Трофеи и проклятья

Томас неплохо поёт, думает Роберт. Даже в ноты попадает. Сейчас мозг затуманен алкоголем, и, возможно, с утра мнение Левандовски изменится, но сейчас он считает именно так. На весь банкетный зал гремит музыка, люди пьют, танцуют и веселятся. Кажется, Роберт успевает поговорить с каждым в этом помещении. Смеется над чьей-то шуткой, выслушивает похвалу за свой шикарно проведенный сезон, вставляет свое слово в споре – в общем, находится одновременно везде. Замечательный день. За исключением парочки деталей. «Иди и празднуй», – всё, что сказал ему Марко Ройс после игры. «Иди и празднуй», – отрезал, не дав толком объясниться и поддержать по-человечески. «Иди и празднуй», – почти что официальное разрешение на то, что Левандовски до этого момента на глазах Марко делать побаивался. Это же не рядовой тур Бундеслиги. Это битва за трофей. Решившись, наконец, Роберт наплевал на камеры, подошёл к Ройсу и обнял. «Кто нас заметит в этой толпе? Мы сегодня далеко не герои дня». Непростительная вольность – мысли о поцелуе. Он был бы как нельзя кстати, он бы успокоил Марко, хотя... Скорее, лишь уменьшил бы собственное чувство вины у поляка. Рука сползла со щеки с очередным «Иди и празднуй», будто бы Ройс напрочь забыл все остальные слова. Роберт вспоминает взгляд Марко, исполненный печали и обиды, и его точно током бьёт. Мимолётное пожатие дрожащей руки резко уменьшило радость от победы. Коридор победителей – старая добрая традиция, но каково идти сквозь него четвертый год подряд? Часть поляка ликует. Часть волнуется за Ройса. Трудно сказать, какая из них в итоге одержит победу... Хотя почему же? «Тебя сегодня можно украсть с вечера?» – пишет Роберт Марко, даже не надеясь на скорый ответ. Он примерно представляет, в каком разбитом состоянии находится Ройс. У шмелей своя вечеринка – праздник проигравших. Марко никогда не любил такие мероприятия. «Иди нахуй». Красноречиво, думает Роберт. Тут же приходит ещё одно сообщение. «Ладно, адрес говори». Левандовски расплывается в улыбке. «Я к тебе собирался вообще» – пишет в ответ поляк, представляя, как, по меньшей мере, странно это будет выглядеть – явление победителя в стан побежденного. «Говори адрес или я передумаю». Роберт быстро вспоминает отель, в котором остановилась команда, и набирает сообщение своему... кому? Марко — не нынешний, не будущий и не настоящий, ему не подходят какие-то обыкновенные определения и присказки, он просто Марко. Его Марко. И всё. – Марио, прикроешь? – спрашивает Левандовски у Гётце, пританцовывая к нему с бокалом. Парень вопросительно кивает, мол, «а куда это ты?». – Мне на пару часов... – Роберт чувствует, что в горле словно образовался ком, хотя нужно всего лишь произнести... – К Марко. На этот раз Гётце кивает согласно. Левандовски с чистой совестью вызывает такси. *** Они договариваются пересечься в паре кварталов от отеля мюнхенцев, дабы избежать встречи с паппараци. Перед этим Роберт забегает в номер и оставляет там всю приметную экипировку, облачаясь в темную толстовку с капюшоном. В этот момент он чувствует себя этаким шпионом, который готовится к заданию. Мастер конспирации, – думает Левандовски, глядя в зеркало, и смеётся самому себе. Хотя скорее всего, беспричинный смех – побочный эффект алкоголя, который не до конца вышел из крови. На улице прохладно, ветер мягко проходится по кронам деревьев. Дорога к месту встречи лежит через безлюдную аллею, но поляка это не пугает, а только радует. Роберт набирает полную грудь воздуха и выдыхает, улыбаясь. Марко эта улыбка явно не понравится. В ней слишком много превосходства. Ройс стоит на углу улицы, озираясь по сторонам. В костюме, вероятно, сбежал прямо с банкета. Левандовски ловит себя на мысли, что выглядит Марко неотразимо. Хочется окликнуть его, но Роберт вовремя осекается. Марко сам оборачивается, когда нужно, будто бы по мановению волшебной палочки. Выражение лица у него каменное, безэмоциональное. С лица же поляка не сходит улыбка – он совсем не хочет напоминать Ройсу о недавней победе, он всего лишь рад скорой встрече. Марко не улыбается ему в ответ. Марко заносит руку для удара. – И я тоже рад тебя видеть, – спокойно говорит Роберт, перехватывая руку Ройса, когда тот предпринимает попытку оставить его без пары зубов. – Какого чёрта, Левандовски? – шипит