***
Шея затекла, а голова просто раскалывалась. На глазах что-то сжимается, что-то мягкое. А руки сильно затекли, впрочем, как и шея. Запястья болят. Гилберт проснулся, не понимая где он и что произошло. Воспоминания никак не хотели возвращаться. Гилберт хотел размять затёкшие руки, но запоздало понял, что не сможет. Лязгнула железка, а Гил понял, что это наручники на его руках, что так обжигали своим леденящим холодом. Повязка на глазах не давала оценить ситуацию, но Байльшмидт почувствовал странный синтетический запах. В помещении очень тепло, даже жарко. Как понял немец, он сидит на железном стуле, просторном, надо заметить. Чистокровный ариец не смог даже пошевелиться. Он чувствовал, что его что-то обхватывает в области талии, по собственным ощущением не понятно, что это. — Эй, есть кто?.. А в ответ тишина. До Байльшмидта дошёл тихий шорох и какой-то странный стук. Немец невольно признался себе, что его очень напрягает ситуация и не прочь бы он сейчас сбежать. Как можно дальше и как можно быстрее. Немец снова дёрнулся. Его раздражало такое беспомощное положение. Гилберт замер, как только почувствовал тёплые руки у себя на шее, что прошлись по его лицу, повязке. Вот рука остановилась на его затылке. Кто-то опустился рядом с ухом, тихое и тёплое дыхание опалило кожу немца. Странно, но он не чувствовал дискомфорт, наоборот, этот жест ему невольно понравился. Гил предпочитал молчать. Он не знал кто это, но догадывался, от чего его пробила дрожь: ни то сладкая, предвкушающая; ни то жутко холодная, как лёд от осознания беспомощности. — Здравствуй, Калининград. Боишься? — тихий и низкий голос туманил, Гилберт сам не знал, почему его пробирает такая жуткая дрожь. От страха или же… — Нет. Я весь в предвкушении, — хохотнул немец. Хотя его и вовсе не забавляла такая ситуация, кто знает, что Брагинский задумал. — Правда? — Гил готов был поклясться, что видит улыбку русского.- Что ж, это будет интересно. Байльшмидт вздрогнул, когда эти самые тёплые ладони коснулись его повязки. Через пару секунд та маленькой кучкой скатилась на пол. Наконец Гил увидел, где он. Тёмная комната, ничего нет кроме его железного стула. Кругом свечи, как понял Гилберт, ароматизирующие. Не понятно почему, но Гилберт бы сказал, что атмосфера вполне себе романтическая. Только зачем его связал Иван?.. У Байльшмидта всё тело будто вздрогнуло в один момент, по телу разошлись мурашки, дрожь не прекращалась. Он почувствовал, что его сокровенные тайны, возможно, раскусили. Бежать некуда. Вдруг Брагинский сейчас его просто по стенке размажет? Будет издеваться из-за сокровенных желаний альбиноса? Вдруг Иван всё уже знает? Про чувства и про прозрачные намёки, которые, кстати, Ваня будто бы и не замечал?.. Да. Определённо. Его раскусили. Вот шест, что напротив него, наручники, а та штука, что сжимает пояс, оказывается, плотный ремень, что огибает спинку стула и его талию. Он беззащитен и привязан к стулу. А Брагинский будто испарился: немец не чувствует тёплых рук на плечах. Гил даже и не заметил, когда тот ушёл. Ну вот, его мечты, что скрывались внутри, не сбудутся. Оля и Наташа только зря старались… Вдруг дверь комнаты отворилась. Из-за темноты Гилберт не сразу понял кто там, но догадался по росту фигуры. — Иван… — Байльшмидт хотел уже оправдаться, рассказать всё, что он задумал с Наташей и Олей, но… но вдруг в один миг оторопел. Откуда ни возьмись, заиграла музыка. А Иван уже прошёл в комнату, стуча высоким каблуком и проходя между ароматизирующими свечами, что были сложены в разные узоры, красивые, стоит заметить. Но что же так удивило