И проснулся я с радостью на сердце

- Странный сон. Это первые два слова за те два месяца, что они спят вместе. У Солдата пересохшие губы, растрескавшиеся и Рамлоу всегда настороже, когда тот рядом. Не то чтобы он боялся, так, на всякий случай. Поэтому он приоткрывает глаз, косится в темноте, но и не думает шевелиться или переспрашивать, что тот имел в виду. Солдат выдыхает, слышно как скрипят пластины – хруст подушки под сжатыми пальцами. Они лежат в темноте, никто из них не спит до самого утра. *** Как это началось, он и сам не помнит. Может, ещё до первой совместной миссии. Какая вообще разница, раз вот оно: докатился. Ревность – он и слова-то такого не употреблял никогда, с чего бы теперь начинать? Однако поди ж ты, лезет в голову это: «Я знал его. Я знал его». Брок ведь в курсе: что бы ни было у Баки с Роджерсом – всё давно похерено там, под глыбами льда. Да и Баки уже не существует – есть Зимний, и этот Зимний исполняет любые его приказы, кроме одного: не говорить больше о человеке на мосту. *** Когда светает, Рамлоу смотрит на его профиль: тот улыбается непонятно чему и от этого хочется ударить его, стереть дурацкую улыбку с глупого обесчеловеченного лица. «Обнуление» - словно набатом бьёт где-то глубоко в мозгу и теперь улыбается уже сам Рамлоу. Солдат поворачивает голову: думает, что это для него и улыбается уверенней. *** Садистом он не был: боль несла конкретные, определенные задачи - бессмысленную боль он считал баловством малолетних недоумков, только что пришедших в Гидру. После обнулений Солдат долго приходил в себя: ему надо было напоминать то и это, даже его грёбанное имя – память не всегда загружалась как надо. Рамлоу за плечом Пирса не мигая следил, как проступает понимание в глазах Солдата: рябь на воде, а потом волны. Кто знает, может и рухнет однажды стена, выстроенная из электрических разрядов и уколов, но сегодня, конкретно сейчас он узнал Брока: смотрел на него своими телячьими глазами, словно с другого лица прилепленными сюда. Только бы не говорил больше про человека на мосту. *** Чайник на кухне - весь облупленный в потёках ржавчины и нагоревшего сверху жира. Рамлоу похуй: он заявлялся домой редко – перевести дух между заданиями. Вот и сейчас с утра пораньше стоял, зажав сигарету в зубах, ставил кипятить воду. «Этот» подкрался как всегда, бесшумно, стоял в дверном проходе с тревогой на лице. - Чего ещё? Тот не ответил, подошёл к холодильнику, достал молоко – понюхал: было кислым. Так же тихо сел за стол, положил перед собой руки – прям как в в ёбаном штабе, Брок этого терпеть не мог. - Странный сон приснился мне прошлой ночью. - Ага, это я уже слышал, - буркнул Рамлоу. Поискал заварку – не было нигде. Ждать бесполезно: пока не спросишь не расскажет. А Брок не хотел спрашивать, нахуй ему это знать. Про человека на мосту он слышал уже и не раз. И про рыжую бабу тоже. Кроме того, когда-то и видел их с завидной регулярностью. - Видел лица, - Солдат с надеждой взглянул на него. Надо же, сам заговорил. Брок хмыкнул, пепел осыпался вниз. Видать, сильно его растревожил этот сон. Заварки, блин, нигде не было. Он высыпал жалкие крохи кофе из стеклянной банки, долил кипятка, отхлебнул – жить можно. Уселся за стол, напротив. Солдат улыбнулся ему на пробу, Рамлоу был уверен, что такие фентели он ни с кем больше не выделывает – иначе обнуляли бы и не один раз подряд. Брок подмигнул ему, улыбаться не хотелось, ухмыльнулся. - Кто он? – вдруг спросил Зимний. Рамлоу хлопнул рукой по столешнице, залпом допил кофе. - Ну всё, хватит. Сгрёб Зимнего за шкирку, потащил в комнату. *** Это на заданиях тот был крутым парнем: его все боялись – и свои, и чужие. Даром, что патлы были до плеч, а маскировочный грим как у клоуна. Когда Солдат убивал одним ударом кулака, напирал как танк – трудно было не испугаться. Рамлоу не боялся. Надо было – останавливал его, вставал на пути как у взбесившегося жеребца, пока остальные жались по углам фургона. На квартире у Рамлоу или в застенках Гидры, в отведенной Зимнему комнате (камере), тот был покладистым: опускал голову ему на плечо, делал, что скажут. Так что Рамлоу не боялся его, какого чёрта? *** Пару раз приложил его о спинку кровати, не сильно, просто чтоб дурь из башки выбить. Сам не помнил, как опрокинул спиной на матрац, навис сверху. Зимний вдруг вперился взглядом, будто впервые его, Рамлоу, увидел. Протянул пальцы (живой тёплой руки), провёл кончиками по щеке: словно смотрел не только глазами, но и кожей. Брок не был педиком, и такого у них никогда не было, да и не хотелось как-то. Нежности – это долго, для тех у кого есть время, а у них всё быстро, ничего лишнего. Он хотел было влепить ему пощёчину, как Пирс когда-то, а потом подумал: да хуй с ним и впился, в зияющий красным, рот. Солдат совсем вышел из колеи, стал сам не свой: смотрел в никуда и словно бы на Рамлоу одновременно, был податливый, отзывчивый. Брок больше не нежничал – трахал так, чтоб выбить из него все воспоминания об этом мать-его-герое-войны-Стиве-Роджерсе. - Брок, Брок… - тот стонал под ним, и, пожалуй, сказал за сегодня больше слов, чем за последние пару лет. Он накрыл его губы ладонью. Чёрт. Чёрт. *** Ему снился Брок. Вот он, стоит за плечом Александра Пирса. Когда он говорит про человека на мосту, в его глазах подозрение и страх. Страх Солдат вычисляет безошибочно, только он не знает, чего Броку бояться – ведь он хороший солдат, не хуже самого Зимнего. Баки знает, что он мёртв. Он бы всё отдал, чтобы оказаться с ним под обломками Трискелиона, а затем в Лагосе. Гореть, как они всегда горели. Но во сне этого нет: во сне Брок жив, сидит за столом напротив него, пьёт кофе. Он просыпается, открывает глаза, когда чувствует, что кто-то смотрит на него. Это навык, который не стереть даже обнулениями. Стив улыбается извинительно, и Баки улыбается в ответ – не более, чем привычка. - Прости, - тот кладёт руку на его плечо, - Не хотел будить. - Ничего, - Баки садится на кровати, наклоняет голову, смотрит задумчиво. - Хороший сон? – Стив смотрит пытливо, всегда смотрит пытливо, словно ждёт от него чего-то. Джеймс улыбается. - Да, да.