Справедливость отца Брауна

Джек-Потрошитель, один из величайших злодеев современности, нынче практически затмил своего ливерпульского собрата. Но в 18** году, когда отец Браун служил в церкви Святой Марии в Ливерпуле, события, о которых сейчас пойдёт речь, всколыхнули всю Британию. Особенное внимание им уделял «Ливерпульский вестник», что неудивительно, ведь события происходили в непосредственной близости от офиса редакции, и репортёров можно было направить прямо на место событий. Сэр Джеральд Беллами, главный редактор «Вестника», седой джентльмен с волосами, похожими на прибой во время шторма — то есть, вечно растрёпанными или уложенными кое-как, — не слишком-то походил на нынешних писак, способных углядеть рождение трёхрукого младенца на побережье Островов Кука, но совершенно слепых в отношении того, что творится в их родном городе либо графстве. О нет, сэр Джеральд пристально следил за каждым движением мысли в родном городе, и ничто не могло ускользнуть от его светло-серых глаз, скрытых за круглыми очками. «Люди, — любил говорить сэр Джеральд, — просто обожают узнавать о чём-то, случившемся в далёких странах; но ещё больше им нравится посудачить о собственных соседях». Посему «Вестник» одну-две страницы уделял событиям, произошедшим вне Британских островов, и ещё одну-две страницы — тому, что случилось на Туманном Альбионе; остальное же пространство газеты занимали местные новости, и дело Уилана О’Доэрти прочно обосновалось на первых полосах почтенного издания. В те времена обыватели Ливерпуля показывали друг другу фотографию Уилана, вырезанную из газеты, и шёпотом обсуждали злодеяние, совершённое этим монстром. Уилан О’Доэрти прибыл в Ливерпуль, изначально преследуя ту же цель, что и многие другие его соотечественники: он хотел найти работу в ливерпульских доках, и нашёл её, трудясь, как повествовал начальник смены, довольно усердно. Вечера и редкие выходные он проводил в «Королевском вепре», «Падубе и Остролисте» либо в иной таверне — множество их имелось в те времена в бедных кварталах Ливерпуля и служило для ирландских переселенцев надёжным убежищем, защищая от непогоды и полицейских ищеек, давая приют и предлагая напитки сомнительного качества, но несомненной крепости. В тавернах Уилан вёл себя не лучше и не хуже прочих, часто вступая в словесные перепалки и несколько реже — в драки, переходящие в поножовщину. Пару раз его задерживала полиция, которой он тоже давал отпор, но опять-таки, не переходя границ, после нарушения которых служители порядка перестают сквозь пальцы смотреть на выходки пьяного рабочего и надёжно прячут бедолагу за каменными стенами тюрьмы. Женат он не был, и многие вдовушки, да и молодые девушки, строили ему глазки, однако Уилан предпочитал пользоваться услугами падших женщин — поведение, безусловно, заслуживающее порицания, но вполне естественное, укладывающиеся в рамки нормального для среды, в которой он вращался... Одним словом, жизнь Уилана О’Доэрти ничем не выделялась среди прочих, о коих приличные джентльмены никогда не узнают по той простой причине, что орбиты порядочного джентльмена и работяги из ливерпульских доков вряд ли где могут пересечься, и это длилось до тех пор, пока Уилан не совершил чудовищного, леденящего кровь хладнокровного убийства, потрясающего своей жестокостью и очевидной бессмысленностью, ибо ни денег, ни драгоценностей он у покойного не взял. Преступление казалось обществу вдвойне тяжким, поскольку пострадавший, Артур Моубрэй, слыл в Ливерпуле человеком приятным в общении и способным украсить собой любую вечеринку, до которых он был великим охотником. В свои двадцать семь лет Артур не шёл, а летел по жизни, излучая беззаботность, хорошее настроение, любовь к жизни и искренний интерес к удовольствиям. Да, конечно, зануды и фарисеи называли его кутилой, прожигателем отцовского состояния, а также прочими нелестными эпитетами, которые люди, не умеющие наслаждаться своим бренным существованием, приклеивают к лицам, не разделяющим их тошнотворно праведных мыслей. Но в Ливерпуле Артура Моубрэя любили. Поэтому его смерть, столь трагичная и нелепая, повергла высший свет сначала в шок, а затем в неистовую ярость. Артура Моубрэя нашли двое его приятелей, Дэниэл Стаффорд и Кларенс Фицалан. Оба юноши были самого что ни на есть хорошего происхождения, и если на их репутации и были тёмные пятна, то никто не обращал на них внимания. В тот вечер приятели собирались сыграть в покер у виконта Байё, и когда Артур не пришёл вовремя, вызвались навестить его и выяснить, какой каприз заставил заядлого картёжника