Temptation

Солнечный свет лился сквозь распахнутую балконную дверь прямо в комнату, заполнял её всю, отражался от запылённого зеркала, двух чашек с недопитым остывшим чаем, плавал в мутном стакане, где в воде неопределённого цвета отмокали кисточки. Посреди творческого беспорядка Баки, закатав рукава полурасстёгнутой рубашки, натягивал холст на подрамник, потому что Стив не смог с этим справиться сам. — Кто-то мне тут говорил, — очень разборчиво для человека с зажатыми в зубах гвоздями ворчал Баки, — что решил стать художником потому, что в состоянии поднять разве что кисточку. Когда ты узнал, что молоток тоже нужен? — Когда я узнал об этом, то подумал, что всегда можно попросить твоей помощи, — в дверях раздалось пыхтение. Стив пытался втащить в комнату мольберт, но тот усердно сопротивлялся новоиспечённому художнику Роджерсу. Он цеплялся за неровный паркет, за белую майку худенького парнишки, за его дешёвые домашние штаны, за дверной косяк. Баки пришёл на помощь — внёс в комнату и мольберт, и цепляющегося за него Стива. — С этим ты был прав, Стиви. Роджерс смутился. Он сел на кровать, которая почти не скрипнула под его весом, и стал молча наблюдать, как Баки ловко и быстро делает его работу. Ровные и послушные гвозди чётко входили в дерево с одного удара, и вскоре туго натянутый холст был водружён на мольберт. — Кажется, я сделал всё, для чего ты меня позвал, — весело произнёс Баки, отряхивая руки. Стив забарабанил пальцами по коленкам, и от этого Барнс слегка напрягся. Не то чтобы он не горел желанием помочь другу ещё с чем-то, но вот то, что Роджерс никак не мог заставить себя открыть рот и произнести просьбу, было странным. Его голубые глаза метались взглядом от предмета к предмету, но старательно избегали Баки. — Я хотел попросить тебя попозировать, — вдруг выпалил Стив и захлопнул рот так быстро, как будто сказал что-то преступное. Баки удивлённо поднял брови. С тех пор, как Роджерс загорелся идеей стать профессионалом, он не раз и не два делал наброски с Барнса. У Баки уже было несколько портретов карандашом, портрет углём, портрет пастелью и пара акварелей, и Стив ещё ни разу не вёл себя так по-дурацки. — Ты так говоришь, как будто рисовать меня маслом — это что-то плохое, — фыркнул Баки и привычно подвинул табуретку так, чтобы свет падал получше. Он сел, приняв удобную позу, чтобы за время возни Стива ничего не успело затечь насмерть, и выжидающе взглянул на друга. Стив приоткрыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но это было так сложно сделать, что пришлось встать с кровати и начать жестикулировать, расхаживая по комнате. Баки терпеливо ждал и следил за ним одними глазами, пока его это не достало. Не меняя позы, модель схватила художника за край майки и призвала к ответу. — Стиви, не темни. И вообще, ты ещё за работу не взялся, а у тебя краска на майке. — Это с прошлого раза. — Ну ты и неряха! — Я же не девчонка, чтобы постоянно следить за своими тряпками, — буркнул Стив. — Действительно, не девчонка, — вздохнул Баки. — Но от ответа уходишь, как девчонка. Стив вырвал край майки из пальцев Баки и повернулся к нему, покраснев до кончиков ушей. — Мне задали нарисовать маслом обнажённую мужскую натуру, — выдал он скороговоркой. Баки длинно присвистнул. — А натурщиков что, в художке нет? — Когда они там позировали всем, я болел. Но если ты не согласишься, я пойму… Вместо ответа Баки начал расстёгивать рубашку, заводя глаза к потолку. — Только скажи, как мне сесть, — спокойно попросил он. — Боком. — Штаны тоже снимать? — Да…эээ…нет. То есть не сейчас, а потом… Рубашка немедленно полетела Стиву в лицо, и он забарахтался в ней, как будто это был целый