Хороший знак

Хизер знает, когда приходит Тремер.       Она чувствует это каждой клеточкой тела, трясется от предвкушения еще за несколько секунд до того, как идеальные ноготки тихонько цокнут по полированной двери из красного дерева.       Хизер чувствует, когда приходит Тремер. Ее пальцы начинают легко, невесомо подрагивать, дыхание учащается и трусики предательски намокают. Она старается успокоиться, начинает вдыхать глубже и отходит в дальний угол комнаты, пытаясь не привлекать внимание — чтобы не портить интерьер Тремер, такой же идеальный, как и она сама.       Она входит — так тихо, что никто другой никогда бы этого не услышал. Но только не Хизер. Рыжеволосая упырь приглаживает прическу трясущейся рукой и смущенно устремляет взгляд куда-то в стену — потому что прямо сейчас Тремер рассматривает ее.       Хизер знает ее имя — волосы Тремер черны как ночь, и она для студентки Госпожа, Хозяйка, ее Тремер, настолько идеальная, что ее имя мелькает в мыслях только в самые сладостные моменты, когда мысли о чем-то другом причиняют физическую боль.       Хизер не может не думать о Тремер, и сейчас она, с треском проваливая попытку остаться тенью, не привлекать внимания, поднимает глаза — медленно, растягивая удовольствие. Сначала видит острые носки черных туфель — о, эти туфли, ее любимые, — и Хизер хочется кинуться вперед и покрывать ее ноги поцелуями, только чтобы показать, как сильно она ждет ее, как сильно она скучала без нее. Потом выше, скользит взглядом по коричневым, несмотря на кажущуюся простоватость, строгим брюкам, пышным бедрам, тонкому ремню… Кофта Тремер немного выше линии брюк, и видно ее плоский живот, на ощупь твердый, словно сталь — она гораздо сильнее, чем может казаться. Когда Хизер смотрит на это, ее сердце замирает в восхищении, а затем бьется еще быстрее — рыжеволосая студентка стесняется своих желаний, никогда до этого не замечая за собой подобной робости. Вырез у Тремер слишком глубокий, и Хизер не может смотреть на него, сглатывая и переводя взгляд на лицо.       Очки с темно-желтыми стеклами немного спущены. Ее взгляд пронзительный, проницательный, и, наверное, пугающий — но Хизер не боится, Хизер желает и сходит с ума, когда чувствует этот взгляд на себе и видит, что Тремер улыбается уголками губ — улыбается ей. Она делает вперед несмелый шаг, чувствует, как подгибаются и дрожат колени, но не может отвести взгляда от четко очерченной линии губ, чуть искривленных в полуулыбке. — Что у тебя для меня сегодня, моя милая Хизер?       Голос ее звучит протяжно, низко, бархатно. Она говорит тихо, но рыжая студентка не сомневается, что услышала бы этот полушепот, находясь даже на другом конце улицы. Этот голос льется по ее венам, густым черным туманом клубится где-то в голове, гипнотизирует и не дает сосредоточиться. Плечи покрылись мурашками, и Хизер немного дергается, чтобы сбросить оцепенение. И тут же снова замирает в ужасе, надеясь, что Тремер не восприняла это как-то не так… Но ласковый, пытливый взгляд все так же будто пробирается в самые затаенные уголки ее сознания. Не злится. Хизер хочет сказать, что у нее есть немного денег, хочет протянуть руку. Но все, что она может — только открыть рот и хриплым, сорвавшимся голосом сказать: «Да», тут же сглатывая слюну и кляня себя за глупость. Что «да»?       Все, что может ответить Хизер — «да», просто потому что сейчас Тремер стоит и смотрит, смотрит этим своим взглядом прямо на нее, всего в метре, стоит и смотрит, о, хозяйка… — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Пожалуйста, что угодно, только скажи! Я хочу стать нужной тебе!       Хизер говорит это и буквально кожей ощущает, как вампир впилась взглядом в ее лицо. Хочется спрятать глаза, чтобы скрыться от этого внимательного, пронзительного, буквально сквозного взгляда, — когда Тремер смотрит, Тремер смотрит будто бы сквозь тебя, сразу в твою голову, ворошит мысли, — но студентка не в силах этого сделать. Сейчас страшно, просто до чертиков страшно, сейчас она скажет «нет» и уйдет… Нет, не правильно… Тремер, конечно же, никуда не уйдет. Уйдет она, Хизер, ведь это она живет в квартире в центре Лос-Анджелеса, в которой ей не принадлежит ничего, включая даже собственное тело… Хотя Хизер это вполне устраивает.       