрела на меня, когда я закончил играть рапсодию.  — Нет, я в порядке. — Она лишь странно посмотрела на меня и пожала плечами.  — Как скажешь. Завтра в три начала гос-экзаменов, не опаздывай. — Я кивнул головой и вышел из аудитории, разминая шею. Мне хватило пару дней, чтобы справиться со своими эмоциями, и вот я снова в форме, чего нельзя сказать о Гарри, который просто не умеет контролировать себя. Мне пришлось сменить сим-карту, потому что он не переставал слать мне смс, на которые я, естественно, не отвечал. Иногда он вылавливал меня во время перерывов и пытался что-то мне сказать, но для этого я и носил наушники. Мне действительно его жаль. Все вернулось на круги своя. Я опять стал видеть все в серых красках, и это успокаивало меня, потому что так и должно было быть. Если бы меня спросили, что это со мной было в последний год, я бы просто пожал плечами, потому что я действительно не понимаю, что это. Глупый, глупый Луи, поддавшийся на провокации какого-то кудрявого парнишки. Вот этот день Икс. Я поправил галстук-бабочку и еще раз посмотрел на себя в зеркало. Все выглядело безупречно. Я идеально играю все свои произведения, моя техника на высоте и это должно произвести впечатление на комиссию, которая будет оценивать студентов отделения «Фортепиано».  — Хорошо выглядишь, Луи. — Я обернулся и увидел Гарри, который выглядел прекрасно в его черном костюме. Он как будто не выступать собирался, а на похороны.  — Ты тоже. — Он вздрогнул от моего тона и потупил взгляд, отходя назад, явно жалея о том, что вообще заговорил со мной.  — Удачи на экзамене.  — И тебе. — Я развернулся к зеркалу и снова посмотрел на своё отражение. Еще чуть-чуть и все это закончится. Я играл прямо перед Гарри, предпоследним в списке, и это напрягало меня, ведь ждать пришлось целых тринадцать студентов, и когда, наконец, дошла очередь до меня я подорвался с места и почти бегом выбежал на сцену. Прожектора ослепили меня, и мне пришлось проморгаться, чтобы рассмореть трех членов комиссии и, поприветствовав их и озвучив программу, сесть за рояль. Это были Венгерская Рапсодия Листа, соната Бетховена и Весенний вальс Шопена, который я так и не смог довести до совершенства. Первые два произведения я сыграл без единой помарки, с идеальной динамикой и техникой. Глубоко вздохнув, я уже приготовился играть Шопена, как вдруг услышал шепот, совсем рядом, кажется, на первом ряду зала. Повернув голову, я увидел Гарри, который улыбался мне своей идиотской улыбкой, он одними губами прошептал мне то, что я меньше всего сейчас хотел услышать сейчас.  — Я люблю тебя. Отвернувшись от него, я мысленно ударил себя по лицу и принялся играть. Все идет как нельзя лучше, прямо как я и учил. ГарриГарриГарри. Так, а теперь взять педаль и не переборщить с крещендо в этом месте. Перед глазами снова проплыла улыбка Гарри, и я почувствовал разливающееся тепло по всему телу, которое в конце дошло до струн рояля и, казалось, инструмент даже заиграл по-другому. В открытое окно влетел легкий весенний ветер, несся с собой лепестки вишни, которые упали на клавиши, но это не остановило меня, и я продолжил играть. Я вспомнил, как играл пьесу Гарри, которая ассоциировалась у меня с легкими белоснежными облаками и розовой вишней, теперь же она у меня ассоциируется еще и с предательством, нехорошо получилось. Сыграв последние ноты, я нашел в себе силы подняться со своего места и сесть в зал, поближе к сцене, чтобы оценить программу Гарри, к которой он явно мало готовился, и это совсем немного волновало меня. Тем временем он уже поднялся на сцену и начал объявлять произведения. От его решительного и глубоко-хриплого голоса у меня по спине пробежались мурашки, и я стряхнул с себя это наваждение.  — Бах, скерцо из оркестровой сюиты си-минор. Мусоргский, Картинки с выставки, Быдло. — Я удивленно вздохнул, это довольно-таки тяжелые произведения. — Людовико Эйнауди, Белые облака. — И теперь меня окончательно охватила паника, это ведь та самая «пьеса для школьников», почему он, черт возьми, играет её на экзамене? Он что, совсем дурак? Зал охватили насыщенные звуки рояля, и я готов поклясться, что это самое лучшее, что я когда-либо слышал и видел тоже. Гарри чертовски эстетично смотрелся на фоне огромного черного рояля, который практически сливался с его атласно-серым костюмом, он иногда хмурился и поддавался вперед, с огромной силой нажимая на клавиши, и я даже на минуту испугался, что он их сломает. После двух его