парашют. — Я сейчас засомневаюсь в том, что ты не девчонка. Бери свой карандаш, Матисс, а то свет уйдёт. От того, что Баки засмеялся, Стиву сделалось как-то не по себе, но карандаш он всё же взял. *** — Ты ёрзаешь. — Я не ёрзаю. — Нет, ты ёрзаешь. Ты всегда ёрзаешь, Баки. — Потому что мне жёстко! — Пора привыкнуть. А то когда будешь позировать без штанов, насажаешь в задницу заноз. Стив почему-то постоянно и лихорадочно говорил, и, хотя его почти не было видно за большим холстом, Баки прекрасно представлял процесс работы. Роджерс наверняка высунул кончик языка, напряжённо водя карандашом по холсту, недовольно сдвинул брови и покраснел, как редиска. Он всегда был таким, когда рисовал, хотя это ему прекрасно давалось. Таков уж Стив — он всегда недоволен собой даже в том, в чём он хорош. И всегда отдаётся своим занятиям полностью. — Ты улыбаешься по-другому. — Господи, ты заставил меня раздеться до пояса, чтобы нарисовать мою улыбку? Стиви, да ты извращенец! — Заткнись, пожалуйста, Барнс. Ну вот! Худенькая рука Стива высунулась из-за холста, схватила со стола ластик, и мольберт яростно затрясся. Баки тоже затрясся — от смеха. — Тебя невозможно рисовать! — вспылил наполовину невидимый Стив. — Ты же всегда меня рисовал, — Баки захохотал ещё громче. — Или ты имел в виду, что меня невозможно рисовать голого? — Да…нет…чёрт! Ты не голый, Барнс, перестань ржать и выпрямись! В эту же минуту Стив услышал, как звякнула пряжка ремня Баки, и подскочил на месте от неожиданности. — Слишком рано! — Рано? Ты два часа малюешь меня карандашом. Да и знакомы мы целую вечность. Я думал, уже можно. — Барнс, не снимай штаны и заткнись. — Точно ещё рано? — Точно. — А ещё долго? — Нет. Сядь как сидел, я тебя умоляю. — Ладно. Только скажи, когда нужно будет снимать штаны. Перед этим я схожу покурю. Рука Стива высунулась из-за холста снова и в воспитательных целях метнула в Баки кисточку. Кисточка не долетела, но Баки выпрямился и продолжил позировать, только уже с широченной улыбкой, готовой вот-вот взорваться новым приступом хохота, и расстёгнутым ремнём. *** Через час улыбка Баки окончательно сошла на нет. Табуретка и вправду была очень жёсткой, а Стив всё пыхтел и пыхтел, и даже перестал подавать голос. Из-за мольберта виднелся в основном его острый локоть, который быстро что-то штриховал. — Снимай штаны. В смысле, иди курить, — наконец выдохнул Стив. Баки моментально вскочил. После трёхчасового сидения в нём захрустело всё, что могло захрустеть у здорового человека, и ещё минуты две он тянулся в разные стороны. Потом с огромным трудом он отыскал в хаосе комнаты пиджак, который снял, придя утром, и больше о нём не вспоминал, набросил его на плечи и вышел на балкон, прикрыв за собой дверь. Солнце уже клонилось к закату, и бруклинская улица мягко золотилась в его лучах. Так же мягко из чьего-то окна лился бархатистый голос Бинга Кросби. It would be thrilling if you were willling If it can never be, pity me. For you were born to be kissed I can't resist. You are temptation and I am yours, Here is my heart, Take it and say we'll never part. I'm just a slave, only a slave To you, temptation… Балконная дверь скрипнула за спиной Баки, и он щелчком выбросил почти докуренную сигарету. — Свет на сегодня ушёл. Тебе придётся ещё завтра позировать, — сказал Стив. — Мне сразу приходить без штанов? — едко уточнил Баки. Вместо ответа Стив фыркнул и залился краской, опираясь на перила. Смешки Барнса сразу кончились. — Ты зря вышел в одной майке, к вечеру холодает, — сказал он. — Пошли назад? — Я хочу подышать свежим воздухом. Баки вздохнул и, распахнув пиджак, сделал шаг в сторону Стива. *** Стив легко поместился