Ты скажешь?

Тренировочный центр кажется гигантской блестящей металлическими пластинами комнатой, не более, но глядя на улыбку Хэнка, Чарльз успокаивается и дает будущим «бойцам» свободу, присутствуя в отдалении, уже со стороны наблюдая за происходящим. Теперь он и вправду стал таким же экспонатом этой школы, что и дуб, посаженный дедушкой.  — Теперь вы не просто ученики, вы — Люди Икс, — гордо расправив плечи говорит Мистик, и Ксавье не может не улыбнуться, глядя на собравшихся вокруг нее подростков. Они все изменились за эти несколько недель, потеряв самых близких, но и обретя заново… Рядом раздаются шаги, гулом отдаваясь от стен. Чарльз сглатывает внезапно подступивший к горлу ком, по привычке поднося руку ко лбу, желая откинуть пряди волос, но замирает, когда пальцы ощущают под собой лишь воздух.  — Теперь трудно будет привыкнуть, — он поднимает голову и не может уже сбежать от насмешливого взгляда зеленых глаз, — к твоему новому образу. Эрик улыбается, но все же не пропускает за маску, скрывшись за стенами. Его нельзя винить, нет, не после того, что произошло. И Ксавьер прекрасно понимает это, кивая самому себе, ощущая опустошающее чувство внутри, противное ожидание необратимой потери.  — Они под хорошей защитой, — Леншерр переводит взгляд на тренирующуюся команду, усмехаясь чему-то своему, наблюдая как проносится по симуляции серебристая молния. Питер Максимофф. Чарльз с любопытством наблюдает за ним, переводя взгляд на замершего рядом друга. Да, что-то общее у них все же есть: горделивая осанка, бунтарский нрав и усмешка, хитрая, словно напоминающая о превосходстве над остальными, об исключительности. — Эрик, Питер твой сын, — слова срываются с языка прежде, чем он успевает проконтролировать это. Ксавьер замирает, глядя на правильные черты лица друга. Но Леншерр не меняется в лице, не удивляется и не отрицает, — мне кажется, он сам не знает, что ты, вы…  — Я знаю, — во взгляде зеленых глаз на мгновенье мелькает грусть, но более ничего. Маска безразличия и отчужденности вновь надета, вновь на плечи ложится броня, и они оба знают, что как бы не старался кто-то из них, обстоятельства не позволят полностью и навсегда убрать это. И от этого, а может просто от усталости, ужасно болит голова, отчего Ксавьер на мгновение прикрывает глаза. — Ты скажешь ему? — в глазах Чарльза печаль, а на губах горечь от осознания того, что тот же вопрос он адресует себе. Зеленые глаза вновь смотрят пристально, но на этот раз в них неприкрытая грусть. Страх снова потерять, ощутить то, что только прошло, только отступило своей тяжелой поступью, укрывшись в уголках сознания.  — Я не знаю, Чарльз, не знаю…  — Эрик, — пальцы на подлокотнике дергаются, словно в попытке коснуться, но вновь возвращаются на место — то лишь призраки воспоминаний. Сейчас уже нет смысла что-то пытаться изменить. Они это давно прошли. Оба на время умолкают, все так же продолжая наблюдать за тренировкой, смотря как быстр Питер, как легко уже справляется Скотт, как на их глазах мальчики и девочки из студентов превратились в отряд. Но Чарльз отводит взгляд, наблюдая за стоящим рядом с… Кем в итоге? Другом? Бывшим единомышленником? Кем-то, кто мог стать всем? Или стал.  — Ты ведь не останешься, верно, — теперь это чувство неизбежности захлестывает с головой. Но он улыбается, не показывая как противно на самом деле говорить то, что даже не нужно читать в чужой голове. Хотя, в такой ли чужой.  — Ты ведь телепат, Чарльз, — усмешка немного смягчает их острые углы, — ты всегда можешь заставить меня остаться. «Могу», — чуть не срывается с губ, — «но не стану. Больше не стану».  — Прощай, старина.  — Прощайте, профессор.