After years

Здесь тихо. Очень тихо. Этакая умиротворяющая сельская пастораль. Нет столичной суеты, а торговый тракт расположен на несколько верст западнее глухой деревеньки. Они — их двое — живут на самой окраине, отгородившись от любопытных глаз и доброхотливых соседей. Сначала к чужакам, занявших по королевскому указу дом на отшибе, проявляли интерес — шутка ли, герои великой войны приехали жить в их дыру, но когда беловолосый мужчина молча выколотил дурь из пары зевак, а одного в назидание остальным посадил на деревянный кол забора, да так, чтобы в одно отверстие вошло и прямиком из-под правой лопатки вышло, их оставили в покое. Теперь в сторону дома даже не смотрели, встречая на узкой дороге, спешили убраться на обочину, лишь бы остаться живыми. Он целыми днями дома. Полирует и без того безупречное оружие или сидит на крыше, наблюдая за окрестностями. А она просто рядом. Суетится по хозяйству и никогда не расстается с луком и колчаном заточенных стрел. Вечером, когда пора ложиться в постель, у изголовья складываются: меч, топор, копье, нож, лук и еще один лук. И женщине кажется, что также страстно, как она всю ночь отдается мужу, ее оружие добровольно совокупляется со всеми видами его оружия. Что нож лизнет плечи острым лезвием языка, скользнет по изгибам всего тела и по-хозяйски пощекочет внутреннюю сторону древка, гарда меча примет в свои объятия, топор немного неловко чиркнет по самой шейке. Стройное копье просто "наденет" лук на себя, а другой лук — мужа — потрется своей пропитанной жиром и воском тетивой о ее. Новым утром они возвращаются к своим делам, необходимым и бессмысленным одновременно. Мария беременна. Снова. И опять она выпьет горькое зелье и сутки-двое прокорчится на кровати, пока тело по кускам отторгает нерожденное. До тех пор, покуда женщина думает о войне, настораживается при каждом шорохе, способна на рефлексе положить стрелу на тетиву и лишить жизни маленького вора, залезшего ночью в сад за спелыми яблоками, она понимает, что не сможет быть матерью. До тех пор, покуда мужчина вспоминает о войне, видит ночные кошмары и прикладывает усилия, чтобы не убить никого в деревне, он не сможет быть отцом. Долгожданный мир, к которому они шли, ради которого боролись и победили, оказался слишком пресным и обыкновенным. Вчерашние герои знали как за него сражаться, но разучились в нем просто жить. Сначала все шло даже неплохо. Свобода от Империи и мир были как сладкий глоток воздуха после долгой задержки дыхания, но постепенно чего-то перестало хватать. Непонятное чувство зудом маячило в подсознании. Первым тревожным сигналом стало убийство на столичном турнире в честь весеннего равноденствия — это Фирион увлекся, забылся и рубанул наискось своего оппонента. Тогда он стоял посреди остолбеневшей публики и улыбался счастливо аплодировавшей ему женщине, Марии. Вторым — смерть их первенца. Они всего лишь пытались научить годовалого малыша обходиться без пищи несколько дней. В третий раз они вырезали два соседних дома, в очередной раз что-то не поделивших и громко выяснявших отношения на всю округу. Венценосные особы не решались на справедливое наказание и не знали как поступить. Нынешний король Гордон сам участвовал в походах героев и не по наслышке знал ужасы военного времени, а королева Хильда навсегда останется благодарна за все то, что сделали эти люди для восстановления мира. Приказ удалиться они восприняли как должное, и теперь насколько хватало сил, тихо сидели в почетной ссылке. Не раз они вспоминали слова поверженного на небесах Императора о кровавом наследии, заложенном в каждом из них. Тогда отголоскам его далекой предсмертной речи не придали значения, а потом задумались. "Неужели это оно и есть?", — спрашивал себя Фирион, спасаясь в объятиях жены после очередного кошмара. "Это оно", — подтверждала Мария, вдыхая запах только что подстреленного зверька. Теперь она понимала, почему брат покинул их сразу после победы, и понимала, почему его не остановил Фирион. Гость пришел на закате. Походка и выправка держаться выдавали в нем военного человека. Меч вернулся в ножны, стрела убрана в колчан. Незнакомец остановился и раскрыл руки в приглашающем жесте: — Давно не виделись, семья. — Леон! Он с силой прижимает их к груди и так, втроем, не размыкая объятий, они заходят в дом. За разговорами и ужином незаметно как подступает ночь. Леон рассказывает обо всем, что с ним происходило после ухода. Его тон, как всегда, немного покровительственен, одет по привычке в черный доспех. Они узнают, что Гай все это время сидел в ледяной пещере. — Я навестил его, но там и оставил, не стал звать с собой. Со зверями ему всегда лучше было. — А вот вас с собой зову, — продолжает он, — я добровольцев собрал. Прочесываем леса и пустоши, вычищаем оставшуюся нежить, а городские власти еще и платят, если им для наглядности голову какого-нибудь колдуна или черта притащишь. Фирион переглядывается с Марией, оба с надеждой в глазах, но... — Мы не можем, — говорит он, хотели бы, но... — Нет, — смеется Леон, перебивая, — нет, братишка. Вот как раз вы — можете. Он пристально смотрит на них. Где-то там, за уверенным взглядом, на самом дне черных глаз можно заметить, разглядеть гулкое пламя пожаров, блеск заточенных клинков и кровавое месиво битвы. Ту самую жизнь, как распирающий грудь воздух, когда надо успеть за ритмом колотящегося сердца, совершить невыполнимое и рвануться к поверхности воды, обгоняя секунды и боль в легких, предвкушая плеск воды и глубокий, рвущий грудную клетку новый вдох, чтобы снова задержать дыхание и нырнуть в новые приключения как под воду. Это как успеть жить сейчас. Как постоянный вопрос "А что, если...?". Коль скоро страшное наследие действительно существует, то Леона оно давно затопило изнутри, подвесило за руки и ноги на красные нити и приготовилось дергать. Привычными жестами — этот человек не первый и не последний, ведь оно спит в каждом, глубоко вплетенное в самую людскую природу, чтобы однажды проснуться и сделать его монстром или праведником. Вот только Леон познал себя чудовищем и нашел в этом удовольствие, он сохранил разум и непонятно теперь, "наследие" ведет его как марионетку или же он сам дергает их, направляя невидимого кукловода. Но брат с сестрой не такие. Жажда убийства пробудилась в них вместе с войной, опасность заставила довериться инстинктам, а сейчас они не знали, что делать. Слепые монстры-детеныши. Три человека сидело за столом при лучине, и лишь одно на всех наследие. А праведник остался в ледяной пещере. — Я научу вас не бояться желаний. — Это прозвучало очень интимно.