под пиджаком и чуть вздрогнул, когда Баки прижал его к себе сильными руками, пряча от сквозняков. Карандаш, заткнутый за ухом, коснулся щеки Барнса, вылетел куда-то за перила и гулко стукнул о мостовую. Баки был тёплым, и Стив чувствовал это всей спиной, обжигаясь сквозь перепачканную краской заношенную майку. Сначала он хотел отстраниться, но испугался того, что Баки прочитает его мысли и снова назовёт извращенцем. И, чего доброго, перестанет с ним общаться, потому что нормальному парню такой подтекст в голову не придёт. Но от того, что Баки горячо и табачно дышал ему в затылок, Стив задержал собственное дыхание. — С тобой всё в порядке, Стиви? Ты чего такой тихий? — Баки сжал его в объятиях чуть сильнее, и Стив вздрогнул снова. — Всё в порядке, Бак. Просто я не девчонка, — неожиданно даже для себя грустно заключил он, радуясь, что друг не видит его лица. Но куда большей неожиданностью стало то, что губы Баки вдруг коснулись его за ухом — за тем самым, откуда выпал карандаш. И это не было случайным прикосновением. Это было таким прикосновением, от которого по позвоночнику Стива пробежала горячая волна, заставив выгнуться, прижаться ещё сильнее к груди Баки и ощутить всем телом рельеф, который он три часа не мог перенести на холст в совершенстве. Где-то стукнула оконная рама, и Бинг Кросби замолчал. *** Баки почти втащил Стива в комнату, потому что от следующего поцелуя за ухом в наступившей внезапно тишине Стив еле слышно застонал, и кто-то любопытный внизу задрал голову. Он едва не снёс мольберт спиной, но вовремя вспомнил про него и сделал несколько шагов в сторону. Кровать сама стукнула его под колено, и Баки рухнул на неё с оглушительным скрипом, так и не выпустив Стива. Судя по тому, что Роджерс не вырывался, Барнс верно понял его сожаления. — Ты же сам надо мной смеялся, — Стив дышал так часто, что на секунду Баки ослабил хватку, испугавшись, что у него очередной приступ астмы. — Ты сам называл меня извращенцем! — Смех — это лучший щит, — очень серьёзно произнёс Баки в коротко стриженый блондинистый затылок. Стив перевернулся под ладонями Баки, упёрся рукой в кровать и с недоверием посмотрел в его глаза. Но в этих глазах не было и тени насмешки — они лучились нежностью. Нежностью к нему, Стиву. — Но это же неправильно, — очень тихо напомнил Роджерс. Скорее, самому себе. — Так не должно быть. Или он просто не мог поверить в то, что красавец Джеймс Барнс, любимец девушек, один из самых видных парней Бруклина, сейчас прижимает его к себе на скрипучей старенькой кровати. Баки ничего не ответил. Баки зарылся пальцами в волосы Стива, притянул его к себе и коснулся пересохших губ, которые едва успели зажить после недавней стычки с хулиганами. *** Поцелуй Баки был осторожным, как и его ладони, которые едва касались Стива. Будто бы он боялся его спугнуть, боялся, что Роджерс сейчас вскочит и пулей вылетит из комнаты. Но этого не происходило. Стив отвечал на поцелуй, неумело, но со всем желанием. И Баки вдруг понял — он отдаётся ему так же, как отдаётся рисованию. Полностью. Он сел, не разрывая поцелуя и отводя плечи назад, чтобы избавиться от пиджака. Кровать скрипнула снова. Пальцы Стива скользнули по плечу Баки, пачкая его серебристой графитовой пылью и оттеняя напрягшиеся мускулы. Пятнистая от краски майка мгновенно полетела куда-то на пол. Под правой ладонью колко изгибалась костистая спина Стива, и Баки чувствовал, как колотится где-то за острыми лопатками его сердце — в такт подрагиванию прикрытых светлых ресниц. Он давно заметил, какие красивые у Стива руки, какие у него изящные, чуткие и длинные пальцы. И сейчас у Баки портились все тормоза от осознания того, что эти