пренебречь столь интересным для него занятием. Увы, причина оказалась самой что ни на есть уважительной. Как вспоминал в интервью всё тому же «Вестнику» мистер Стаффорд, он заявил виконту: «Лишь смерть заставит Артура пропустить партию в такой прелестной компании». Увы, юный Дэниэл оказался целиком и полностью прав. Убийца, очевидно, проник в жилище Моубрэя через чёрный ход — на замке полиция нашла царапины, а неподалёку от дома обнаружили отмычку, выброшенную в канаву. Злодей вытащил мистера Моубрэя прямо из постели — по крайней мере, молодой человек перед смертью был одет в ночную пижаму; её нашли под кроватью, разорванную и окровавленную. Первый удар нанесли кулаком в область переносицы. Сломав молодому человеку нос, убийца следующим ударом по голове лишил его сознания и привязал к поперечной балке, проходящей над кроватью. Дальнейшие мучения Артур Моубрэй познал, когда пришёл в себя, обнажённый и крепко связанный, лишённый возможности сопротивляться. Его мучитель никуда не спешил. Он издевался над молодым человеком почти всю ночь. Полиция в своём рапорте скрупулёзно перечислила все повреждения, доставшиеся на долю Артура Моубрэя. Ему сломали обе коленные чашечки и все пальцы на руках. Затем убийца кастрировал юношу, причём отрезал ему половые органы не торопясь, явно наслаждаясь моментом. Далее истекающему кровью Артуру вспороли живот, вытащили кишки и обмотали их вокруг двух столбиков кровати. Всё это время молодой человек оставался в живых. Он умер от потери крови, и никто не пришёл ему на помощь — у слуг был выходной, о чём убийца, несомненно, знал. Всю ночь чудовище, пытавшее Артура Моубрэя, любовалось на его страдания, слушало его сбивчивые мольбы, внимало его стонам — кричать бедняга не мог, поскольку рот его был надёжно заткнут кляпом. Когда несчастный испустил последний вздох, убийца выскользнул из залитой кровью спальни и ушёл из дома так же, как и заявился в него. Никто не видел преступника, никто ничего не слышал, лишь равнодушные звёзды были свидетелями злодеяния. Вскорости, однако, полиция вышла на след. Некая прачка сообщила своему сожителю, что Уилан О’Доэрти принёс ей одежду, сплошь залитую кровью, сожитель же проболтался об этом в таверне, где крутился полицейский осведомитель. К Уилану домой немедля было послано несколько констеблей. Завидев их, О’Доэрти сам открыл дверь и с порога признался в совершённом убийстве. Он не сопротивлялся аресту и в тюрьму пошёл с кривой усмешкой на губах. Город гудел, переполненный слухами. В каждой гостиной и в каждой кухне шли пересуды. Признание Уилана О’Доэрти вскорости было подтверждено вещественными доказательствами, и добрые ливерпульцы все как один требовали для убийцы самого жестокого и мучительного наказания. Казалось совершенно невероятным, что люди, ещё вчера не имевшие ни малейшего отношения к бедолаге Артуру Моубрэю, сегодня искренне оплакивают его безвременную кончину, однако факт оставался фактом — смерть юноши сплотила Ливерпуль, заставив горожан единым голосом желать Уилану О’Доэрти сдохнуть в таких же мучениях, на какие он обрёк свою жертву. И в этой самой обстановке сэр Джеральд Беллами вызвал всех сотрудников «Ливерпульского вестника», от маститых репортёров, копающихся в грязи дольше, чем существовало само издание, до безусых клерков, чьим потолком пока что было полколонки на предпоследней странице. Всем им сэр Джеральд заявил: — Мы должны донести истину до общественности. Поскольку достойный господин редактор таким образом начинал почти каждую свою речь, сотрудники «Вестника» почтительно молчали, ожидая продолжения, и оно не замедлило последовать: — Нам жизненно важно выяснить мотивы преступника, дабы подобные ужасы более не беспокоили жителей нашего прекрасного города. Вы знаете, что Уилан О’Доэрти молчит. Он сознался в убийстве, однако его истинные чувства остаются скрытым завесой тайны. Сорвите эту завесу, обнажите звериный оскал действительности! Рэй Фаррелл, ведущий спортивной колонки, пожал плечами: — Считается, что преступник одержим. Знаете, бывают такие сумасшедшие, ими время от времени овладевает жажда убийства. На наше счастье, полиция в кои-то веки сработала грамотно, схватив мерзавца после первого же трупа... — Мне наплевать, что там и где считается! — величественно оборвал подчинённого сэр Джеральд. — Я жажду докопаться до правды и ожидаю от сотрудников «Вестника» того же самого. Все дружно заверили господина редактора, что именно горячее желание узнать все тайны вселенной (особенно те, которые скрываются в Ливерпуле) и привело их в ряды корреспондентов