Гилберта?.. — …Ваня?.. — немец вдруг понял, что не всё потеряно. Перед ним стоял он , его мечта, его тайное желание, его идол. Иван выглядел смущённым, его лёгкий румянец был виден даже в полумраке. Лицо, всегда кажущееся Гилберту милым, сейчас было просто обожаемым и желанным. Глаза почти прикрыты, маленькие огоньки свечей отражались в таких волшебно-фиалковых очах. Лёгкая полуулыбка казалась чуть похотливой, а волосы аккуратно убраны вбок, волнистые, что давали образу невинный вид. Ваня ступал уверенно, медленно, грациозно, как кошка, крадущаяся за добычей. По помещению, разрезая музыку, стучали высокие каблуки чёрной кожаной обуви, что походила на женскую, только с маленькими отголосками на мужскую. Плечи почти не прикрыты, лишь лёгкая белая ткань свисала ниже, ближе к локтю. Чёрное платье, с белесым фартучком, что был украшен кружевом и камнями, выглядело на Иване удивительно. Пышная чёрно-белая юбка доходила до стройных и гладких колен, а дальше шли высокие гольфы, с чёрными узорами цветов. Гилберт не мог проронить ни слова, заворожено глядя на русского, что медленно подходил к нему. Брагинский молчал, только глаза выдавали его волнение и неуверенность в правоте происходящего. Иван остановился напротив Экс-Пруссии, и согнулся пополам, чтобы заглянуть в алые глаза. — Тебе лучше не сопротивляться, Калининград, — предупредил Россия, сжимая плечи Гила. Ваня смотрел на него несколько секунд и потянулся к Гилберту, неуверенно целуя того в губы. Байльшмидт сначала никак не отвечал, но как осознал, начал, сначала неуверенно, но потом уже страстно отвечать на поцелуй. Иван сел к нему на колени, зарывшись длинными пальцами в белые волосы альбиноса. Немец проходился языком по языку Ивана, что так робко отвечал, нерешительно, что заводило уже арийца. Вдруг Иван разорвал, с большим усилием, поцелуй, глядя в глаза Гилберту. Ваня бросил взгляд на его наручники так, будто видел те впервые. Брагинский указал на наручники, после чего низко и как-то насмешливо проговорил: — Ой, что это? Извини, пожалуйста… Он как-то виновато глядел на Байльшмидта из-под прикрытых ресниц, так невинно, что Гилберт бы точно бы сказал, что тот не лжёт. — Хочешь, чтобы их не было, м? — Иван приблизился, прижимаясь к торсу своей широкой грудью и чуть качнул бёдрами вперёд. Гилберт тихо охнул от неожиданности. Он не знал, что всё пойдёт именно в этом русле, а сейчас отчаянно пытался понять: сон ли это, или же это наяву. — Если будешь хорошо вести себя… — Ваня задумчиво глянул на железные браслеты, — то я подумаю, можно ли тебя освобождать или нет, хе. Он чуть склонил голову набок, невинно посматривая на Байльшмидта, хитро поблёскивая глазками. Гилберт как будто потерял дар речи, он не знал, что отвечать, а Иван уже встал с его колен, игриво качая бёдрами из стороны в сторону, но из-за проклятой юбки, Гил не мог разглядеть столь желанные бёдра. Иван подошёл к шесту, а Гилберт же не мог отвести взгляд от парня, что так элегантно начал двигаться под музыку. Иван обхватил руками и стройными ногами шест, начиная кружиться на нём так виртуозно, что немец бы не поверил, что Ваня никогда этим не занимался, может, у северной страны больше секретов, чем кажется?.. Обхватив обеими руками, что были в чёрных перчатках, шест, Иван медленно начал прогибаться в спине, опуская бёдра ниже, при этом прижимаясь к пилону — это так заводил арийца, что тот нетерпеливо брякал наручниками, на что Иван только загадочно улыбался. Обернувшись спиной к шесту и лицом к Гилберту, Ваня прижался задом к пилону, а руками так и не отпускал шест, так же прогибаясь с грацией кошки. А