Прощай, Бенни

Опуская задницу на ступеньки дома, принадлежащего семье Хёведес, Юлиан представлял себе, как Бенни выйдет на крыльцо и воскликнет: «Опупел? Ты чего расселся на ночь глядя на холодном камне!» Или он буркнет: «Не нашел лучше места посидеть, чем пыльная лестница?» Или же: «А ты чего здесь, а не в Вольфсбурге?» Правда заключалась в том, что серые, с вкраплениями цветных камешков, ступеньки не были холодными. Нагретые за день солнцем, они все еще отдавали тепло. Правда заключалась в том, что лестница была чистой — ее сегодня явно как минимум подмели, а скорее всего даже вымыли. Правда заключалась в том, что Бенни на крыльцо так и не вышел. Юлиан мог бы позвонить в белую дверь с витражными вставками. Бенни открыл бы и, молча посторонившись, впустил бы его в дом. А может, Бенни хмыкнул бы и спросил бы пренебрежительно: «Что, у волков в команде нынче режим не соблюдают?» и впустил бы его в дом. Или дверь открыла бы Лиза, крикнула бы: «Бенни, к тебе!», и впустила бы его в дом. Они прошли бы через неосвещенную прихожую в оформленную Лизой в соответствии с рекомендациями журнала «Schöner Wohnen» гостиную (мохнатый белый ковер на полу — «Да не топчись ты, разуйся, Юле!», светло-салатовые стены, люстра в форме перевернутого букета, белые шторы с вышитыми крупными цветами), куда перед Рождеством купили новую мебель. Под неодобрительным взглядом Лизы Юлиан плюхнулся бы в своих грязных после сидения на ступеньках джинсах на дорогой коричневый кожаный диван. Но через минуту Лиза, это чувство такта во плоти, вместе со своим неодобрительным взглядом ушлепала бы в спальню, где стоял второй большой телевизор — досматривать шоу Штефана Рааба, и они остались бы с Бенни вдвоем. Сначала, наверное, Бенни предложил бы ему что-нибудь съесть или попить. Юлиан попросил бы холодный яблочный сок, который тянул бы через соломинку из стакана с машинкой — Бенни всегда давал ему этот дурацкий детский стакан, сто пудов подсунул бы и сегодня. Бенни откинулся бы на спинку дивана, скрестил бы руки на груди, смотрел бы на Юлиана, насупившись, и молчал бы. А потом внезапно, как всегда задавал важные вопросы, он спросил бы, что Юлиан себе думал, когда принимал такое решение. И тут началась бы самая важная для Юлиана часть. Потому что можно было объяснить Бенни, почему Юлиан решил уйти, причем уйти куда угодно, и почему Бенни был косвенно виноват в его решении. Это был официальный повод наконец рассказать, что Бенни для него значит. Но Юлиан совершенно не представлял себе, как возможно изложить такое словами. Он не дурак, нет. Он прекрасно может объясниться на любую тему, дать любое интервью. Но как корректно, не скатываясь в обвинения или истерику, не чувствуя себя ни уродом, ни тряпкой, сообщить человеку, что уходишь потому, что не можешь ни без него, ни с ним, Юлиан не знал. Поэтому он просто сидел боком на теплых ступенях, привалившись спиной к кованым перилам, смотрел на окна дома Бенни, в которых отражалось закатное небо, и не звонил в дверь. Улица пригорода темнела с каждой минутой. Зажглись фонари на обочинах, в окрестных домах загорался свет. Окна дома Бенни оставались темными и все так же красиво отражали небо. Юлиан любовался, наблюдал и ждал, пока окончательно не стемнело, и он не убедился, что некому было впустить его в дом для разговора. Дом был пуст. И тут Юлиан подумал, что в конце-то концов это вполне подходящее стечение обстоятельств. Потому что на самом деле разговаривать сегодня вечером с Бенни ему было не о чем. Юлиан поднялся со ступеней и шагнул на тротуар, оглядываясь на окна без света. Мелькнула мысль оставить Бенни весточку о своем приезде, и он ее тут же отбросил — зачем Бенни об этом знать? Сделав несколько шагов, он еще раз обернулся и открыл рот, чтоб произнести «Прощай, Бенни», но, устыдившись мелодраматизма ситуации, так ничего и не сказал. Он поставил машину в трех кварталах отсюда, на парковке возле маленькой районной аптеки — не хотел лишний раз светиться перед соседями Бенедикта. Нарвешься на фаната «Шальке», разборок не оберешься. Странно, но тоскливая, тянущая тяжесть, с которой он сюда ехал, еще усилилась вместо того, чтоб исчезнуть. Вероятно, дело было все же не в предчувствии разговора, как он думал сначала, а в слишком плотном ужине. Мама и ее кормежка… Юлиан сел в машину, чтобы ехать обратно к родителям. То, что они разминулись с Бенни — однозначно к лучшему. Обошлось без долгого выяснения отношений, обвинений и прощаний. И не нужно будет объяснять маме, где его носило ночью, когда ему завтра вставать в такую рань.