этого прекрасного издания, и сэр Джеральд кивнул, ублаготворённый, не забыв, однако, добавить: — Тому, кто предоставит мне наиболее правдивый материал, я обещаю повышение оклада вдвое! Против подобной мотивации устоять не мог никто, и ценность показаний Уилана О’Доэрти в глазах сотрудников «Вестника» тут же возросла по крайней мере в два раза. А может, и ещё больше, учитывая наличие в редакции некоторого количества молодых идеалистов, действительно заинтересованных в правдивом освещении всех происходящих событий. В числе последних был и молодой Чарльз Бёрджесс. Многие знают его сейчас как блестящего автора криминальных хроник, одновременно остроумного и снисходительного, язвительного к порокам общества и беспощадного к носителям этих пороков, но милостивого к их жертвам. Во времена же, описываемые нами, он только-только начинал своё восхождение, трудясь на репортёрской ниве в поте лица своего и ведя самую непривлекательную для маститых корреспондентов колонку объявлений и некрологов — занятие, требующее внимательности, но не сулящее скорого роста. Однако молодой человек не унывал, утешая себя надеждой на счастливый случай, углядеть который — задача для настоящего пронырливого репортёра, мастера своего дела. Неудивительно, что в происходящем мистер Бёрджесс углядел для себя некое подобие знамения, путеводную звезду, засиявшую в небесах и озаряющую путь для трудяги вроде него. Впоследствии Чарльз вспоминал охватившее его возбуждение со стыдом и более не позволял себе видеть в людях средство для достижения цели — репортёр не вытеснил в нём человека окончательно. Он обвинял себя гораздо суровее, нежели это сделаем мы, и уж во всяком случае куда суровее, чем впоследствии отец Браун, маленький толстенький католический священник, с которым Чарльз неоднократно беседовал. Но в тот день горячечная жажда деятельности овладела молодым человеком, и Чарльз отправился на поиски истины, наскоро наметив для себя план действий. Как известно, если жаждешь рассмешить Небеса, следует рассказать им о своих планах. Первым делом Чарльз намеревался ещё раз побеседовать с друзьями Артура Моубрэя. Разумеется, он предпочёл бы разговор один на один с Уиланом О’Доэрти, однако знаменитый преступник, рассказав подробно об обстоятельствах убийства, замолчал и ничего не говорил даже на допросах — об откровенности с журналистами речь тем более не шла. Дэниэл Стаффорд и Кларенс Фицалан, по крайней мере, не игнорировали прессу. По пути к дому мистера Фицалана Чарльз судорожно пытался придумать какой-нибудь нестандартный ход, позволяющий ему хотя бы частично узнать правду. Задание, выданное сэром Джеральдом, представлялось трудным, однако не безнадёжным. Ведь должен быть способ выведать правду! Покопаться в биографии О’Доэрти? Но она уже изучена вдоль и поперёк. Убийца и жертва никогда не встречались, никогда не контактировали. Вряд ли Артур Моубрэй знал о существовании Уилана О’Доэрти. Да и Уилан вряд ли читал газеты, в которых смачно описывались похождения легкомысленного повесы. Или всё-таки читал? Была ли жертва случайной, как представляет это пресса? Что на самом деле творилось в сердце убийцы? Что заставило его решиться на такую жестокость, граничащую с настоящим помешательством? Или это и было помешательство, маскирующееся под разумный, хладнокровный поступок? Ведь Уилан долго готовился к своему злодеянию, выяснял, как проникнуть в дом, когда отсутствуют слуги, чем отпереть замки... Разве такие действия не свидетельствуют о разумности? Или возможен вариант, при котором безумец не один день лелеет и вынашивает коварные планы, тщательно планирует грядущее деяние? Мысли Чарльза метались, как испуганные белки, юноша искал ответы, а их не было. Уилан О’Доэрти заполонил его сознание целиком, без остатка. Ему казалось, будто угрюмая ирландская физиономия выглядывает из каждого окна, что мозолистые руки Уилана сжимают вожжи проезжающего мимо кэба, а холодные, злобно прищуренные глаза следят за ним из-за живописной группы вязов, растущих возле особняка Фицаланов. Разумеется, никакого О’Доэрти рядом с особняком не было, зато возле двери парадного хода мялся низенький полный католический священник с лицом растерянным и круглым. Пухлые руки сжимали потрёпанный зонтик, а сутана в паре мест выглядела так, словно её пожевала и выплюнула какая-нибудь не в меру всеядная лошадь. Священник застенчиво пытался что-то объяснить строгому камердинеру в чёрном костюме. Чарльз, увидав это, хотел было сделать пару кругов вокруг особняка (так можно было обдумать ещё раз список вопросов, которые он намеревался