Студентка чувствует себя котенком, которого только-только пригрели на коленях, а в следующий момент тут же спихнули на пол и пинком выставили за дверь. Пока-пока, Хизер, удачи в пути вникуда! Бабушка думает, что ты мертва, из колледжа тебя выгнали, а все накопленные деньги, подумать же, как в воду канули! Ах да, кто-то спустил их на новое белье, после того, как хозяйка попросила… Это уже не важно. Студентка ежится и все же находит в себе силы отвести глаза, в которых потихоньку разгорается ужас. Нет, ведь не может все так закончиться, правильно? Но губы Тремер трогает слабая улыбка. Не улыбка даже, такая, ухмылка, совсем легкая, не издевательская. Хороший ли это знак? — Подойди, мой зверек. Хороший. Хизер с трудом делает пару шагов, хотя колени, кажется, превратились в желе.       У Тремер медленные движения. Их нельзя назвать плавными. Она поднимает руку, и Хизер ожидает удара, или, пожалуйста, только не это, заклинания (она однажды видела, как Тремер делала это, и, самое важное, видела то, что после этого случилось), но вампир просто кладет руку ей на плечо и еще более внимательно всматривается в лицо. Хоть Хизер и старается выдержать взгляд, ей все же становится немного неуютно. Сама студентка избегает в открытую смотреть на Тремер. Украдкой, пока она спит (а спит ли, или просто лежит? Хизер не знает), она скользит взглядом по грубым, одновременно строгим и утонченным чертам лица, которое уже давно насмерть въелось в ее сознании. Самое важное и нужное, самое прекрасное существо в этом мире. Что Хизер может дать ей? Хизер может дать ей себя. А Тремер, кажется, больше ничего сейчас и не нужно.       Она притягивает к себе девушку за плечо медленно и неспешно, с ухмылкой, на первый взгляд даже как-то лениво, но Хизер видит, что Тремер очень-очень напряжена. Во взгляде тенью лежит усталость, а губы с четко очерченной линией слегка подрагивают. Поэтому, когда вампир закрывает глаза и позволяет онемевшей девушке поцеловать себя, красноволосая отчасти радуется тому, что может не бояться ее взгляда.       В тот момент, когда горячие и мягкие губы Хизер касаются жестких, обветренных, омертвевших губ Тремер, в голове у девушки будто что-то взрывается. Будто бы миллионы миллионов цветов одновременно распустились, а сразу за этим — разноцветный салют; студентка хочет подорваться и вцепиться в плечи вампира, но первобытный, животный страх останавливает ее — Тремер не любит наглость. Хизер не хочет быть навязчивой, хотя она отдает себе отчет, что думать об этом в такой момент — странно. Непрошенные мысли забивают голову, и это совсем не помогает с заглушением темных, тяжелых желаний. Эти мучительные, медленные поцелуи вынуждают Хизер судорожно сплетать и расплетать пальцы, чтобы скрыть напряжение. Красноволосая не осмеливается коснуться плеч вампира, и когда та слегка подталкивает ее к кровати, она готова уже чуть ли не сдирать с себя кожу от болезненного рвения дотронуться до Тремер. По крайней мере, она позволяет себя раздеть.       Хизер обожает такие моменты, и, несмотря на легкое подрагивание похолодевших пальцев и судорожное рвение, закусив губу, старается расшнуровывать кофту так медленно, как она способна, то и дело будто бы случайно касаясь пальцами пергаментно-белой, чуть теплой кожи. Тремер, кажется, не возражает — ее спина идеально прямая, и сидит она не шелохнувшись.Тогда красноволосая осмеливается положить руки на плечи вампира и начать слегка разминать их, стараясь случайно не сделать слишком резкого движения. Вампир резко вдыхает, и Хизер отшатывается, боясь, что сделала что-то не так. Но Тремер отсаживается дальше, на секунду оборачивается и откидывается назад, кладя голову студентке на колени. — Я устала.       