во взгляде было столько страсти и желания, что Гилу уже было плевать на наручники — ему хотелось схватить русского и хорошенько так показать, кто здесь главный. Проклятая юбка скрывала много секретов, которые хотелось поскорее разгадать альбиносу. Вот Ваня, держась руками за пилон, обернулся спиной к немцу, медленно опускаясь на шпагат. Стройные ноги, как же хотелось их поскорее потрогать, ну, чего греха таить, всего Ивана Гилберт хотел изучить досконально. Как же он много раз представлял свою близость с Брагинским, но сейчас ему было в сто раз приятнее наблюдать за ним, хотя тело было не согласно, хотело уже более серьёзных действий. Иван, будто прочтя его мысли, обернулся к нему, похотливо улыбаясь и наблюдая за запыхавшимся арийцем. Но тот не торопился идти к Гилберту. Альбинос уже подумал, что это такая пытка России, за то, что Гилберт слишком много раз упоминал его в своих через чур взрослых снах. — Ваня, иди ко мне… — Гилберт уже не мог терпеть, он не знал, как снять напряжение в своих тесных штанах, а Иван всё никак не мог наиграться. — Ммм, не хочу, — похотливо отозвался Брагинский, снова кружась вокруг шеста, иногда Байльшмидту всё же удавалось рассмотреть то, что скрывалось под юбкой, но этого было крайне недостаточно. — Я тебя оттрахаю так, что у тебя звёзды в глазах рябеть будут, — прорычал Гилберт, а Иван на это заинтересованно склонил голову набок. — Ммм, заинтриговал, — захихикал Ваня, обхватив руками пилон, выполнял разные элементы гимнастики, что так заводили, и хотелось уже переходить к серьёзным действиям. Как же хотелось ощупать, посмотреть, как Иван, что так грациозно танцевал для Гилберта, будет также прогибаться под альбиносом, выкрикивая его имя… И вот Иван, вдоволь наигравшись с шестом, хитро посматривал на него из-под волнистой чёлки. Наконец, к великому счастью для альбиноса, Ваня не спеша подходит к нему, так же качая бёдрами, видя, как это заводит партнёра. Ваня садится к нему на бёдра, а альбиносу же не терпится схватить того за талию или зад, повалить на пол и так хорошенечко оттрахать, чтобы показать, что здесь и сейчас доминирует Гилберт. Но это только было в его мечтах, он не знал, позволит ли Иван сделать такое с собой или нет. Брагинский прошёлся сильными руками по груди немца, не спеша, расстёгивая каждую пуговичку. Гилберт снова дёрнул наручниками, пытаясь дотянуться хотя бы до талии Ивана, на что тот ухмыляется. Сам Ваня и не знал, что зайдёт так далеко. Он не думал, что сам захочет этого. Он не знал, что его чувства, что так сильно скрывал, снова расцветут в его сердце именно сейчас. В другой бы момент, он просто бы их подавил, но сейчас сопротивляться своим желанием — нет сил. Ваня вдруг остановился, к разочарованию немца, и будто бы нечаянно качнул бёдрами вперёд, от чего немец снова дёрнул наручниками и сам же двинулся навстречу Ивану, что плохо получалось из-за пояса, огибающего талию альбиноса и спинку железного стула. Ваня мило прищурился, целуя Гилберта в шею и оставляя смачный засос. — Забавно, — тихо прокомментировал он, снова качнувшись вперёд, тем самым упираясь пахом в пах Байльшмидта. Гилберт уже мог молить Ивана, только бы тот перешёл к действиям, но тот лишь хитро улыбнулся, спустившись с колен, при этом вплотную прижимаясь к немцу, отчего Гил разочарованно, но тихо застонал. — Ммм, а что будет, если я сделаю так? — простодушно, как бы невзначай спросил Ваня, расстегивая бляшку пояса Гилберта. — Тебе будет хорошо, вот что будет, — прорычал с усмешкою Гил. — Интересно, — хихикнул Ваня, сев на коленки около стула Гилберта.