***
Эрику осточертело вязкое ощущение дежавю. Оно засасывало без остатка и не давало нормально вздохнуть. Он чувствовал себя кораблём, идущим на дно. Снова этот отталкивающе-уютный кабинет, где монотонная теплота дерева погружала тебя в сладкую полудрёму. Снова двести грамм коллекционного виски, что переливаются янтарно-медовыми искрами на дне стеклянного бокала. Снова лазурно-индиговые глаза его друга напротив. И всё те же разговоры, которые, по стойкому убеждению самого Леншерра, опять ведут в пустоту. Чарльз тоже видит, что они зашли в тупик, от чего незаметные обычно морщинки вокруг глаз становятся глубже. От молодого наивного идеалиста в нём мало что осталось. По совести сказать, он смертельно устал. Ему хочется мира. Отчаянно, наперекор всему, в особенности, таким скептикам, как Эрик. Не для себя, нет. Это уже утопия, а у профессора дела ещё не настолько плохи. Для них. Молодых, с их ужасной музыкой с налётом дешёвого металла и криков, притворно-кричащими неоновыми куртками, нескончаемыми запасами жвачки и ветром в волосах. Это им, гонимым и неприкаянным, уже успевшим познать и впивающуюся остроту боли, и глухое, накрывающее с головой отчаяние, и равнодушие, нужен лучший мир. Никто не должен проходить через это дерьмо. Никто не должен смотреть, как умирают друзья, близкие, любимые, и осознавать, что ничем не можешь помочь. Мужчины, будто синхронно, встречаются глазами. И те, в которых стали больше, чем неба, словно силятся впитать надежду, которая не успела потухнуть в других. Эрику мало. В сущности, ему всегда будет мало. Но сегодня даже призрак веры, и тот, поспешил упорхнуть в окно. У него ничего не осталось. Перед лицом некстати проносятся знакомые лица улыбающихся жены и дочери. Предчувствуя неизбежные слёзы, вернее, пару скупых капель, высокий мужчина начинает подниматься. Лёгкая улыбка как очередная неудачная попытка обмануть себя. Только себя, Чарльз ведь итак всё знает. Не заметить подавленности Магнето мог, пожалуй, лишь труп. Хотя и его давящая аура скорби подняла бы из гроба. - Мы не прощаемся, - сжимая сухую и мозолистую ладонь друга, основатель школы для одарённых людей, наконец, прерывает молчание. - Разумеется, профессор, - мрачно хмыкает один из сильнейших мутантов на планете. - В конце концов, мы на одной стороне. Да и поводов прибавилось. - Поводов? - чуть ли не в ужасе переспрашивает обеспокоенный профессор, которого всего пару дней с Пьетро успели довести до успокоительных. - Я думал, он единственный. Складка на высоком лбу старого друга прорезалась чётче, а на лице светилось неподдельное непонимание, как бы намекающее: "Чарльз, ты, конечно, мой друг, но кончай уже с грёбанными метафорами." - Я не уве... - Боже мой, Эрик, ты вообще в курсе предохранения? - неуклюже выезжая из-за стола и попутно матерясь, перебивает друга Ксавьер. Абсолютно лысый мужчина вот-вот разразиться очередной нудно-поучительной лекцией, но вовремя останавливается, вспоминая, кто перед ним стоит. Что отец, что сын. Бессовестные идиоты, для которых закон не писан. Эрик, опешивший от несуразности происходящего, даже отходит на шаг. Про себя подмечая, что телепат, видно, не успел восстановиться после проникновения Апокалипсиса. Ну, пора и честь знать. - Чарльз, ты хорошо себя чувствуешь? - язвительным тоном осведомляется Магнето, ощущая себя бомбой замедленного действия, вокруг которой некто весьма и весьма недалёкий в данный момент крутится с зажжённой спичкой. Горячая волна накатила с новой силой, угрожая смести все ближайшие окрестности. В горле саднило, а хлёсткие фразы приходилось с шумом сглатывать, дабы не разрушить столь хрупкое единство. Этот прекрасный в своей уязвимости росток. - Не жалуюсь, а вот тебе, наверное, не сладко. - Уйду в тень, а там посмотрим. - И как долго ты собираешься оставаться...