Марко, а его глаза за секунду вспыхивают чистой яростью. Роберт видит в них своё отражение. И это уже страшно. Градусы, вероятно, плохо подействовали на Ройса. – Левандовски? Вот так значит? – поляк усмехается. – Хорошо, будь по-твоему, мне даже нравится. Шутки в такой ситуации не уместны, однако сдержаться Роберт не может. – Прекращай кривляться, – Ройс поднимает вторую руку, но её так же бесцеремонно перехватывают. – Я не дам тебе больше пяти минут. Говори, что тебе нужно, и катись отсюда ко всем чертям. – Марко, окстись. Какие пять минут? – говорит Роберт все тем же насмешливым тоном, а потом внезапно наклоняется к уху Ройса и томно добавляет: – Мы не успеем. – Заткнись нахуй! – чуть ли не орёт Марко, пытаясь высвободить руки из железной хватки Левандовски. – И отпусти уже меня, наконец! Роберт не представлял, что будет так сложно. Он не выдерживает взгляда Ройса и разжимает пальцы. – Ты приехал, чтобы поорать? – тихо, но довольно чётко произносит поляк. Марко не отвечает. «Ты думаешь, я сомневался, когда отправлял в сетку ворот мяч? Думаешь, я жалею о том, что мы выиграли? Да нисколько!» – думает Левандовски, однако мысли свои не озвучивает. – Может, прогуляемся?.. Поляк не знает, чего ждать от Марко, тот запросто может уйти восвояси, ничего не сказав. – Прогуляемся, – холодно отвечает Ройс. Хотя бы что-то. Они выходят на аллею в молчании. Его Роберт боится больше, чем громких ссор и истерик. Молчание есть неопределенность, а та убивает точно пуля в лоб. Марко идёт рядом, но Левандовски чувствует, что сейчас он ему чужой. Абсолютно и бесповоротно. Этакий ощетинившийся ёж, никого к себе не подпускающий. – А ты же вроде с девушкой приехал... – осторожно интересуется Роберт, нужно же с чего-то начинать адекватную беседу. – Сказал, что мне надо побыть одному, и ушёл. Вроде поверила. Снова нервирующая тишина. Разговор не клеится. Роберт едва ли вспомнит момент своей жизни, когда ему было более неловко. Разве что когда Анна увидела пришедшую на его мобильник пошлую смску от Ройса, и пришлось долго-долго отшучиваться: «Это Марко так прикалывается, дорогая, у меня никого кроме тебя!». И зачем он вообще спросил про эту Скарлетт?.. Новая пассия – скорее, не такая уж необходимость, а возможность лишний раз уколоть Левандовски. – Блять, я устал, – внезапно подает голос Марко, – я устал постоянно вам проигрывать. Устал травмироваться каждые два месяца. Устал тебя ревновать к каждому, сука, столбу. Я пытаюсь прокрутить в памяти этот грёбаный матч, но не могу вспомнить ни одного эпизода, я хочу ломать всё вокруг, но нечего ломать. Почему опять, чёрт возьми?! Роберт молчит, в голове звенит пустота, он очень хочет найти ответ на этот вопрос, но не может. Хотя нет, ответ как раз-таки есть, однозначный и весомый, только озвучивать его поляк боится. Потому что должно произойти так, а не иначе. Потому что от судьбы не уйдешь, и если суждено проиграть, значит, проиграешь. – Что я делаю не так? – Марко, ты не виноват в этом поражении. Проигрыш команды зависит не от одного игрока... ...а от случая, который решил так, что Мюллер и Коста реализовали пенальти в послематчевой серии, а Бендер и Сократис – нет. Ройс присаживается на одинокую скамейку и роняет лицо в ладони. – Мне двадцать семь на следующей неделе. Звучит, как приговор, однако. – Знаешь, двадцать семь ничем не отличается от двадцати шести, – делится опытом Роберт. Да, это мало чем успокоит Марко, но попытаться всё же стоит. – Когда ты четырехкратный чемпион Германии, то да. Мне скоро двадцать семь, и я проигрываю каждый турнир, в котором участвую. Либо получается как с Бразилией. Может быть, я проклят? О, да, конечно, какая-нибудь фанатка Баварии, имеющая дело с магией, обозлилась в недалеком 2012-ом на чёрно-жёлтых и нечаянно навела на команду порчу. Левандовски усмехается собственным мыслям. – Прекрати нести чушь, дело же совсем не в трофеях... – Ты перешел в Баварию, дело в трофеях, всегда только в них. Левандовски разочарованно вздыхает. По новой затевать давнишний разговор совершенно не хочется. Марко прекрасно знает, почему Роберт сменил клубную прописку, но в тот день, когда Ройс в очередной раз проигрывает Баварии, наступает амнезия. Вышибает мозги по щелчку пальцев. Поляк открывает рот, но сказать ничего не может. Сейчас бы просто крепко