- Веди себя хорошо, ладно? Может, я тебя освобожу~ Ваня снова прищурился, вытаскивая из своего корсета связку ключей, а для подтверждения слов покачал ими перед лицом Гила. Тот снова дёрнулся, на что Иван спрятал ключи обратно, в корсет. Русский, наконец, расстегнул серебряную бляшку и медленно расстегнул молнию, высвобождая уже сочившейся смазкой член немца. Ваня удивлённо посмотрел на Гилберта, что уже не мог терпеть. — Не думал, что ты так возбудишься… — протянул он и, без задней мысли, улыбнулся любовнику. Гилберт уже хотел ответить, как Иван обхватил своей тёплой рукой плоть арийца, на что тот приглушённо охнул. Ваня с задумчивым видом подсел ближе, лаская рукой член, а другой сжимая бедро. Гилберт, что освободился от плена в области талии, чуть толкнулся в сторону Ивана, а тот на это ухмыльнулся. Брагинский прикрыл глаза и лизнул головку плоти, слизывая смазку, а после провёл языком от основания до головки. При этом Ваня то и дело сжимал и гладил член немца, иногда массируя яички своими мягкими пальцами. Гилберта заводило ещё и выражение лица Вани: что прикрыл глаза, только иногда похотливо посматривая на любовника своими удивительными глазами. Славянин, которого уже не удовлетворяло шумное дыхание прусса, сначала надавил языком на головку, а после вобрал орган в рот наполовину, то и дело посасывая, от чего Гилберт дёргал руками, пытаясь дотянуться до головы русского. Наконец Иван вобрал всю плоть в рот, посасывая её, с самым невинным видом. Брагинский начал рвано двигать головой: выпуская почти всю плоть изо рта, а потом резко вбирал обратно в рот. Русский набрал нужный темп, наслаждаясь тихими стонами, иногда и вскриками Гилберта, который буквально мучился от того, что не мог контролировать ситуацию. Иван двигал языком, лаская горячую плоть, а немец просто забывался, ощущая всю влагу и жар рта Вани, что так туманил разум. Но тут Иван остановился, глянув на Гилберта, что, как заворожённый, следил за действиями русского. Почти выпустив член изо рта, Ваня резко толкнулся, что Гилберт, от неожиданности кончил ему в рот. Ваня, чуть прикрыв глаза, вытер салфеткой сперму с подбородка, наблюдая за раскрасневшимся пруссом. Русский похотливо улыбнулся ему, придумав новую пытку для Байльшмидта. — Мешают браслетики? — поинтересовался Ваня. — А ты как думаешь? — Байльшмидт облизал свои сухие губы, на что Ваня погладил бёдра Гилберта, как бы успокаивая. — Тише, — Брагинский, встав, успокаивающе погладил ладонью щёку пруссу, на что тот только наблюдал, как заколдованный. Ваня сел ему на колени и потянулся за поцелуем к губам Гилберта. — Я тебя освобожу…- прошептал Брагинский, оторвавшись от губ Гилберта, — если мне понравится, как ты целуешься. Байльшмидт не понимал, ведь он может показать не то, как он целуется, а гораздо серьёзнее, но Иван уже прижался к нему. И тут немец сорвался, остервенело целуя Ивана, перехватив инициативу, а тот только наслаждался процессом. Славянин зарылся своими длинными пальцами в волосы альбиноса, прижимаясь как можно ближе. Вот Иван пересел с края колен поближе и тут Гил почувствовал стояк Вани, что был, кстати, абсолютно голый, под юбкой. Русский, чтобы снова возбудить немца, начал тереться своим стояком об уже чуть возбудившийся член прусса, непрестанно и страстно целуя немца. — Ммм, ах…- сдавленно простонал Ваня, снова прогибаясь и медленно проходясь пахом по плоти Гилберта. Запустив обе руки в белоснежные волосы, Иван прижал его лицо к себе, требуя более грубого поцелуя, что и получил: прусс дерзко проходился по языку Вани, от чего тот тихо постанывал. Снова дёрнувшись, немец хотел разорвать поцелуй, но