задать Кларенсу Фицалану), но услыхал фамилию О’Доэрти, и его благие помыслы развеялись в прах, а ноги сами повели туда, где маленький священник втолковывал камердинеру: — ... отец Браун, и я разговаривал с Уиланом О’Доэрти. Боюсь, вашему хозяину грозит нешуточная опасность, я должен предупредить его. Камердинер, насколько понимал Чарльз, оказался в несколько щекотливом положении. Кажется, хозяин велел ему никого не принимать. С другой стороны, упоминание об угрозе жизни возымело своё действие, и слуга дома Фицаланов велел священнику обождать, а сам скрылся за плотно закрытой дверью. Чарльз испытал нешуточное волнение. Подумать только, совсем недавно он сетовал на то, что преступник отказывается обсуждать свои поступки с кем бы то ни было, и вот он видит человека, которому удалось пробиться за броню злобы и пренебрежения общественной моралью, окружавшую О’Доэрти! И он, Чарльз Бёрджесс, во что бы то ни стало добьётся правды, чёрт бы всё подрал! Священник, словно угадав совсем не богоугодные мысли, роившиеся в голове Чарльза, устремил на него неожиданно строгий взгляд. Бесцветные глазки ощупали фигуру юноши и словно бы заглянули под своды его черепной коробки. Очевидно, маленькому священнику не слишком-то понравилось содержимое головы Чарльза, потому что он сокрушённо покачал головой и пробормотал: — И вы туда же... — Совсем нет! — Чарльз не до конца понимал, о чём вообще идёт речь, но стремился произвести на маленького священника благоприятное впечатление. — Меня зовут Чарльз Бёрджесс, и я... — Журналист, я вижу, — перебил его собеседник, умудряясь хмуриться одновременно растерянно и угрюмо. — Скажите мне, чего вы жаждете больше: крови или сенсации? — Правды! — выпалил Чарльз, сам толком не осознавая, что говорит, просто всей душой ощутив необходимость высказаться как можно более искренне. Дурацкий, отчаянный план, но он сработал: выражение лица маленького священника словно оттаяло, он заморгал и смущённо улыбнулся: — Простите, я был невежлив, наверное, даже груб с вами... Простите ещё раз. Меня зовут отец Браун, и вы... ну, наверное, вы сами всё услышали. — Да, разумеется. Вы пришли предупредить Кларенса Фицалана об опасности. Но какой? Ведь О’Доэрти уже в тюрьме... — И его ждёт казнь, вы совершенно правы. Но подумайте сами: ранее Уилан О’Доэрти был фермером. Он родился в крестьянской семье, сам с ранних лет трудился, возделывая клочок земли... Разумеется, святым он не был. Но основной его грех — вспыльчивый нрав, а основные прегрешения — драки в пабах. И тут вдруг он откуда-то достаёт профессиональную отмычку и довольно мастерски взламывает дверь. Вы не видите в этом противоречия? Чарльз Бёрджесс почувствовал, как по его спине пробегает целый табун мурашек, предвестников грядущей сенсации. — Уилан О’Доэрти был не один? — хрипло спросил он. Священник ответить не успел: дверь распахнулась, и всё тот же чопорный камердинер попросил отца Брауна войти. Священник скрылся за массивной дверью, а сам Чарльз почёл за лучшее пойти неправедным путём: он не стал просить камердинера об аудиенции с Кларенсом Фицаланом, а рассеянно кивнул ему и сделал вид, будто уходит. Но едва дверь захлопнулась, как юноша, подобно кошке, прыгнул к стене особняка и бесшумно пошёл вдоль неё, старательно пригибаясь, когда на его пути попадались тщательно вымытые окна. Из одного из таких окон и доносились отчётливо слышимые голоса: — Я пришёл просить вас о покаянии, мистер Фицалан. — Вы вроде как собирались предупредить меня, святой отец? Так предупреждайте, а то у меня ещё масса дел! — Именно это я и делаю, мистер Фицалан, — голос священника стал удивительно чётким и звучным. — Вы сами знаете, что именно вы и мистер Стаффорд сделали под руководством Артура Моубрэя четыре года тому назад. Теперь это знаете не только вы, но и я, а мне это стало известно от Уилана О’Доэрти. В воздухе повисла напряжённая пауза. У Чарльза Бёрджесса перехватило дыхание. — О чём вы, чёрт подери? — грубо спросил Кларенс Фицалан, но Чарльзу показалось, что в голосе молодого аристократа звенит тщательно скрываемый страх. Отец Браун вздохнул: — Мы оба знаем, о чём я. А ещё это знают друзья Уилана О’Доэрти, которым он завещал довершить его месть. Покайтесь — и вы облегчите свою ношу на том свете, а также, возможно, обретёте защиту полиции здесь и сейчас. — Вы сумасшедший! — теперь Кларенс Фицалан почти вопил. — У меня невеста... положение в обществе... мой дядя в следующем году выдвигает свою кандидатуру в парламент, вы знаете об этом? — Я знаю о том, что вы совершили четыре года назад. И об этом знаю