Разговор

      — А ты вообще ложился с женщиной, Кадгар?       Маг очень надеется, что ослышался. Он отрывает голову от прекрасно сохранившегося фолианта, одного из тех немногих, что успел спасти из Каражана до того, как освобожденная Медивом скверна смешалась с магией древних слов, изменяя ее. И на всякий случай переспрашивает:       — Что, простите?       Андуин Лотар — а кто же еще? — разражается коротким хохотом, присаживаясь на край кровати, выделенной ему в замке.       — Теперь я даже не могу сказать, что ты хотя бы не в книжку уткнулся, зубрила, — усмехается он по-доброму в бороду, смотрит на мага с затаенной издевкой и чем-то еще непонятным.       — Кадгар, — строго и веско отвечает ему на зубрилу Кадгар и всматривается в лицо Лотара, пытаясь увидеть больше.       Нос у Кадгара не слишком чувствительный, но этого и не нужно: хмелем от регента просто несет. Таким маг его никогда не видел, но все же из дворцовых пересудов узнал: совсем недавно такое уже было. Повод для этого у Лотара в тот раз имелся (а еще это повлекло за собой ужаснейшие последствия). Но в тот момент все было понятно. А сейчас-то на кой?       — Кадгар, — очень серьезно повторяет за ним Лотар. — Я не буду говорить о том, что мы подружились, я не буду упоминать о том, что не кинул тебя в тюрьму… Просто ответь мне, Кадгар: ты ложился с женщиной?        Маг понимает: если Лотар настолько настойчив, ответить все же придется. Поэтому он бросает препираться и прикрывает спокойно глаза, вспоминая.        — Еще до того, как меня отдали в Кирин-Тор, мать просила меня сидеть с маленькой сестрой. Она очень много плакала, и, едва успокоив ее, я облегченно засыпал сам, даже не успев отойти от колыбели. Это считается?        Лотар смотрит внимательно. Затем качает головой:        — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Кадгар.        Тот безразлично пожимает плечами.        — Тогда — нет, я не ложился с женщиной.        — А надо бы.        Лотар подсаживается чуть ближе, смотрит пристально, не мигая, так, что Кадгару становится несколько не по себе.        Но единственный возможный ответ у него один, короткий и веский.        — Нет.        Андуин склоняет голову, и голос его звучит как-то озадаченно и вместе с тем насмешливо:        — Нет? Почему? Где-нибудь в Кирин-Торе тебя учили тому, что целомудрие способствует сохранению магической энергии? Или ты вычитал это в одной из своих книжек, зубрила?        Кадгар даже не откликается на привычную дружелюбную подначку — и вправду вспоминает все бесчисленные испрещенные магическими рунами страницы.        Затем неуверенно мотает головой:        — Вроде ничего такого не было…        — А почему же тогда?       Кадгар чувствует, что пунцово краснеет, то ли от злости, то ли от чего-то еще. Андуин Лотар — его самый близкий, самый старший, самый уважаемый самый друг… Мысль о том, что он врет самому себе, маг до конца не доводит. Потому что каким бы близким ни был регент, его, Кадгара, личная жизнь касается только его и никоим образом не правителя Штормграда.       Поэтому он порывается встать с постели и сбежать от Лотара, огрызаясь:       — Я не обязан отвечать на этот вопрос.       — Ну-ка сел.       Голос Лотара все еще звучит властно, так, что ослушаться его, кажется, равносильно как минимум измене всему Альянсу. Властно, но не жестко; Кадгар чувствует, что это хоть и приказ — но усталый, на грани с дружеской просьбой.       Поэтому остается.       Лотар не смотрит на него — глядит куда-то мимо, на дальнюю стену комнаты. Потом, помедлив, продолжает:       — Я прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь, Кадгар. Твоя жизнь — это исключительно твоя жизнь, и во всех аспектах, которые не относятся к служению Альянсу, верности Штормграду — в общем, за задернутыми шторами ты имеешь право жить как тебе угодно. Но…       Лотар тяжело вздыхает.       — Но Кадгар, прошу тебя, пойми, если еще не понял: ты не бессмертен. На Азерот пришла война, и с каждым днем она все ближе подбирается к нам на варговых лапах, все ярче сверкает на орочьих топорах… И никто не знает, что может случиться в следующем бою. Может, ты не успеешь дочитать всего один слог до того, как твою голову размозжит дубина. А, может, подведу я, не замечу, что в твою спину летит кинжал. И — все. Ты исчезнешь, как будто тебя и не было, даже не успев как следует насладиться жизнью…       Кадгара словно прошивают молнии. Лотар не просто начинает верить — боится за него. От этого сердце куда-то ухает и бьется часто-часто и кончается дыхание.       