пальцы внимательно изучают его тело с благоговением слепого, который хочет в деталях представить античную статую, и от того, что Стив сам раскалял поцелуй, схватывая неизвестную ему науку на лету. Когда у Баки мелькали подобные мысли о друге, он представлял его неуклюжим и робким, и на этом фантазии заканчивались. Он никак не мог допустить, что Стив вообще пойдёт на такое, и уж тем более что его охватит такой порыв вдохновения. Барнс не мог опомниться от этих поцелуев, не мог произнести ничего, кроме сдавленного стона, когда губы Стива спустились к его шее и задели мочку уха, и пришёл в себя лишь в тот миг, когда отрезвляюще зазвенела пряжка его ремня. Он оторвался от губ Стива и попытался привычно улыбнуться. Роджерс упорно возился с пуговицей на его брюках, пряжка раздражающе ритмично бряцала. — Если сейчас выяснится, — тяжело дыша, пробормотал Баки, — что я у тебя не первый, я задушу тебя этим ремнём, как Отелло Дездемону. Стив, дыша так же тяжело, посмотрел ему в глаза. Он выглядел так, как будто осушил полбутылки виски разом и окончательно опьянел. — Ты же знаешь, Бак, — нервно усмехнулся Стив. — Ты не первый. Ты единственный. И вряд ли у Отелло был ремень американского производства. Пуговица наконец поддалась. *** Стив, кажется, всё-таки испугался, увидев, как сильно завёл Баки, потому что теперь, когда и брюки Барнса валялись у кровати, продолжал целовать его плечи и живот, но уже с закрытыми глазами. Баки еле слышно стонал, вжимаясь в подушку, врастая в кровать, стараясь не наброситься на Стива и не сломать это хрупкое гибкое тело, озверев от желания. Его голова дурела — и от сказанного Роджерсом, и от того, как мастерски он мог затягивать ситуацию. Хотелось поймать его за встрёпанные волосы и немедленно насадить на член этот приоткрытый рот, но это был Стив, с ним нельзя было так обращаться, особенно в первый раз, поэтому Барнс завёл обе руки под подушку и ждал, сцепив зубы. Он всё-таки не дождался. Нащупав ладонь Стива где-то у своего бедра, Баки положил её на окаменевший подрагивающий член и чуть не кончил в ту же секунду, когда пальцы Стива обхватили его. Баки собирался подсказывать, но подсказывать было не нужно. Стив лёг рядом, уткнулся в его правое плечо раскрасневшимся лицом и делал всё так, как хотелось Баки, словно чувствовал его. Барнс обвил его правой рукой, чтобы тот не свалился ненароком, прижал крепче и плотно сжал губы, чтобы стоны не вырвались на улицу сквозь открытую балконную дверь. Баки пытался думать, что для первого раза было бы достаточно и поцелуя, что они и так далеко зашли, но чем больше он думал, тем меньше получалось сдерживаться. В конце концов, Стив сам виноват. *** Когда пальцы Баки скользнули между ягодиц, Стив задрожал и напрягся, но Барнс действовал так аккуратно, что ему легко было довериться. К тому же, бояться чего-то было невозможно, когда голова уже не соображала абсолютно. Все три часа рисования Стив думал, что Баки красив, как древнегреческий бог. Раньше, впрочем, он тоже об этом думал. И сейчас Роджерс был действительно пьян и околдован тем, что это совершенное тело так внезапно оказалось в его власти и повинуется его рукам. Он ласкал его, принимал ответные, немного сбивчивые ласки, и с невероятным возбуждением наблюдал, как судорожно ходят скулы Баки, когда тот беззвучно заглатывает воздух и так же беззвучно выдыхает немой крик. В очередной раз у Баки с губ слетел короткий хрип. — Стой, — попросил он и попытался трясущейся рукой разжать пальцы Стива. Роджерс убрал влажную ладонь и снова замер, ожидая, что Баки сейчас уйдёт, но он не собирался никуда уходить. — Вазелин, — прохрипел Барнс. — У тебя ведь есть