не только я, мистер Фицалан. — Убирайтесь! Ступайте вон отсюда! Нет, погодите, стойте! Сейчас я вызову полицию, и вы обо всём им расскажете. Слышите, вы? Вы расскажете им всё, о чём знаете, выдадите имена, адреса, всё! — Даже то, что вы сделали четыре года тому назад? Ведь начать мне придётся именно с этого, вы же понимаете. В тишине Чарльзу почудилось, будто он может расслышать тяжёлое дыхание Кларенса Фицалана. — Они всё равно не поверят, — наконец прошипел молодой аристократ. — Может быть, не поверят, а может, и нет. То дело до сих пор числится в нераскрытых, знаете ли. Но покаяние способно... — Не держите меня за дурака, вы, проклятый... проклятый... Немедленно говорите, что именно вам известно! — Как пожелаете. Четыре года назад... — Я имею в виду, что вам известно о друзьях О’Доэрти! — А, вот вы о чём, — в голосе священника явственно проступило сожаление. — Да почти что и ничего, знаете ли. Я принимал исповедь Уилана, а не его друзей. И я не спрашивал у него никаких имён. — Так пойдите и спросите, немедленно! Вновь наступила тишина, которую отец Браун разбил одним коротким словом: — Нет. — Что? Вы понимаете, что вы говорите? Какой угрозе подвергаете мою жизнь? — Не большей, чем вы сами подвергли Нору Дин, — холодно ответил священник. Судя по шороху, он поднялся на ноги: — Я ухожу. Подумайте над моими словами хорошенько. Ещё не поздно, мистер Фицалан. — Я обращусь в полицию! Вы поплатитесь! — Тайна исповеди священна, и вы знаете это. Полиция отступится, как отступилась от секрета Норы Дин. Но правда всё-таки всплыла, поэтому прошу вас, умоляю, — голос отца Брауна вновь стал взволнованным, — покайтесь, отриньте страх и гордыню, и возможно, вы обнаружите, что не всё ещё потеряно! — Убирайтесь отсюда. Вон. Вон! — Кларенс сорвался на визг. Отец Браун ничего не ответил, и Чарльз осознал, что разговор окончен. Юношу бил озноб. Всё-таки между Уиланом О’Доэрти и Артуром Моубрэем существовала связь! Она возникла четыре года назад и каким-то образом оказалась связанной с женщиной по имени Нора Дин. Кто она такая, эта Нора? Что случилось с ней четыре года назад, и почему отец Браун фактически обвиняет Моубрэя, Фицалана и Стаффорда в том, что случилось? Тайна дышала Чарльзу Бёрджессу в лицо, а он ничего не мог с этим поделать. Или всё-таки мог? По крайней мере, теперь у него было имя. — Нора Дин? — детектив-инспектор Магнус Тамблтейт удивлённо воззрился на молодого репортёра, настоявшего на встрече. — При чём тут это дело? Я думал, вы будете расспрашивать меня об Уилане О’Доэрти! Нынче все, кому не лень, забегают в полицию и пытаются найти какие-нибудь улики, мимо которых прошли профессиональные сыщики. — Нет-нет, дело не в О’Доэрти. Просто я пытаюсь найти старые дела... те, которые так и не смогли раскрыть... ну, понимаете, мистика, загадки, — попытался было увильнуть от ответа Чарльз, но осёкся под пристальным ироничным взглядом инспектора. — Нора Дин? Хмм... Что же вас интересует в этом деле? Пытаетесь собрать коллекцию промахов полиции? — Ни в коем случае! — пылко воскликнул Бёрджесс. Инспектор задумчиво-удовлетворённо кивнул: — Пожалуй, в этом вы не врёте. Стало быть, с вашей точки зрения дело Норы Дин как-то связано с делом О’Доэрти? Ладно, не краснейте вы, словно девица на выданье! Я понял, вы ничего не расскажете. Надо бы отплатить той же монетой, но знаете — вы стали приятным разнообразием после четырёх ваших коллег, пытающихся выудить из меня хоть что-то об этом чёртовом ирландце. Я понимаю, убит аристократ, а значит, газетчики и должны виться вокруг, словно мухи вокруг банки с вареньем, но всё равно неприятно. Поэтому поступим так: вы угостите меня приличным пивом в каком-нибудь пабе, а я постараюсь рассказать вам о деле Норы Дин как можно подробней. Идёт? — По рукам! — широко улыбнулся Чарльз, и инспектор Тамблтейт ответил ему такой же открытой улыбкой: — Вы мне нравитесь, молодой человек. Вы из «Вестника», правильно? Скажите старику Беллами, чтоб в следующий раз послал вас, а не того надутого урода, который считает, будто весь свет ему должен... Кстати, раз вы мне нравитесь, должен сразу предупредить: ничего из сказанного мной вам не удастся напечатать. — Почему? — удивлённо приподнял брови Чарльз и махнул рукой официанту. Тамблтейт подождал, пока журналист сделает заказ, и пожал плечами: — Слишком жестокое дельце, да и убийца бедняжки до сих пор не найден. Не та история, которую можно показывать женщинам и детям, даже в смягчённом варианте. — Убийство? — медленно повторил Чарльз. Ему внезапно сделалось холодно и неуютно. Итак, Нору Дин