обнять Марко, почувствовать его тепло и больше ничего не произносить совсем. Сегодня слова всё портят. – Давай закончим, если тебе это так нужно. Я сейчас серьезно. Марко любит резко менять тему разговора. – Да по сути, это нужно не мне, а тебе, раз ты постоянно начинаешь об этом говорить. Закончим. Какое смешное слово – закончим. – Как вспомню тебя с Томасом сегодня, – ладони Ройса сжимаются в кулаки, – дрожь берёт. Роберт вспоминает празднование победы и невольно краснеет. Наверняка их жаркие объятья транслировали на огромном табло. Что в этот момент чувствовал Марко, сидя в числе пораженных на скамейке запасных, Левандовски даже представить боится. – У нас ничего не было, мы просто партнеры по команде. Друзья. Он отдает передачи, я забиваю голы. Всё, – как можно спокойнее произносит поляк, надеясь, что Марко ему поверит. А у него и нет ничего кроме этой надежды. – Когда-то ты с моих передач забивал. Левандовски нервно сглатывает. Слово режет глубже ножа, и Марко прекрасно об этом знает. У него был хороший учитель. Роберт не выдерживает. – Окей, если тебе это необходимо, можешь мне врезать прямо сейчас. Давай. Поляк поднимается со скамейки и становится напротив Ройса. Тот встает следом. По правде говоря, Роберт думает, что Марко его не тронет, попросту дрогнет рука. Но он ошибается. Кулак Марко со всей силы прилетает ему по скуле, заставляя отшатнуться. Вся злость и обида, сконцентрированная в одном выпаде. Роберт думает, что всё в порядке. Но он ошибается вновь. Марко бьет его ещё раз, не успевшего прийти в себя и обескураженного. На этот раз попадает в челюсть. Роберт едва удерживается на ногах, не успевая среагировать. Третий удар приходится на правый глаз, но поляк уворачивается, и кулак проходит по касательной. – Блять, так ещё хуже, – говорит Ройс, осознавая содеянное, и отворачивается. Левандовски приземляется обратно на скамейку, ощупывая поврежденное лицо. Хорошо ещё под дых дать не додумался. А впрочем, Роберт сам во всем виноват. Марко присаживается рядом, осматривая место удара. – Сильно приложился? – спрашивает он, притрагиваясь к ссадинам поляка. – Ну как тебе сказать... – усмехается Роберт, – вроде, не сломал ничего. Тональник в номере найдём... Марко порывисто целует его в разбитую скулу. – Хэй, больно же, – для вида возмущается поляк. Марко целует его снова – на этот раз в губы. Целует долго и глубоко, показывая, как скучал, как терпел расстояние и как любил. Любит. Марко целует Роберта прямо на берлинской улице, пускай совершенно безлюдной. По телу Роберта бегут мурашки, но совсем не от холода. Этот поцелуй такой желанный и нужный – нужный именно Роберту. Он возвращает его к жизни, точно глоток воздуха после всплытия на поверхность. Сеанс дракотерапии прошёл успешно, думает поляк, улыбаясь. Не закончат они ничего. По крайней мере, уж точно не сегодня. Невозможно заставить солнце вертеться вокруг земли – невозможно этим двоим сжечь все мосты и перестать друг к другу тянуться. – Пойдём в отель. – Пойдём. Марко хватает Роберта за руку, поднимая со скамьи, и тащит в сторону гостиницы. – Ты хромаешь? – спрашивает Роберт, наконец, обратив внимание на немного странную походку собеседника. Марко молчит, притворяясь, будто пропустил сказанное мимо ушей. – Ты хромаешь, – уже утвердительно заявляет Роберт. Этого ещё не хватало. Когда только успел! Поляку в голову приходит весьма сумасшедшая идея, которую он тут же начинает воплощать в реальность. Зайдя сзади, он пытается взять Марко на руки, но тот со смехом отскакивает в сторону. – Перестань, – поляк слышит тепло в голосе Ройса. Неужели, наконец, вернулся его старый добрый любимый Марко? – Всё в порядке, – успокаивает его немец, – меньше нужно было в подкаты бросаться. Роберт смотрит на часы – почти четыре утра. У них есть ещё немного времени друг на друга, и стоит потратить его с пользой. *** Левандовски целует Марко прямо на пороге, закрывая за собой дверь номера. Оторваться даже на мгновение невозможно, Ройс как магнит, а против законов физики не попрёшь. – Блять, – выругивается Марко, падая на кровать. Та скрипит так сильно, что можно перебудить весь отель, не иначе. Роберт валится сверху, и скрипучая симфония становится громче. Каждое мельчайшее движение провоцирует звук. – Да-да, спать на ней невозможно. Не сговариваясь, они