произведений у меня было чувство огромного восхищения и… гордости? Он просто идеально отыграл их, и сейчас будет его провал. Эта пьеса. Гарри вытер руки салфеткой и задержал свой взгляд на мне, словно что-то выжидал, а затем улыбнулся и настроился на игру. Он сыграл первые аккорды. Его игра просто завораживала, такое простое произведение, и как же много эмоций он вкладывал в него. Я сидел так, что не видел клавиатуры рояля, а только лицо Гарри, и все это время он ни разу не посмотрел на клавиши. Он смотрел на меня, не отрываясь ни на секунду. В груди поселилось чувство вины и обиды, которые я так старательно подавлял. Я чувствовал, как все вокруг вдруг снова начало обретать свои краски. Я опять увидел эти яркие зеленые глаза, которые когда-то безнадежно любил. И люблю до сих пор. Ему надо перестать играть эту пьесу, потому что это слишком эмоционально, её могу играть только я. Только я для него. Прозвучали последние аккорды, и Гарри разорвал зрительный контакт, кланяясь комиссии. Боже, мне надо поговорить с ним, сейчас же. Когда нам сказали выйти из зала для обсуждения результатов, я быстрым шагом подошел к Гарри и схватил за рукав, ни говоря, ни слова повел его в свой кабинет. Захлопнув за собой дверь, меня как окотили холодной водой. Зачем я это сделал и что теперь будет. Но, похоже, кудрявый вполне предполагал такой исход и заговорил.  — Теперь ты выслушаешь меня?  — Угум. — я буркнул это себе под нос и опустил голову.  — Эта девушка была моей невестой.  — Что? — Я немного оклемался от такого заявления и просто чуть не подавился собственной слюной.  — Мы были помолвлены еще с детства, так решили наши родители. — Я заметил, с каким трудом ему давалось говорить сейчас со мной о таких вещах. — Но проблема в том, что она действительно любила меня, а я был без ума от тебя. — Я смутился и отвернулся, чтобы не показывать этого, но этот придурок, конечно же, заметил и усмехнулся. — Еще с первого курса, Лу, я просто не знал с какой стороны к тебе подойти.  — Лучше б и не подходил, — прошептал я.  — Не говори так, пожалуйста. — Он подошел ко мне, впервые за две недели нарушая личное пространство, и взял меня за руку, прижав её к своим губам. — Я же знаю, что ты любишь меня.  — Нет.  — Да, ты для меня открытая книга, Лу. — Я возмущенно фыркнул.  — И что теперь, когда мне прийти на вашу свадьбу?  — Её не будет. — Я вскинул голову вверх, чуть не стукаясь лбами с Гарри.  — Что?  — Мы расторгли помолвку, и когда сделали это, она попросила меня напоследок поцеловать её, тогда ты и увидел это. — Он провел ладонью по моей щеке и максимально близко приблизился к моему лицу, шепча мне в самые губы. — Я все еще люблю тебя больше жизни, Лу. — Я чувствовал, как у меня подгибаются коленки и да, я сейчас готов просто сделать все, лишь бы он наконец перестал так много болтать и просто поцеловал меня. — Прости, что причинил тебе так много боли. Я так люблю тебя, я не мог смотреть, как ты скатываешься в начальное состояние, я просто не мог позволить тебе этого. Пожалуйста, прости меня, пожалуйста, Лу, не отталкивай меня. — Я поддался вперед и поцеловал его в пухлые губы. Боже мой, как же я долго ждал этого момента. Я пытался в этом поцелуе показать всю свою любовь, которую чувствовал к этому человеку, а он, казалось, просто извиняется. Да, этот родной запах мяты и вкус сигарет на языке, эти шикарные кудри, по которым я невероятно скучал, и его сильные руки, которые сейчас обнимали меня за талию. Да, боже, да. Он первый отстранился от меня и поцеловал в макушку, еще сильнее прижимая к себе, как бы боясь того, что я убегу, но нет, я так же сильно сжимал в руках его пиджак.  — Я так скучал по тебе, Лу. — Он зарылся носом в мои волосы и вдохнул их аромат. — Это были самые ужасные две недели в моей жизни. — Я молча с ним согласился. В коридоре послышался шум и радостные возгласы студентов. Видимо, результаты уже готовы, и нам надо было выйти и просто узнать их, хотя мы оба на сто процентов уверены, что сдали эти экзамены.  — Сейчас я скажу одну очень важную вещь, Гарольд. — Он отстранился и, взяв меня за руку, открыл дверь и повел по коридору, который освещало яркое весеннее солнце.  — Да? И какую же? — Я прижался к его руке, кладя голову на плечо, и негромко сказал:  — Я люблю тебя. — Гарри усмехнулся и поцеловал меня в лоб, крепче сжимая мою ладонь.  — Я люблю тебя больше.  — А я тебя еще больше. «У облаков странная способность возвращать людей к жизни, как оказалось»