Иван, что непрестанно тёрся об его уже стоящий член, не давал ему это сделать. И тут Ваня убрал одну руку с макушки Гила, залезая в корсет. Гилберт слышал, как брякали ключи в руках Вани, что не хотел отрываться от лица прусса, на ощупь ища наручники. Но Брагинскому пришлось оторваться, когда воздуха буквально не хватало, от чего в глазах темнело. Но Ивану нравилось так целоваться, забывшись, он снова прижался к губам немца, который брякал железными браслетами, прося освободиться. Щёлк. И стальной браслет упал на пол. Байльшмидт, как ошпаренный, сразу воспользовался этим: его рука резко прижала Ивана к себе за талию, от чего Иван прогнулся в спине и чуть вытянулся, медленно пройдясь своей плотью о стояк прусса и удовлетворенно застонав в голос. Немец уткнулся лицом в шею русского, прикусывая нежную кожу и вылизывая места укусов, от которых веяло жаром. Ваня прижимал его голову к своей груди, которую немец уже активно изучал своим дерзким языком. Гилберт свободной рукой уже забрался под юбку русского, сжав почти до боли упругие ягодицы России. Тот застонал, нетерпеливо ёрзая своей промежностью о член немца, медленно, но как же он сладко стонал от этих прикосновений… Ваня сейчас был таким желанным, что немец дёрнул левой рукой, что ещё была прикована к подлокотнику наручником, чтобы закончить начатое. Брагинский прижимался задом к паху Гилберта и, найдя его губы, стал страстно целовать немца, рукой притягивая его к себе. Другой рукой Ваня искал второй наручник, пытаясь освободить столь желанную область. Долгожданный щёлк, и вот наручники вместе с ключами упали на пол, к ножкам стула. Ваня буквально набросился на Гила, руками он пытался прижать Гилберта к себе, корябал короткими ногтями спину прусса. А Байльшмидт вцепился освобождённой рукой в ягодицу Вани, из-за чего тот охнул, ведь возбуждение уже сорвало крышу, а эти слишком грубые прикосновения рук и интимные касания их органов — туманили разум обоим. Иван уже не мог терпеть, своим ёрзаньем намекая, что он готов к самому главному, хотя Гилберт не хотел торопить события. Это была маленькая месть. Одной рукой, что была на талии, немец начал расстегивать корсет сзади, а уже в следующий момент, забрался под него спереди. Опустив кружева и что-то наподобие блузки, немец прикусил Ивана за сосок и чуть потянул в сторону, а после вылизал. — Ах… — ахнул Ваня и прижал к себе альбиноса, выгибаясь навстречу паху и руке, что сжимала его зад, а пальцы проходились по промежности.- Гил, мм, возьми… меня! И тут что-то щёлкнуло в голове Гилберта. Он, прижав к себе Ивана, опрокинул того на пол. С затуманенным разумом, Ваня даже не почувствовал никакой боли, только сильнее прижимаясь к Гилберту. Экс-Пруссия прижал Россию к полу всем своим телом. Сразу же, не желая больше медлить, прусс запрокинул юбку Ивана на его живот, чтобы узреть плоть русского, что так тяжело дышал в его руках. Немец даже затрепетал, обхватив ладонью член Ивана, а Ваня прижимал альбиноса ногами к себе. — Гил, м, давай… я хочу, ах! — Брагинский чуть выгнулся и застонал, когда немец начал резко дрочить ему. — Россия, Ваня… — прусс резко дрочил, заставляя Ивана просто стонать. Байльшмидт притиснулся к Ване, а тот уже прижал немца к себе обеими руками, уменьшая границы. Иван чуть приподнялся на локтях и выгнулся, похотливо глядя на немца, и снова начал прижиматься пахом к паху Гилберта. Экс-Пруссия прижал того за голову к себе, страстно изучая его рот и не прекращая дрочить. Всё время Иван стонал в губы немца, а рукой он уже отыскал смазку, что припас ещё до того, как проснулся его Калининград. Не