перекатываются вправо и валятся на пол. – Хэй, полегче! – возмущается немец, ударившись спиной об пол. – Не травмировался? – нависая над ним, серьезным тоном спрашивает Левандовски, в отличие от Ройса приземлившийся мягко. – Иди нахуй, – обиженно фыркает Ройс, принимая обыкновенную заботу Роберта за насмешку. На ковре почти также мягко, как и на кровати. Движения от нетерпения становятся неуклюжими, и вместо того, чтобы аккуратно избавлять друг друга от одежды, они её срывают. Марко в костюме, конечно, прекрасен, но Марко без костюма – ещё прекраснее. Слышится противный треск ткани. – Ты мне рубашку порвал, – подмечает Марко, отбрасывая ненужную деталь одежды в сторону. – Ай, чёрт... – Ладно, стащу у тебя что-нибудь, Скарлетт даже не заметит. – Давай не о Скарлетт, – бормочет поляк ему в губы. – Давай. Роберт берет Марко лениво и расслабленно, слишком уж много сил забрала игра и её логическое продолжение. Мучает любовника, но не специально. Ничего, кроме громких вздохов, хоть и на этаже почти что никого нет в отсутствии команды. Ничего, кроме плавных движений. Резкость им ни к чему, оба от неё устали. Мягкие поцелуи и едва заметные отметины. Любовь бывает разной. – Не хочу тебя делить ни с кем, – глубокий толчок внутрь, – ни с Мюллером, – тихий скулёж, – ни с Баварией, ни даже с Анной, – Марко прогибается в спине, привыкая к новому ритму, – мой, мой и только, – тишина заполняется рваными вдохами, – правда? – Правда, – выдыхает поляк вперемешку со стоном. – Мой Левандовски, – произносит Марко и начинает трястись в руках Роберта, поддаваясь скорому оргазму. Марко ошибался, они оба прокляты. Прокляты навечно, потому что их связь никогда не выйдет за пределы одной комнаты. Но сейчас поляку это проклятье несказанно нравится. – Может, всё-таки ляжем на кровать? – предлагает Марко, отдышавшись. – Если сможешь встать, – смеётся Роберт. Кровать Мюллера, оказывается, не скрипит вообще. Два уставших тела медленно переплетаются конечностями. Кажется, ничто не может им помешать в эту ночь... – ЛЕВАНДОВСКИ! – внезапно раздается из-за двери номера. Кажется, Мюллер. Марко резко подскакивает на кровати, распахивая глаза. – Ты спишь там, что ли, а?! – продолжает допытываться Томас. Роберт прикладывает палец к губам, показывая Марко – молчать. Постучит-постучит и уйдет в соседний номер, что с ним станется. – Роберт, я тоже хочу немного вздремнуть, открывай! Марко зажмуривается, крепко прижимаясь к поляку. – Ну ты и мудак, Левандовски! – Хватит, Том, – слышится спокойный голос Гётце, – Роберта там нет. По всей видимости, Марио здорово выполняет свою работу – крики прекращаются. В кристальной тишине до поляка доносятся отзвуки громкого шёпота. Доносятся шаги, кажется, пьяного одноклубника увели в другой номер. Нужно будет отблагодарить Гётце, думает Левандовски, чмокая Ройса в макушку. – Вам же ещё сегодня в ратушу наверняка придётся ехать праздновать, ты совсем не будешь спать? – В самолете высплюсь, ерунда. Самое страшное – провалиться в сон, пока Марко рядом. Левандовски держится из последних сил. Единственное, чего желает Роберт в этот момент – способность останавливать время. *** – Эй, может всё-таки пустишь меня собрать чемодан, чувак? – Мюллер не оставляет попытки пробраться в свой номер на утро. Во второй раз Роберт всё-таки открывает дверь и, нужно сказать, весьма быстро. – Прости, я реально не слышал, как команда вернулась, – врет Левандовски и не краснеет, копаясь в своих вещах. – Вот каким нужно быть паинькой, чтобы уехать с тусовки спать! Аннушка тебя со своим режимом доканает, ей богу! Томас конечно же шутит. То, что в эту ночь Левандовски и вовсе не сомкнул глаз, ему знать совершенно не обязательно. – И вообще, разбросал тут вещи свои, – бурчит Мюллер, кидая на кровать Роберта знакомый до боли предмет одежды – оставленную Марко рубашку. Коря себя за невнимательность и благодаря небо за утреннюю невнимательность Томаса, Роберт быстро складывает её в дорожную сумку. Ройс в итоге уехал в почти такой же. Вспоминая, как долго Марко возился с гардеробом, примеряя вещь за вещью, а потом самостоятельно убирал с любимого лица следы побоев, поляк мечтательно улыбается. Трофеем этой странной памятной ночи для Роберта Левандовски становится не только Кубок Германии, но и порванная белая рубашка Марко Ройса.