убили... — Это случилось четыре года назад, верно? — Верно, — инспектор Тамблтейт дождался официанта, с удовольствием отхлебнул пенного пива и лишь затем продолжил. — Нора Дин... Ещё бы мне не помнить бедняжку! Её ведь узнали случайно, по родинке на плече, новым башмакам и серебряному кольцу, доставшемуся от матери. Задуренное такое... как бишь его? А, не помню уже. Что-то гэльское, из тамошних мест. Вспомнил! Кладдахское кольцо: две руки держат сердце, а сверху корона. И надпись: «Grá, Dilseacht, agus Cairdeas». В переводе «любовь, верность и дружба». — По туфлям и кольцу? Какой ужас... Лицо было так сильно изуродовано? — Лица вообще не нашли, молодой человек. Вместе с головой. Ещё не нашли её левую руку, насколько я помню. Похоронили то, что отыскалось. Но это она, сомнений нет. Две лучшие подруги опознали родинку, они же указали, что Нора никогда не снимала кольца, а вместе с одной из этих девушек убитая за два дня до смерти покупала башмаки. — О Господи! — Чарльза мутило, он не понимал, как инспектор может спокойно потягивать пиво, рассказывая о подобном ужасе. — О Господи! — Достоверно известно, что перед смертью девушку изнасиловали. И... — Тамблтейт всё-таки поморщился, — в общем, это действительно не самая приятная история. Похоже, насильников было несколько, или один мужчина издевался над ней достаточно изощрённо. Проникновение вагинальное, проникновение анальное... Думаю, мерзавцев всё-таки было двое или трое. Эй, с вами всё в порядке? Чарльз не представлял, как после такой истории хоть кто-то может чувствовать себя нормально, однако неуверенно кивнул. Тамблтейт хмыкнул: — Ну как скажете... Самое паршивое случилось после. Изнасиловав Нору, преступники решили замести следы. Она к тому моменту потеряла сознание... надеюсь. Видит Бог, я искренне на это надеюсь! Но когда эти твари решили замести следы и расчленить тело, девушка была ещё жива. — Я... на минуточку, — пробормотал Чарльз, выбираясь из-за стола. Желудок скручивало узлом. Пробегая мимо Тамблтейта, юноша успел увидать его немного насмешливую, немного грустную усмешку. Похоже, история одновременно являлась проверкой — и эту проверку Чарльз, кажется, провалил. Прочистив желудок, молодой человек вернулся и достаточно твёрдым голосом попросил рассказать, какие меры полиция предприняла для розыска преступника. — Стандартные, — пожал плечами Тамблтейт. — Если хотите, можете посмотреть дело: оно старое, тайны уже не представляет. Журналисты мало интересовались этим зверством. Во-первых, как я уже сказал, всё равно не напечатаешь, а во-вторых, Нора была обычной горничной. Жила одна, мать умерла за пару лет до этого от инфлюэнцы... — А где она служила? — прочистив горло, спросил Чарльз. Инспектор бросил на него короткий взгляд, внезапно ставший острым, и медленно кивнул: — Замечательный вопрос, молодой человек, просто замечательный. Полагаю, ради него и затевался весь этот разговор? — Я... — Чарльз растерянно заморгал. — Я правда не понимаю... Видите ли, мне и вправду неизвестно, где служила Нора Дин. Вы первый сказали мне, что она была горничной... — Была, — задумчиво, будто пробуя слова на вкус, проронил Тамблтейт. — Она служила у матери Артура Моубрэя, леди Клотильды Моубрэй. Очень... занятное совпадение, не правда ли? Чарльз вздохнул и честно признался: — Не знаю. Мне лично оно занятным не кажется. Я всё равно не вижу причины, по которой Уилан О’Доэрти мог бы убить Артура Моубрэя. Он что, знал Нору Дин? — Уилан О’Доэрти и Нора Дин никогда не встречались, — покачал головой инспектор Тамблтейт. — Так что же там всё-таки произошло? — в отчаянии воскликнул Чарльз. Инспектор Тамблтейт пристально и пронзительно поглядел на юношу, а затем внезапно усмехнулся: — Понятия не имею. Но думается мне, кое-кто знает это абсолютно точно. — Убийца? — Чарльз безрадостно скривился. — Не только, молодой человек. Не только. Перед глазами Чарльза внезапно отчётливо встало круглое добродушное лицо отца Брауна. Воспоминание оказалось настолько ярким и отчётливым, что юноша замотал головой, отгоняя непрошеное видение. — Он не скажет. Тайна исповеди. — О, вы знакомы с отцом Брауном? — живо заинтересовался инспектор Тамблтейт. Чарльз коротко вздохнул и признался: — Мы встречались. — Я знаю, — хмыкнул инспектор. В ответ на недоумённый взгляд Чарльза он театрально развёл руками: — Привыкайте, если хотите работать в криминальной хронике. Мы, полицейские, шагу не сделаем, не организовав окружающим две-три проверки. Можете считать, что мы действуем из природной вредности... Отец Браун говорил, что встретил вас возле