отрываясь от Брагинского, Байльшмидт взял в руки тюбик, а Иван откинул голову назад, когда холодный палец проник в него. Гил массировал невыносимо медленно, явно наслаждаясь запыхавшимся Ваней, что насаживался на пальцы. Через пару минут Гилберт добавил второй палец, водя двумя уже резко, наслаждаясь глухими вздохами Вани. Добавив третий, немец отвлекал русского поцелуями в шею, оставляя красные метки. От этих незначительных поцелуев славянина бросало в жар. — М, Гил… аха… — наконец ариец нашёл чувствительную точку, из-за которой Иван начал прогибаться в спине и запрокинул голову. Байльшмидт воспользовался этим, водя языком по нежной коже шеи, прикусывая её и иногда посасывая; он одновременно массировал чувствительные стенки, часто задевая простату, и дрочил русскому, который уже хотел более серьёзных действий. К счастью для Ивана, Гилберт, раздвинув стройные ноги Вани, прижался головкой к кольцу мышц, медленно проникая в Брагинского. Русский ухватился за спину немца, прижимая его одновременно руками и ногами, что обхватывали пояс. Иван зажмурился, царапая кожу пруссу, который проник до конца. — Тише, Ванюша, — Гилберт хитро оскалился.- Я кое-что придумал, интересное… Это насторожило Ивана, но Гил вдруг начал двигаться, резко, из-за чего Ваня, прижимая Байльшмидта, начал стонать, пока ещё из-за боли. Прусс поспешил его отвлечь: он ласково поглаживал его по щеке и целовал припухшие губы; Иван обхватил его шею, пытаясь расслабиться. Прусс чуть поменял положение, дерзко проникая в Ваню, когда Иван резко застонал в его губы и выгнулся навстречу, а руками начал теснее прижимать Гилберта к себе. — Гил… ах! Боже, ммм, ааха, — Иван, прикрыв глаза, громко стонал и, почти в слепую найдя губы прусса, буквально впился в него. Но вдруг Байльшмидт, резко толкнувшись в него, отпрянул от Вани, но тот не увидел зачем, когда Гил снова толкнулся в простату, из-за чего Ваня прогнулся в спине. И вот Гилберт прижимает руки Брагинского по обе стороны его головы и хитро скалится, остановившись. Иван хотел уже спросить, в чём дело, как тут Гил снова толкнулся в простату — Брагинский, застонав, хотел прижать Гилберта к себе, но руки тот держал крепко. Тут что-то брякнуло над головой Ивана, не успел тот опомниться, как он почувствовал на своих руках стальные браслеты. Ваня запрокинул голову, как увидел наручники, что огибали шест, чётко закрепив его руки. Брагинский ошарашено посмотрел на Байльшмидта, который бесстыже ухмылялся, поблёскивая своими алыми глазами. — Ну, что ж, Ваня, такова судьба, — Гилберт наигранно развёл руками, а после прижал своим торсом Ивана.- Хочешь, чтобы их не было, а? Брагинский уже хотел возмутиться, как Байльшмидт, обхватив член русского, резко толкнулся в Ивана. — Что?.. — наигранно спросил прусс. — Я хо… чу… ох, Ги… ахааа, ммм! — Иван протяжно застонал, когда немец снова толкнулся в него. — Не слышу. А, ты не можешь говорить? Ясно, — Байльшмидту явно нравилось иметь под контролем всё положение.- Ладно, я тебе скажу… — Ги, ох! Прекр, ахаа! — после каждой попытки Ивана что-то сказать, Гил двигался, при этом наслаждаясь, как славянин так сладко стонет под ним. Эта игра ему очень понравилась. — Молчи, Россия, — Калининград прильнул к раскрасневшемуся личику Вани, что так мило пытался возмутиться, но, увы, не мог. — Ладно. Я хочу, чтобы ты стонал так громко, как только можешь… хочу слышать, как тебе хорошо… Прижавшись к русскому, Гилберт начал двигаться резко и быстро, каждый раз задевая простату и оттягивая разрядку Ивану, нажимая на головку его члена. Брагинский беспрестанно стонал в голос, дёргая