в тени? - делая неопределённые пасы рукой, кривится миролюбивый англичанин. - Не переживай, я буду писать тебе письма, - впервые за последние дни Эрик улыбается от души. Разумеется, с фирменным жутковатым оскалом, но всё же искренне. И какая-то микроскопическая часть него в огромном океане безмолвия, пустоты и сожалений оживает. Мир становится менее враждебным и отвратительным. - Я не о себе беспокоюсь, дружище, а о твоём неугомонном отпрыске. Выражение лица Леншерра после этих слов впору в музее демонстрировать. Ужас помноженный на непринятие и возведённый в абсолют страха. - Каком к чёрту отпрыске? - еле-еле ворочая языком, извечный одиночка и ярый борец за права мутантов задаёт резонный вопрос. - Ты что, не в курсе? - Чарльз быстро сменяет гнев на милость. В его тоне легко угадывается сочувствие. Ещё бы, если твой ребёнок - самый быстрый парень на планете, тут уж не до шуток. Повелитель металла, затравленный и в конец обалдевший от прогрессирующего количества бреда вокруг, только беспомощно мотает растрёпанной головой. И что-то в этом жесте до одури напоминает нахального клептомана с феноменальной способностью очаровать всех и каждого в радиусе нескольких километров. Такого живого и непосредственного мутанта Ксавьер видел впервые. Он, казалось, насколько слился со своими способностями, что для него остальные были странными. Медленные, словно подохшие мухи, - частенько повторял Максимофф с излишнем драматизмом. Весь в отца. Того хлебом не корми, дай себя любимого показать. - То есть, этот странный парнишка, который и на секунду заткнуться не может, мой...? - Верно, - Чарльз не сдерживает победной улыбки. - Тот, что одевается в вещи не своего размера и слушает какую-то хрень? - Ну, чувство стиля у него явно не от тебя, дружище. Но всё поправимо. - Который ещё улыбается, как маньяк какой-то? - Да, он определённо твой сын. - Я должен был догадаться... - бормочет Эрик, срываясь то на шёпот, то на крик. - Пентагон. Он упоминал, что его мать знала одного парня с похожими способностями. Дерьмо. В тёмной и затхлой, словно там остался лишь пепел, душе Магнето зарождался настоящий ужас. Приторно-сладкий, обманчивый, ядовитый. Он не может быть отцом. Больше нет. Он не вправе подвергать кого-то такой опасности. Да и какой он в пекло отец? Всю сознательную жизнь бежавший от любого проявления привязанности и доброты, болезненно-меланхоличный, чересчур жестокий, циничный, самодовольный, презирающий и презираемый. Что он даст мальчику? Если сам познал только горе, смерть и боль. Профессор кладёт свою тёплую ладонь на застывшие в напряженном бессилии плечи своего давнего соратника, выводя последнего из подобия транса. - Эрик, мальчику нужен отец. Ты ему нужен. - Лучше мне будет просто уйти. Лучше для всех. Мужчина, на которого охотятся все спецслужбы мира, торопливо покидает помещение, оставив Чарльза наедине со своими демонами.***
Пьетро совсем не так представлял себе встречу с отцом. Не круто, чувак, совсем, не круто. По правде, даже отстойно быть слабым. А именно так он и поступал каждый раз, когда отец оказывался в зоне досягаемости. Гиперактивный подросток вертелся, крутил значки и заклёпки на любимой серебристой куртке, сдувал непослушную прядь, которую всё клялся отрезать, но не осмеливался подходить ближе. А вдруг это ему не понравится, и чувак чего доброго стадионом швырнёт. Он тот ещё мудила. По крайней мере, такие слова мальчик периодически слышал от матери. Хотя Магнето его не пугал, скорее, завораживал. Грациозные движения, прямая походка, мрачный взгляд. Да прям готовый набор для идолопоклонения. Вот и приходится караулить на выходе из школы. Как в дешевых мыльных операх. Живо представив отца с усиками и в ужасной цветочной рубашке, парень начинает трястись от смеха. Настроение летит ввысь, к самому солнцу, не страшась опалить прозрачные крылья. Не зная, как скоротать время, которое для Ртути превратилось в гигантский комок патоки, он неловко надвигает новенькие наушники, недавно позаимствованные в соседнем городишке. Он вернет их. Если они ему наскучат. Просидев на нагретой скамье почти целую вечность, Пьетро решает вновь перебрать варианты предстоящего разговора. Вариант 1(Наиболее вероятный, ведь он просто сын мечты): Я: Папуля, я твой отец. Тьфу, то есть сын. Люби меня, как любишь свой шлем. Эрик, смахивая кристальную слезу, с разбегу кидается в мои объятия. Обнимашкотерапия. Хэппи энд. Вариант 2 (тоже ничего так, но градус мелодраматизма всё-таки понижен): Я: Магнето, ты мой отец. В общем, официально разрешаю тебе радоваться и быть счастливым. Ты крутой. Эрик: Это всё так неожиданно *валится в обморок, не забывая поднять пальцы обеих рук вверх. Вариант 3 ( как бы сказал хиппи-профессор, оптимально