дома Фицаланов. — А обо всём... остальном он рассказывал? — Ну, смотря что вы подразумеваете под «всем остальным», молодой человек... Если вы о том, зачем он заходил к Фицаланам, то нет — об этом отец Браун не распространялся. Уж такой он человек. — А вы не спрашивали? Инспектор расхохотался: — Разумеется, спрашивал! Но если вы встречались с отцом Брауном, то должны понимать, что легче выжать воду из базальта, чем разговорить этого чёртового святошу, если он не желает выдавать своих тайн! Слова Тамблтейта вызвали у Чарльза странные чувства. Священник меньше всего походил на базальтовую глыбу, из которой, как ни старайся, не выжмешь ни капли воды. Скорее, при взгляде на него вспоминалось, отчего жителей Норфолка прозвали «клёцками». Маленький незапоминающийся человечек... Но почему-то именно когда инспектор Тамблтейт говорил о характере отца Брауна, Чарльз поверил — сразу и безоговорочно. — Между прочим, молодой человек, он вам кое-что просил передать, если вы выдержите проверку и не солжёте, — продолжил тем временем инспектор. — Вот как? И что же? — Что будет ждать вас после вечерней проповеди. У него есть к вам некое дело, о котором он тоже предпочёл не распространяться. А я не спросил. Но если после встречи с отцом Брауном вы вдруг пожелаете встретиться со мной — я всегда к вашим услугам. Чарльз не помнил толком, как распрощался с широко улыбающимся инспектором Тамблтейтом, как искал дорогу к церкви Святой Марии под недоверчивыми взглядами обитателей трущоб... Но имя отца Брауна здесь, похоже, действовало магически: мальчишка-оборванец проводил Чарльза до самой церковной калитки и даже отказался (в первый раз) от предложенной монетки. Повторное искушение оказалось выше его сил, и мальчишка умчался с бронзовым пенсом в кармане, а Чарльз, прикусив губу, толкнул выкрашенную в белый цвет деревянную дверцу. Отец Браун ожидал его, не сводя взгляда со статуи Девы Марии — действительно прекрасно исполненной и ласково глядящей на мир. — Не стоит подслушивать то, что не предназначено для ваших ушей, молодой человек, — сказал он вместо приветствия. Брови маленького священника хмурились, но глаза смотрели ласково, и Чарльз решился: — Я репортёр, отче, — произнёс он. — Я должен узнавать правду, где бы она ни таилась. — Но не такими методами, — парировал отец Браун. — Если вы будете продолжать идти к благой цели столь кривыми дорогами, боюсь, вы никогда до неё не дойдёте. Чарльз решил не спорить и покаянно вздохнул. Отец Браун пытливо поглядел на него и, по-видимому, решил удовлетвориться увиденным. — Сегодня я вновь поговорил с Уиланом, — сказал он. — Он разрешил рассказать вам... часть истории. Не то чтобы он рассчитывает на восстановление справедливости или на прощение... нет, он не рассчитывает. Но надеется. — Надеется? — эхом повторил Чарльз. — Да. Такие люди, как Уилан, неспособны надеяться на милость Господню, однако веру в справедливость Господню они утратили ещё не до конца. Эта вера жестока, но всё же лучше, чем ничего. Если б они ещё не старались занять место Бога, верша суд и расправу согласно собственным представлениям о справедливости... — Кем была Нора Дин? — перебил священника Чарльз. Отец Браун вздохнул и тихо, мягко ответил: — Она была дочерью Уилана О’Доэрти и Мередит Дин, служанки из богатого дома. Я немногое знаю о жизни Мередит, но мне известно, что Уилан любил эту женщину. Любил и предложил выйти за него замуж, в знак чего подарил семейное кольцо. Мередит приняла дар... а затем что-то случилось. Уилан не знает, что именно. Подозревает козни родителей Мередит, стремившихся устроить дочь получше — всё-таки быть женой бедного фермера нелегко, — но точно ему ничего не известно. Если же строго придерживаться фактов, то Мередит была в одночасье уволена со службы и увезена роднёй куда-то в Англию. Уилан искал её, однако успехом поиски не увенчались. Отец Браун помолчал немного, перебирая чётки. В церкви царила тишина, лишь потрескивали свечи перед распятьем. Огоньки весело плясали в потоках воздуха. — Дальнейшее вы вполне можете воссоздать и сами. Голод и огораживание, безразличие Короны и алчность помещиков... В итоге ферму Уилана постигла та же участь, что и тысячи других ирландских хозяйств. Она была разорена и перешла за бесценок под руку одного из лендлордов. Сам же Уилан вынужден был покинуть отчий дом и переехал сюда, в Ливерпуль, к дальним родственникам. Он поступил на работу в доки и, в общем, чувствовал себя достаточно неплохо, пока однажды на базаре не увидал на руке незнакомой девушки кольцо, подаренное им возлюбленной. Он начал