Лотар, кажется, ждет его ответа, хоть и глядит все еще в стену.       Но Кадгар боится показать, что у него внутри, всегда боялся, и потому, не давая себе задуматься, задает справедливый вопрос:       — И как факт того, что я возлягу с женщиной, поможет мне в этом случае?       Справедливый, но очень жестокий — он понимает это, увы, только после того, как слова слетают с губ.       Андуин Лотар поворачивается к нему и смотрит тяжелым, смурным, беспросветно пьяным от боли взглядом. Затем горько хохочет опять.       — Да никак, никак тебе это не поможет, зубрила: если рок тебя выбрал, ничто уже не спасет. Но… только представь, как больно умирать. Но тебе представлять и не требуется, Кадгар: ты уже видел смерть, ходил по тонкой грани рядом со скверной. Ты уже чувствовал ее запах, был на расстоянии касания. Понравилось? Навряд ли.       Теперь Лотар смотрит тяжело и пристально, и Кадгар невольно отводит взгляд.       — А теперь представь, что на месте Медива — ты. Лежишь под останками голема, под обвалом, под трупами таких же несчастных, как ты — неважно, в общем, — и чувствуешь, как из тебя уходит жизнь. И что будешь делать, Кадгар, о чем будешь думать в последние мгновения? О семье, которую ты с трудом вспоминаешь, или о любви, которой ты не познал, о друзьях, которые у тебя едва появились? У Медива, сколько бы ни говорил он об одиночестве, все это было — и все равно умирать ему было больно. А каково будет тебе, Кал… Кадгар?       Андуин смотрит с нежностью и болью, но эта оговорка ставит все на места, объясняет Кадгару его поведение.       — Ты думал о Калане, — скорее спрашивает, чем утверждает, он.       Лотар не отпирается:       — Сегодня он появился на свет.       Неуместных, болезненных вопросов Кадгар не задает — понимает и так. Думает лишь о том, что и как нужно сказать. Затем неуверенно замечает:       — Я думаю, Калан был счастлив, что сумел заставить гордиться собой своего отца.       — Потому что единственный раз, когда отец сумел его заметить — в смерти.       Андуин смотрит на Кадгара — но тот ясно чувствует, что смотрят не на него.       — Это так. Но было бы ему легче, если бы какой-то человек — не наставник, не родной по крови — пришел и назвался его отцом, не имея на это права? Сомневаюсь.       Андуин отвлекается от своих мыслей, явно не понимает, к чему Кадгар клонит.       — Это была бы не отцовская любовь — всего лишь симулякр этой любви, — терпеливо объясняет Кадгар. — И в то время, как настоящая любовь бесценна, такая подделка не имеет цены и смысла. То, что дается просто, просто и потерять, не заметив. Свой рок есть у каждого. Но лично я в последние моменты не стал бы думать о том, что…       Закончить предложение Кадгару нелегко, да и не требуется.       — Влюбился, зубрила? — недоверчиво спрашивает Лотар, пьяно сводя брови.       И Кадгар не отпирается:       — Влюбился.       — Так за чем дело стало? — морщится Андуин. — Я — регент. Одно мое слово — и с тобой будет любая женщина Штормграда, если это, конечно, не моя сестра. Ты влюбился в мою сестру, Кадгар?       Тот вновь не может ответить ничего, кроме:       — Что, простите?..       — Не в Тарью? — кивает себе Лотар. — Молодец. А теперь назови ее имя — и…       — Не ее… то есть вы плохо слушали меня, регент, — вовремя поправляется Кадгар. — Если я не смогу справиться сам, это все еще будет неуместно легко и неправильно.       Теперь Лотар смотрит именно на него. Внимательно, но по-доброму — так, что Кадгару со страхом кажется, что его поняли правильно.       Затем треплет его по волосам.       — Ты молодец, зубрила. Но слишком мудр, чтобы понять меня. Спи спокойно, я, наверное, и так утомил тебя своим пьяным бредом.       Затем, провожаемый недоуменным взглядом Кадгара, уходит.       Когда маг наконец приходит в себя, его мучают лишь два вопроса: вспомнит ли Лотар этот разговор после страшного похмелья и, если вспомнит, как скоро до него дойдет, что иногда мужчины желают ложиться не только с женщинами.