Четыре с половиной часа

Джослин точно знала, что именно она должна сделать сейчас. Переодеться, взять сумку, запереть дверь, сесть в машину и через четыре с половиной часа оказаться в объятиях Энни. Энни, конечно, скажет ей, что она думает о таком безрассудстве: и об езде на машине после полутора суток без сна, и об откладываемой работе, и об очередной полупустой пачке сигарет в бардачке, и о лёгком запахе перегара… Но потом (Джослин знала) она прижмёт её к груди и позволит увлечь себя в спальню. *** В очередной раз сидя в баре с Марком, Джослин задалась вопросом — а может ли женщина считаться подкаблучником? Марк, который знал почти всё об их с Энни отношениях (кроме того, насколько сильно колотится сердце при виде мягких светлых кудрей), только рассмеялся и сказал, что может. И что сама Джослин — живой пример. Нет, она не заваливала свою малышку цветами, не выполняла все её прихоти и не оплачивала баснословные счета — хотя, видит Бог, ей очень хотелось иметь такую возможность! Но одно то, как Джослин срывалась с места, стоило ей только услышать нотку расстройства в голосе из телефонной трубки, и мчалась в соседний город, не считаясь ни с какими делами, говорило о многом. Энни не пользовалась своим влиянием на Джо — а могла бы! Она прекрасно понимала, как действует на девушку, и в начале их отношений была жутко смущена этим фактом: как же, успешная писательница, ко всему прочему, старше самой Энни на одиннадцать лет, обратила на неё внимание! Она обращалась к ней на Вы, а Джослин лишь посмеивалась, называя девушку «милым маленьким мышонком». Так они и общались — в основном по телефону, обходясь редкими встречами и торопливой близостью. А потом случилась простуда. Обычная простуда скосила Энни в самый неподходящий момент, и почти весь июль она провела в постели. В Техасе очень сухие и жаркие летние месяцы, и, несмотря на работающий кондиционер, Энни постоянно казалось, что она задыхается. Тогда она забыла ответить на звонок — вернее, забыла перезвонить, вырубившись сразу после ухода врача. Через четыре с половиной часа её разбудил звонок в дверь. *** «Разве это так плохо — не знать? — шепчет Джослин в трубку почти что уснувшей Энни, — разве так уж плохо? По крайней мере, ты гораздо меньше переживаешь, разве не так?» Энни лишь мычит в трубку — она всю ночь готовилась к зачёту по мировой истории, но заснуть не могла, а в таких случаях девушка любила слушать болтовню Джо. Та, несмотря на свои тридцать с хвостиком, могла быть до ужаса инфантильной, и Энни соврала бы, сказав, что ей это не нравится. Она совершенно нормально реагировала на звонок в пять утра и просьбу поболтать в трубку — пока Эн не уснёт. Она могла быть в баре в этот момент, она могла быть в квартире, она могла спать — но неизменно отрывалась от того, что делала, чтобы усыпить Энни. Джослин могла читать какой-нибудь журнал вслух — своим прекрасным, бархатистым голосом (несмотря на сигареты) — могла читать и кусок своей новой книги, попутно делая правки и матерясь сквозь зубы, тут же трогательно рассыпаясь в извинениях, а могла просто рассуждать на любую тему, которая только могла прийти в голову нормальному (или не совсем) человеку. «Нет, — уже почти что заснув, бормочет Энни, — лучше уж я буду знать…» Она, конечно, этого не видит, но в трубке, на расстоянии четырёх с половиной часов, грустно улыбаются.