В Кании холодно, как...
— ...в Кании, — с горечью напоминает себе жрица, глядя в спину идущей впереди женщины. Странная спутница, обретённая здесь, в Восьмом круге Баатора, кажется ей выточенной из колючего льда статуей — спокойное бледное лицо, стройная фигура, скрытая тонким, совсем не под канийские морозы, плащом, лёгкие, быстрые движения — будто позёмка вьётся по снежному покрову. Девушка знает её имя, знает — отчасти — её историю: о леди Арибет де Тильмаранд, паладине Тира, предавшей Невервинтер и своего бога, ходят легенды, одна противоречивее другой, слагаются баллады о любви и предательстве, но не знает её саму — молчаливую, неразговорчивую, на стоянках сидящую в отдалении от спутников. Не знает, почему паладин — бывший паладин: вычерненные доспехи и клинок, пылающий мрачным багровым огнём, не могут принадлежать служителю Тира, — согласилась последовать за ней. И это тревожит намного сильнее подозрительных взглядов Натирры — чего ожидать от дроу, жрица знает, а что движет Арибет... Загадка. Головоломка, за решение которой девушка с радостью отдала бы свою связь с Мефистофелем.
"Только бы цена за это знание не оказалась слишком высока", — тревожная мысль пойманной птицей бьётся в виски, и жрица ускоряет шаг, догоняя женщину, уверенно разрывающую снежное покрывало тяжёлыми сапогами.
— Как думаете, мы сможем выбраться? — девушка бросает осторожный взгляд на неподвижное лицо Арибет, отмахивается от неуместной мысли: "как ей не тяжело и не холодно в таких доспехах?". Не сейчас, о странностях женщины, казнённой в Невервинтере, можно подумать потом. Когда-нибудь. Когда под ногами не будет хрустеть вечный снег Кании. Когда жизнь не будет зависеть от костра, питаемого ягодами местного растения — кажется, единственного, способного расти в такие жуткие морозы, и от купленных у торговца за безумные деньги магических колец, дающих хоть какую-то защиту от холода. У Арибет такого кольца нет, но она никак не показывает, что страдает от мороза, будто она - один из призраков, заблудившихся в пустошах Восьмого круга.
— Вы неверно расставляете приоритеты, — мягко, словно объясняя неразумному ребёнку, почему нельзя таскать кошку за хвост, отвечает паладин, и с её губ срываются облачка пара. Призраки не дышат, это жрица точно знает, но женщина всё равно кажется ей неживой. Будто голем, в которого заложили определённые действия: она ходит, говорит, когда надо — сражается, даже ест и спит, но на бесстрастном лице не отражается ни единой эмоции.
Очередной вопрос комком застывает в горле, девушка медленно кивает и на долю секунды останавливается, позволяя паладину идти дальше в одиночестве. До привала ещё очень и очень далеко, иллюзорные стрелки, указывающие путь к Знатоку Мест, тонкой прерывистой линией парят над бескрайними снежными просторами.
***
— Вы ведь жрица?
От внимательного взгляда, устремлённого куда-то вглубь её существа, жрице становится не по себе. Раньше Арибет не интересовалась ничем, касающимся спутников — она просто шла рядом, молчаливая и равнодушная ко всему, даже болтливому Дикену не удавалось вытянуть из неё ни слова. Показатель, что ни говори — насколько жрица помнила, Вален под напором разговорчивого кобольда продержался всего пару часов, Натирра и вовсе сдалась на первой минуте.
Паладин терпеливо ждёт, словно ответ ей чем-то важен. Получив утвердительный кивок, она надолго замолкает, то ли собираясь с мыслями, то ли просто удовлетворившись полученным ответом. Жрице хочется верить, что первое — расспрашивать Арибет она по-прежнему остерегается, боясь вновь увидеть помертвевшие глаза и услышать равнодушный голос. Ей почему-то кажется, что всё это — броня, под которой паладин прячет... Что?
— Когда-то я... Была близка с одним жрецом, — медленно, словно вспоминая, как это — просто говорить, рассказывать что-то, начинает полуэльфийка, и жрица настороженно замирает, боясь спугнуть внезапно пробудившуюся откровенность. Паладин, задумчиво улыбаясь, неподвижно смотрит в рассыпающее искры пламя костра, а девушке кажется, что она видит совсем не огонь.
— Он был так молод... Столько силы... Столько веры... В Тира. В добро и справедливость. В людей. Он казался таким наивным, таким... Восторженным. Он дарил мне цветы. Ландыши... Да, это были ландыши. Никто никогда не дарил мне цветы. Как же — паладин Тира, правая рука лорда Нашера... Какие цветы, вы что? Но это было потом, намного позже... И цветы, и... Всё остальное. А сначала мы просто пересекались в храме Тира. На службах... И просто так — казалось, он живёт в храме. Когда бы я ни приходила, обязательно встречала его. И вот... Привыкла. Доверилась. Мы много говорили... Обо всём. О Тире. О Невервинтере. О нас... Да, о нас. Он любил меня, а я... Мне казалось, что тоже любила. О, как я была горда, когда он сделал мне предложение. Идеальный союз — наша общая вера, его доброта и моя сила. Как всё это было глупо! Ландыши сгорели в чумных кострах, а с ними и то, что было... Нами. — Улыбка тает, сменяется злой гримасой. Арибет резко поднимается с места и, звонко бряцнув доспехами, отходит от костра, бросая напоследок: — Не повторите моих ошибок, они слишком дорого стоят.
***
Встреча со Знатоком Имён не дала ничего, и сейчас, стоя плечом к плечу с Натиррой и Дикином перед Мефистофелем, жрица понимает, что со спасителями Фаэруну не повезло.