наводить справки и узнал, что Мередит мертва, но её дочь — их общая дочь — служит горничной, как некогда её мать, и что девушка она хорошая, порядочная — как некогда и её мать. Он познакомился с Норой и хотел открыться ей, но не успел: она исчезла, а затем её расчленённое тело отыскала полиция. Чарльз слушал, словно заворожённый. Отец Браун продолжал свою невесёлую историю: — Несколько лет ушло на то, чтобы раздобыть все материалы полицейского расследования. Уилану повезло: в полиции служил его дальний родственник, он помог. В отличие от полицейских, Уилан знал, что сын хозяйки пугал Нору красноречивыми взглядами и позволял себе вольности, когда они оставались вдвоём. Нора жаловалась на Артура Моубрэя подругам, а те, когда Уилан в конце концов нашёл их и расспросил, не стали запираться и поведали об этом убитому горем отцу. — Почему он не пошёл в полицию? — хрипло спросил Чарльз. Отец Браун покачал головой: — Потому что он ирландец, не привыкший доверять англичанам. Потому что он крестьянин, ведущий войну против богача. Потому что его кровь и его воспитание велели ему вершить кровную месть, а рядом не было никого, кто мог бы остановить его. — Что... что случилось с Норой? — Ничего хорошего. Артур Моубрэй напился; пьяными были и его приятели. Леди Клотильда уехала в гости, и Нора осталась одна в доме. Артур, Кларенс и Дэниэл пришли в дом леди Клотильды, вытащили оттуда Нору — не нашлось никого, кто мог бы остановить джентльменов, жаждущих развлечения, — отвезли её в дом Моубрэя, там изнасиловали и разрубили на куски саблями из коллекции, принадлежавшей деду Артура. Тело несчастной девушки упаковали в несколько мешков и бросили в реку. Тем всё и закончилось. Джентльмены развлеклись и забыли о произошедшем. Выбросили из головы, как страшный сон. Какая-то девчонка из простонародья... кому она нужна? Кто будет искать её, а уж тем более — мстить? Голос отца Брауна был спокоен, но Чарльзу хотелось свернуться в клубок, заткнуть уши, крепко зажмуриться, не слышать, не видеть... Но если этот маленький священник может бестрепетно смотреть в глаза чудовищам — значит, сумеет и он, Чарльз. Должен суметь. — А затем в дом к преуспевающему джентльмену, любимцу общества, заявился сумасшедший ирландец. И свершил справедливость — так, как он её понимал. Вот и вся история, мистер Бёрджесс. Думаете, вам удастся напечатать сенсацию подобного толка? — Не знаю, — подумав, честно сказал Чарльз. — Но я... я постараюсь. Однако скажите мне ещё вот что, отец Браун: вы правда не знаете тех, кто собирается убить Фицалана и Стаффорда? Отец Браун вздохнул так глубоко, что огоньки свечек заплясали ещё сильней. — В подобных случаях священникам не называют имён, — тихо ответил он. — Но я, наверное, знаю. Вот только не могу об этом никому сказать. Тайна исповеди, знаете ли. — И что вы по этому поводу намерены делать? — требовательно спросил Чарльз. — Говорить вы не можете, но вот делать?.. — Я буду уговаривать их покаяться и не преумножать на земле зла. — Кого вы будете уговаривать? Стаффорда и Фицалана... или тех, других? — Всех, — отец Браун поднял глаза и поглядел на Чарльза. — Я буду уговаривать всех. Такова моя работа. *** Историю Норы Дин удалось напечатать спустя месяц после казни Уилана О’Доэрти — когда Кларенс Фицалан был найден повесившимся в собственной спальне. Полиция констатировала самоубийство, однако Чарльз встречался с отцом Брауном, и измождённый вид священника его поразил. — Я потерпел поражение, — сказал отец Браун. — На сей раз дьявол хохочет надо мной. — Ну, в какой-то мере вы подействовали на убийц, — попробовал утешить его Чарльз; получилось, кажется, не очень. — Его убили без пыток, просто... ну, просто повесили. И мерзавец заслужил куда более серьёзного наказания! — Он уже был наказан, — покачал головой отец Браун. — Наказан страхом и ночными кошмарами. Нет, я проиграл эту битву. На следующий день Дэниэл Стаффорд пришёл в полицию и сознался в изнасиловании Норы Дин. Суд приговорил его к пожизненной каторге в Австралии. Дальнейшие его следы теряются, и что случилось с мистером Стаффордом впоследствии, достоверно установить не удалось. Чарльз Бёрджесс стал ведущим криминальным репортёром «Ливерпульского вестника», а позднее — лондонского «Обозревателя». Его статьи принесли немало пользы и способствовали реформам судопроизводства. И до конца своей карьеры Чарльз поддерживал связь с неприметным католическим священником, который ежедневно пытался победить дьявола. Иногда у него получалось, чаще всего — нет. Но он пытался. И только это действительно имело значение.