реалистичный): Я: Извини, чувак, не найдется минутки? Эрик: Чего тебе, парень? Я: *краснею-бледнею-краснею-почти-в-обмороке-подташнивает* Тут короче вот какая тема. Вы, вроде как, мой отец. То есть, не вроде, а точно. Я проверил. У мамы спросил, а она о таком врать не станет, уж поверьте. Ну ещё профессора попросил, он тоже чувак сговорчивый и добрый, Ну Вы сами знаете. Боялся он, безусловно, последнего. А также того, что отец не поверит. Рассмеется равнодушно, отстранёно и даже не кивнёт на прощание. От этого теплота внутри покрывалась морозными лавинами. А он тонет и тонет в них, до хрипоты срывая голос. Тяжёлые шаги выдернули Пьетро из замкнутого круга невесёлых мыслей. Загипсованная нога ныла и чесалась, но, что хуже, не давала нормально двигаться. А меж тем, его запас шоколадных батончиков и газировки не вечен. Краем глаза Ртуть распознаёт в уходящей долговязой фигуре отца. Паника, непривычная и этого словно чужая, топит его изнутри в своих ледяных водах. Все заученные и тщательно отрепетированные фразы забиваются в дальний угол сознания. Тёмный и неприступный. Поэтому впервые запинающийся юноша выкрикивает первое, что приходит в голову: "Уже уходишь?" Голос дрожит и нём отчётливо угадывается какая-то детская обида и горечь, совсем не присущая главному школьному раздолбаю. Мальчишка и не догадывается, что Эрик сейчас испытает абсолютно идентичные ощущения. А повернуться - равносильно смертельному приговору. Но, преодолев себя, он всё-таки заставляет себя привести его в исполнение. Бледное лицо молодого парня, словно распахнутая настежь дверь. Он и не думает скрывать эмоций. Губы плотно сжаты, платиновые брови нахмурены, в глазах поочерёдно мелькают восторг и сомнение. Леншерр буквально впивается взглядом в спидстера. Осматривает пристально, старается запомнить каждую деталь, почти что ловит горячее дыхание неугомонного подростка. И не знает, как начать разговор. - Привет, я кстати Пьетро. Пьетро Максимофф, - юный мутант привычно тараторит, проглатывая часть слов. Успевая при этом что-то вертеть в тонких пальцах, ерошить волосы, потереть нос и улыбаться. Открыто, чуть стеснительно, преданно заглядывая в холодные глаза отца. - Круто ты всё починил. Школу, в смысле. Тебе бы строителем подрабатывать. Правда с этим синюшным типом ты явно облажался. Разве тебя не учили, что нельзя завоёвывать мир с кем попало. Да у него же на роже было написано: М-у-д-а-к. Смех у Пьетро заразительный, чистый. А его болтовню невозможно воспринимать всерьёз. Она скорее фон, фасад, за котором скрыт его истинный облик. - Хммм...Эрик Леншерр. Чарльз говорил о тебе. - Да ты его особенно не слушай. Чуть что, сразу Пьетро. А я между прочим всё вернул, - важно сообщает спидстер. Ребёнок, да и только. - Послушай, Пьетро, - Магнето устало прикрывает рукой глаза, а нетерпеливый подросток, для которого каждая секунда до тошноты длиннющая, вскакивает на костыли. Ему хочется быть ближе к отцу. Отец. Даже в голове звуки отдаются переливчатым звоном. Гудят, вибрируют, приятно дрожат, пуская ток по телу. Успокаивают. - Да ты не парься, пап. Я всё понимаю, - ухмыляется сын террориста номер один, небрежно хлопнув Эрика по плечу. Такой тёплый, словно солнце в мае. Не удушливо-жаркий, не беспощадный, а именно - мягкий. - Пап, - как сомнамбула, повторяет за болтливым юношей тот, кто, казалось бы, боялся больше не услышать этих букв. Простых и слишком громоздких одновременно. Максимофф, воспользовавшись замешательством этого слегка жутковатого, но обаятельного мужчины, порывисто обнимает его. Морщится от отстойного одеколона, закатывает глаза и довольно сопит. Он любит отца и непременно заставит полюбить себя в ответ. А как иначе, он же просто чудо. Ртуть отпускает отца так же быстро, как и стиснул до этого, фыркая над комичным выражением лица грозного разрушителя стадионов. - Ну ты чего застыл? Пошли поедим, я жуть какой голодный. Сейчас бы вагон хот-догов съел бы. А ты любишь хот-доги? Любишь? Па-а-ап? Хорош статуей прикидываться, тебе не идёт. Густой туман, в котором ещё недавно бродил Леншерр, понемногу рассеивался. И там, в дали, он во всех красках видел мельтешащую и не на секунду не умолкающую физиономию Пьетро. Его сына и той ещё занозы в заднице. Но он готов потерпеть, ведь этот парень того стоит.