Она произносит это хрипло и утомленно, и Хизер, наверное, заволновалась бы и начала думать кучу всего — что Тремер устала от нее, что ей пора уйти, и тому подобное, если бы вампир легко не сжала бы ее пальцы и не положила бы ее руку на свои волосы. Девушка машинально стала поглаживать темные пряди. — Расскажи, что ты делала эту неделю. Всего неделя, хотя Хизер казалось, что прошло несколько мучительно долгих лет. Она отвечает, не задумавшись ни на секунду. — Ждала тебя.       Какая разница, что она делала? Девушка почти ничего не помнит. Кажется, драила квартиру, пару раз сходила в соседний круглосуточный супермаркет, чтобы не умереть с голоду, бесцельно бродила по комнатам, иногда, редко — по городу, кажется, даже пыталась что-то читать… Это не имело ни малейшего значения для Хизер, хотя, конечно, если Тремер попросит уточнить, она перечислит все, что вспомнит…       Но Тремер не просит уточнить, ей достаточно и изначального ответа. Ее губы трогает легкая полуулыбка и она прикрывает глаза, а Хизер просто старается не смотреть на вампира, на ее белоснежную грудь и сильно выпирающие ключицы. Эти кости, наверное, крепче самой прочной в мире стали, но совсем не крепче, чем любовь и желание Хизер принадлежать ей.       Хизер стонет отрывисто, мелко, скорее даже скулит, будто подбитый щенок. Выгибает спину, вонзается наманикюренными пальчиками в простыню, сжимая и комкая струящийся красный шелк. Рыже-красные пряди облепили мокрое от пота лицо, но девушка не обращает внимания. Горячим, живым телом трется о холодную, мраморную плоть, получая низшее, первобытное удовольствие, закрывая глаза и закусывая губу, и продолжая скулить от наслаждения.       Дыхание Тремер прерывистее, чем обычно, но скорее по привычке — вампир может не дышать вовсе. Она трудится как машина на пару, методично и не сбиваясь, двигаясь ритмично и четко, не будучи лишенной грациозности. Мысли вампира горячие, тяжелые, темно-красные, словно кровь, струящаяся по венам Хизер, так упоенно стонущей под ней. Тремер тоже закусывает губу, хотя удовольствие и достаточно отдаленное. Для него еще не хватает компонента, одного маленького, но очень значительного куска.       Клыки у Тремер маленькие, аккуратные, но острые, словно бритвы. Она с шумом втягивает в себя воздух, наслаждаясь запахом Хизер и ее крови, так, что крылья носа трепещут.       Рыжая девушка дышит часто, судорожно, всеми силами старается не схватиться за хозяйку, не трогать ее. Водит руками по постели, чтобы как-то унять жажду прикосновений и крепко зажмуривает глаза, предвкушая укус. Вампиру нравится, когда аккуратная цепочка кровавых капелек проступает на шее. Она может легко царапать кожу, и тогда рубиновые крупинки проявляются мгновенно, будто бы какое-нибудь извращенное украшение. Тремер получает наслаждение даже просто от вида и запаха, и не сдерживает тихий, еле слышный стон, когда касается языком кожи и тут же, не сумев сдержать себя, вгрызается глубже, прижимаясь холодным телом к открытой, разгоряченной плоти Хизер, отчего та выгибается еще сильнее и тут же, обессилев, падает обратно, на мокрую от пота простыню.       Когда мандраж Хизер немного спадает, и осталась только сладкая, ноющая, отупляющая усталость, она наконец находит в себе силы открыть глаза и слегка повернуть голову. Тремер лежит рядом, положив руки под голову и закрыв глаза.       Хизер не уверена, спит ли вампир, но когда девушка, приподнявшись, ведет рукой по крепкому, плоскому животу Тремер, та не шевелится, только слегка улыбается, не открывая глаз. Наверное, это очень хороший знак. Хизер слегка придвигается и обнимает вампира, прижимаясь к ней всем телом. Она не знает, нужно ли это Тремер, но просто уверена, что сама Хизер не сможет без этого жить.       Упырь не может судить о том, что все-таки нужно Тремер. Тремер тоже не задумывается об этом, но с приятным удивлением отмечает, что в мертвой, холодной груди разливается приятное тепло, что для нее еще не все потеряно. Возможно. Эта больная, ненормальная одержимость, явно выходящая за рамки отношений хозяин-упырь, в конце-концов, дает Тремер силы не-жить дальше. Вряд ли это нормально, но, с другой стороны, что есть нормальность? Хизер счастлива, а Тремер… Тремер легче, когда счастлива Хизер. Возможно, это очень хороший знак.