руками, просясь освободиться. Но, к сожалению, эта игра была слишком соблазнительная. Прусс прикусывал такие прекрасные губы, невольно, где-то на грани сознания, отмечая, что те представления об их близости с Ваней, далеко не так сладки, как те, что наяву сейчас. Гилберт никак не мог перестать трогать Ивана, то и дело оглаживая его столь желанные бёдра, его губы, грудь, грех и не припомнить зад. Гилберт оскалился, наблюдая, как тот, кого он так всегда желал, сейчас под ним и так громко стонет. Его душа безупречна; его лицо совершенно; его тело великолепно… Огладив грудь и не переставая двигаться, вырывая громкие стоны Вани, Байльшмидт огладил его грудь, прикусив сосок, и начал его вылизывать, вырисовывая узоры к ключице, шее и, наконец, к губам. Брагинский сразу приоткрыл рот, чем воспользовался Гил и проник в того языком, досконально изучая. Их поцелуй был страстный, только прерывался, когда Иван просто задыхался от темпа Гилберта, но после снова тянулся к его губам. — Ммм, аа, Гииил! Я… мм, н-не могу…- Иван дёргал руками, только прижимая любовника к себе ногами, но как же ему хотелось оставить парочку следов на спине Гилберта… — Иван… ах, какой ты узкий, а… — нежно, прикусывая нижнюю губу русского, прорычал Гилберт. До края уха Брагинского дошло бряканье ключей и наконец — он свободен. — Ваня, мой… Россия, аах. Ивану буквально сносило крышу: все эти ласки, стоны, иногда грубость, а что самое главное, что почти заставляло того рыдать, это — взаимность. Освобождёнными руками Ваня вцепился в спину Гилберту, оглаживая её и иногда царапая короткими ногтями. Гил обхватил член России и начал активно ласкать. Ваня думал, что он задохнётся от поцелуя, ласк, толчков, от всего этого наслаждения, что, казалось, сказкой, в которую сложно было поверить Ване, что раз за разом получал нож в спину. — Гил, я больш… аа… не могу, ммм, — почти кричал в губы Иван своему любовнику. — Сейчас, Ваня…- Байльшмидт потянулся к шее Ивана, сильно прикусив кожу славянина. Наконец-то Иван выгнулся и протяжно застонал, кончив прямо на кружева своей юбки. Гилберт, толкнувшись ещё пару раз, кончил вслед за любовником. Брагинский почувствовал, как его сперма заполнила пустоту внутри. Ваня тяжело дышал, как и Гилберт. Они лежали на полу, пытаясь прийти в себя после такой бурной страсти, что охватила их. Немного придя в себя, Гилберт лёг рядом с Ваней, который перевернулся набок. Гил тоже лёг набок и приобнял такого милого Ваню к себе, что почти сонно смотрел на него. Тот верно прижался к Байльшмидту, уткнувшись в его плечо и мило сопя. — Гилберт… — тихо прошептал Ваня. — Что, Вань? — так же тихо спросил Гил. — Ты уйдёшь?.. — от таких слов Байльшмидт отстранился от Ивана и заглянул тому в глаза. Брагинский грустно смотрел на него. Глаза, что минуту назад были наполнены счастьем, сейчас были пусты. Иван смотрел на него, ожидая ответа, боясь только того, что из-за его идиотской выходки Гилберт сейчас встанет и уйдёт. Он замер, когда Гилберт встал на ноги. Брагинский сжался калачиком, боясь, что сейчас его просто бросят одного. Ваня не смел смотреть на Гила. Он, правда, боялся. Он никогда не говорил о своих чувствах. И, наверное, никогда не скажет, если Гилберт уйдёт. Байльшмидт смотрел на Ивана и не понимал, с чего такой вопрос. Осмыслив всё, он присел на колени около Вани и, погладив его по макушке, наклонился, поцеловав в щёку. — Ваня, посмотри на меня, — он погладил щёку Ивана, а тот робко посмотрел на него. Гилберту показалось, что он видел маленькие слезинки. Ивану было тяжело думать только о том, что Гилберт уйдёт.