Зверье мое

      С самого начала Великого не покидало чувство, что что-то не так. Как навязчивый зуд от укуса блохи меж крыльев, но… мало какой Бог мог бы похвастать, что его укусила блоха. И от этого невнятно-навязчивого чувства Великий всё больше и больше впадал в мрачное раздражение. Что-то должно было случиться.       Поэтому нет ничего удивительного, что раздраженного Омионр избегали даже Первоосновы. Один лишь Айлоар мужественно и терпеливо сносил плохое настроение своего Создателя, бившее по восприятию Тонкса безжалостной, тяжелой волной. Но тот считал своим долгом находиться рядом с Богом и сглаживать последствия принятых в гневе решений, благо опыт у Айлоара был.       И все вроде бы было в привычном ритме, пока Великий, принимавший доклад от молодого и, достаточно рискового, Дуовира, резко не вскинул голову, как бы прислушиваясь к чему-то, недоступному ушам Первоосновы. Молча поднявшись, Бог сотворил портал и, коротким взглядом дав понять Первооснове, чтоб тот следовал за ним, направился сквозь мерцающий туман перехода.       По ту сторону портала Айлоар с своим Оминор увидели взбудораженных жрецов и следы торопливо наведенного в храме порядка. Главный жрец, облаченный в светлые одежды, не успел даже поприветствовать своего Бога. Великий, мимолетно окинув зал взглядом и проигнорировав служителей, целеустремленно направился куда-то в глубины храма.       В ближайшем коридоре, куда свернул Великий, последовавший за ним Айлоар почувствовал тяжелый аромат благовоний, сразу всех возможных сортов и видов - для празднеств и церемоний. Потом Бог и Первооснова услышали заливистый смех и звон, все это перекрывал голос поющего и жутко фальшивящего Таона. Одна из дверей коридора была выломана и криво прислонена к косяку, чисто символически закрывая вход в помещение. В котором, судя по всему, и находился источник беспорядка, творившегося в храме Великого.       Бог даже не стал заморачиваться отодвиганием выломанной двери, или тем, что попросту не проходит по размерам - часть стены с злосчастным дверным проемом и потолочным перекрытием в мгновение раскрошились в серебристую взвесь от одних лишь аур Великого. Когда пыль немного осела, Айлоар смог определить, что они с Великим находятся в одном из жертвенных хранилищ, где жрецы собирали подношения для своего Бога. И чем больше Айлоар видел, что же творится в хранилище, тем больше и круглей становились его глаза.       Впрочем, виновники беспорядков даже не сразу заметили явление Бога. Удобно развалившись на дорогих ярко вышитых коврах, четверка дебоширов самозабвенно предавались веселью и укуру. В прямом смысле. Кто из этих психов догадался раскурить благовония было не ясно, но большую часть взвеси в воздухе как оказалось, составляла именно скуренная ими смесь. Таон с закрытыми глазами старательно (но не совсем трезво) выводил что-то из современных песен тренавов, при этом хвостом любовно оплетя кальян. Невменяемый Скин, бессильно обвиснув на Верфе и другой рукой приобнимая Таона, пытался подпевать Драконьему и одновременно признаваться в вечной любви своим подельникам. Кошачье с Волчьем же по-братски распивали храмовое вино из спертого с алтаря, освященного самим Великим, кубка. Ведерного размера. При этом еще умудрялись понимать невнятный лепет Птичьего и подбадривать самопального барда.       Наверное, четверка Божеств и вовсе не заметила бы Великого, если бы не потолочная балка. С натужным «скр-р-р-р-р» деревяшка, больше не удерживаемая частью уничтоженных перекрытий, отломилась и, обрушившись на пол, одним концом саданула Верфа по затылку. Волчье Божество временно сломалось. Ничего не понявший Скин развалился поверх Волчьего с явным намерением уснуть на теплом «коврике». Зато оставшаяся парочка, обсыпанная штукатуркой и щепками, таки обратила внимание на Бога и Первооснову.       Великий, едва сдерживающий желание добить оставшихся собутыльников или обложить парой-тройкой эпитетов, смог возмущенно цензурно выдавить: - Вы!.. Ну… Вы и животные! – Только и сумел высказать Бог, старательно гася в себе жажду убийства этих… этих… животин блохастых!       Таон с Нээром молчали, стремительно трезвея и осознавая, что идея отпраздновать день спасения Птичьего была хороша, но слишком масштабна, и заваливаться к Великому, чтоб пригласить того на огонек а потом забыть… «упс» как говорится.       В гробовой тишине громом с небес прозвучал безмерно счастливый и самодовольный голос виновника торжества: - Дыа-а-а-а-а-а Знаи-и-и-и-и-им! – после чего Птичий разлегшийся на Верфе подгреб к себе балку и, обняв ее, сладко засопел на зависть оставшимся в сознании Божествам…