Приходить

Ярость рвется изнутри диким, взбесившимся зверем, разрывает когтями-лезвиями внутренности, ломая в осколки хрупкие ребра. Ярость слепая, первобытная, старая как сам мир, и оттого такая же страшная. Его предали! Продали со всеми потрохами за одобрение, за возможное место в Совете. Падаваны постоянно убегают из Храма на несколько часов или целую ночь, но именно сейчас, именно ему(!) выписали наказание, как пятилетнему мальчишке. Даже не хочется спросить за что? или почему? Ответ до банальности прост - он же чертов Избранный. Он должен быть под присмотром. Им же надо его как-то контролировать. И, давайте будем откровенными, эти почти еженедельные "беседы", которые проводятся для того чтобы промыть ему мозги, та еще дрянь. Будто никто не понимает, что до образа правильного джедая ему как до Второй Луны Корусанта пешком. Будто они и вправду надеются, что он будет преклоняться перед ними. Он не раб! - Энакин едва сдерживаясь, давит в себе почти звериное рычание, широкими шагами пересекая коридор в сторону единственного места, где он не чувствовал себя таким несвободным. Дверь с грохотом закрывается за его спиной, отсекая все посторонние мысли. Зал Тысячи Фонтанов встречает его журчанием воды и тихим перезвоном оставленных кем-то маленьких колокольчиков. В такие моменты, когда злость падала пеленой на глаза и он приходил сюда, невозможно было не вспоминать годы проведенные на Татуине. О, вот уж что он точно никогда не забудет, так это то время! Рабский ошейник, выраженный в чипе. Дефицитные капли воды, которых едва хватает для поддержания жизни. Мама... Как долго не видел он её? Годы летят слишком быстро. А его новые "господа" скорее убьют его, чем отпустят, сегодня они вновь это доказали и кто знает, какие планы вынашивают в своих головах на его счет. Скайуокер давно уже перестал быть наивным мальчиком, но он готов был потерпеть. Пока. Юноша наконец-то вздохнул спокойно, найдя подходящие место в тени, где его никто не будет беспокоить. Вода журчала совсем рядом, только руку протяни, успокаивая нервы одним своим присутствием. Ярость ушла, оставив после себя лишь привкус пепла во рту, и отчаянную тоску, которая звала его назад, домой. Грусть вылилась в слабую улыбку, скользнувшую по губам, и даже практически не пришлось прилагать усилий, чтобы утомленный разум погрузился в медитацию. Сила расцвела для него всеми оттенками черного, но Энакин никогда не боялся тьмы, справедливо считая, что она, как дикий зверь, чует страх и сомнения. Вместо этого он уверено шагнул в неё, сливаясь и позволяя ей увидеть чего он хочет. Свет огоньками наполнил чернильное непространство, сияя, как звезды, но ярче, ярче!.. Космос, наполненный псевдозвездами, завертелся, закружился вокруг него, как бешеная карусель, и если до этого и были сомнения по поводу Величия Силы, то теперь они отметались прочь, вместе с чьими-то навязанными принципами и идеями. Энакин уже почти чувствовал себя целым. Наконец правильным. Осталась только одна маленькая недостающая деталь. Грудь кольнуло и он увидел нить связи, крепко пустившую в него свои корни. Она натянулась, напряглась, как струна, и он, все также чуть улыбаясь, погладил её, не обращая внимание на проступившие ожоги на ладони, посылая вперед одобрение и любовь. Веди. *** Воздух обжигает легкие, стоит ему сделать вздох. Жара стоит чудовищная и на одно совершенно ужасное мгновение он думает, что горит, и далекое эхо его кошмаров оказывается слишком близко. Становится страшно до боли, до прикусаных губ и почти животного ужаса, лишающего здравомыслия. Его поглощает даже не огонь, не языки пламени, а сама эта жара, от которой плавится кожа и, не смотря ни на что, холодеет все внутри. Он знает, что это все ненастоящие, что стоит лишь сделать усилие и перебороть себя, как все это исчезнет, будто и не было. Он знает это. Теоретически. Но. Практически все выходит так, что страх парализует не только тело, но и мысли. Энакин не может ни закричать, выплескивая все что скопилось внутри, ни вспомнить зачем он вообще шагнул в непространство, где, если подумать, все в его подчинении, даже самые жуткие страхи. В эту секунду, как и в многие другие, что-то в нем ломается, лопается, изменяется до неузнаваемости. В эту секунду Энакин умирает вместе со всеми своими страхами. А потом мгновение проходит. Колени подкашиваются и Скайуокер падает на знакомый песок. Созданный им маленький клочек Татуина двоится в глазах, но падаван знает, что должен встать и идти. Сила снова поет вокруг и внутри него, завет, манит, требует, чтобы он шел вперед. Он не смеет отказать. Ноги все еще дрожат, норовя подогнуться и уронить его, но Энакин упрямо идет, не видя перед собой ничего, кроме цели. Падме стоит недалеко впереди, около скал, но не замечает его. Амидала все такая же прекрасная в своей беззащитности, невозможная в своей силе. Любимая. Энакин идет к ней и верит, что она его ждет. Падме оборачивается и её улыбка лучше всяких слов говорит ему, что он прав.