- Ваня, я… я… — Ты?.. — Брагинский присел, поправляя свою юбку, и отвёл взгляд. — Я, понимаешь, ну… я ведь не просто так сюда приехал… Россия замер, даже дыхание свело от таких слов. Вдруг Гилу просто что-то нужно от него? — Ваня, я… я приехал, чтобы… признаться… — Признаться в чём? — прервал его Иван, всё ещё не глядя в глаза Гилберту. — Признаться… Ваня, — Иван почувствовал, как сильные руки немца обхватили его плечи и прижали к себе.- Ваня, ты мне всегда нравился… — Ясно. Но не лю… — Брагинский уже хотел закончить фразу, как Гилберт прижал палец к его губам. — Нет, Ваня, я люблю тебя. Чёрт возьми, блять, поэтому мы всё это затеяли! — Гилберт отстранился от Ивана и, глядя в глаза, и озвучил: — Мы… целый месяц, я пытался признаться тебе, но, чёрт возьми, ты не замечал моих намёков. Я приехал сегодня рано, чтобы, чёрт, просто я столько запланировал, завтрак, всякая романтика… сука, ну, я хотел признаться немного краше, но… — Правда? Ты любишь меня? — Иван обернулся к нему, удивлённо округлив фиалковые глаза. — Правда… — немец решил, что отступать поздно. Брагинский сначала в упор глядел на него и через несколько секунд, он уже прижал к себе прусса, чуть ли не плача от счастья. Наконец-то! Его чувства, что были скрыты так давно, открыты и, главное, взаимны… Гилберт обнял того в ответ, поглаживая такие мягкие волнистые волосы Ивана. Он отстранился и сказал ему в лицо: — Гил, я… тоже… люблю тебя, — он смущённо покраснел, от чего Гилберт просто растаял. В следующий момент они уже целовались. Не так страстно, как несколько минут назад. Наоборот, осторожно, нежно, будто бы в первый раз. Иван чувствовал себя самым счастливым. Он не хотел отрываться от своего Гила. А Гилберт не хотел отпускать своего Ивана, что так верно прижимается к нему. Наконец их попытки признаться увенчались успехом.***
Ваня проснулся от вибрации телефона. Но как же было тепло в руках его любимого Калининграда, что обнимал Россию со спины. Лениво дотянувшись до телефона, он взглянул на сообщение, что было от Наташи: «Как всё прошло, Ванечка?» Иван улыбнулся ещё шире, чувствуя, как мило Гилберт сопит ему в макушку. С довольным лицом, он написал: «Наташенька, я самый счастливый на свете! Всё прошло прекрасно… теперь у меня есть самый любимый человек! И… мы встречаемся… С любовью, твой Ваня.» Брагинский, отправив сообщение, сразу отключился и закинул телефон под кровать. Ему уже не было страшно, что Наташа придушит Гилберта. Всё равно она не знает, кто «вторая половинка» у Вани. Россия, перевернувшись на другой бок, обнял спящего Гилберта. Тот сонно что-то промычал и обнял в ответ. Ваня был счастлив. Теперь ему ничего не страшно. Ведь с ним его Калининград, которого он всегда любил и будет любить…***
Где-то в Минске. — Наташа! Успокойся! — Нет! Я придушу этого Гилберта! — Нет, пожалей! — Ольга удерживала Наташу от ножа, что был на столе. — Убью! — Наташа! Мы же целый месяц их сводили! Успокойся! Ты же тоже это хотела! — Да… но… — Стой, ты что, меня не уважаешь? — Оля хитро прищурилась. — Уважаю, но… — Так, всё. Представь, теперь Ванечка счастлив, как ты хотела. Ты же это хотела? — Да… пусть этот проклятый Калининград только попробует его бросить! Я его расчленю! — Правильно, Наташенька, правильно. Пусть Ваня не беспокоится — теперь Иван никогда не будет один. А с Гилбертом. С нами-то… Обе девушки продолжали пересматривать сопливую мелодраму и пить чай. Теперь, с такой охраной, Калининград не сможет бросить Россию Хотя он сам не оставит его. Теперь всё будет у них хорошо. Ваня и Гил теперь самые счастливые. А счастливые только потому, что нашли друг друга. Happy End