вазелин? — Конечно, — непонимающе кивнул Стив. — У меня зимой трескаются губы… — Роджерс, просто избавь меня от подробностей и дай мне чёртову банку. Стив соскочил с кровати и выдвинул ящик тумбочки так резко, что вывернул его напрочь с оглушительным грохотом. Баки сел, пытаясь отдышаться и наблюдая за тем, как среди кучи каких-то бумажек, красок, кистей, блокнотов обнажённый Роджерс ищет нужное. Когда Стив наконец вернулся, Баки едва ли не выцарапал круглую жестянку из его рук, жадно целуя его в губы. Он оторвался с трудом, хотел что-то сказать, но только поморщился и, подхватив Стива обеими руками, поставил его на кровати на колени. Стив затаил дыхание, прислонив подушку к решётчатой спинке кровати. Пальцы Барнса стали холодными и нетерпеливыми, они проникали в него всё быстрее и увереннее. — Расслабься, — всё тем же хриплым голосом попросил Баки, почти обхватывая своей ладонью бедро Стива. В следующий момент Стив почувствовал, как его зубы впиваются в подушку и как медленное движение Баки выдавливает из него глухой протяжный стон. *** Баки не хотел торопиться. Он чувствовал, что надолго его уже не хватит, и боялся причинить боль Стиву, поэтому двигался мерно и не ускорялся. Но Стив сам подавался ему навстречу, и придерживать его за бёдра было всё сложнее — особенно когда он поднимал голову и оглушительно стонал не в подушку. Баки даже немного злила его несдержанность и громкость, и от этого он неудержимо начинал разгоняться. Когда сил почти не оставалось, правая рука скользнула с бедра Стива к низу его живота. Баки успел сделать всего несколько движений перед тем, как сдавленно зарычать и шатнуться, чуть не рухнув на Роджерса. На грани сознания левая рука схватилась за спинку кровати, и тут Стив вскинулся вверх, будто его локти спружинили, и застонал особенно пронзительно. Баки, не разжимая правую ладонь, поцеловал Стива в шею. *** Что говорить после, Стив толком не знал, поэтому просто лежал рядом с Баки, пока не стемнело. Он выдохся и даже немного побаивался, что Барнс захочет ещё, но тот молчал, поглаживая его затылок. Наконец Баки всё же встал. Он отыскал штаны, даже не пытаясь найти бельё, натянул их и направился на балкон, захватив сигареты. На пару минут Баки задержался у мольберта. — Ни хрена не видно уже, — сказал он тоном профессионального критика. — Но всё равно очень красиво. Надо завтра продолжить. С этими словами он и закрыл за собой дверь. Стив долго путался в собственных ногах, пытаясь одеться и то и дело наступая на вывалившийся из ящика хлам. Когда ему удалось напялить на себя штаны, утонуть в пиджаке Баки и выйти на балкон, Барнс уже докурил и просто стоял, слушая ту же песню Бинга Кросби. Наверное, она очень нравилась кому-то из соседей или навевала приятные воспоминания. Их уже никто не мог увидеть — остальной Бруклин притих, и многие окна погасли, поэтому Стив устало привалился к плечу Баки. — У тебя засос на шее, — сказал Барнс, хотя, казалось, и не смотрел на него. — И что мне теперь делать? — Надень на учёбу шарф. — Ещё ведь тепло. — Многие художники ходят в шарфах, и это не вызывает никаких вопросов. По голосу Баки было слышно, что он улыбается, но Стив всё равно мучился единственным вопросом. Он долго не решался его задать, но ему это было жизненно важно. — Бак? — Мм? — Что теперь будет? Ну… После того, как мы занимались…сексом? — Ты, может, и занимался сексом, — проворчал Баки. — Я занимался любовью. Стив удивлённо поднял на него глаза, но догадался, что спрашивать что-то ещё будет лишним. Баки обнял его одной рукой и прижал к себе. Бинг Кросби тихо баюкал ночной Бруклин. You are temptation and I am yours, Here is my heart, Take it and say we'll never part…