Слизерин — это призвание

      В понедельник было решено идти на занятия. Они подолгу и много говорили за эти дни. Обсудили массу вопросов и тем. Драко наконец-то рассказал Гарри, что всех слизеринцев, обитающих сейчас в Хогвартсе, должны были в течение этого учебного года пустить в расход. Тем или иным способом, но всех. Министерство хотя бы таким образом рассчитывало обескровить противника. В идеале они вообще рассчитывали переловить всех взрослых чистокровных слизеринцев, когда те ринутся спасать своих детей, и упечь в Азкабан, желательно умертвив ещё по дороге. Гарри не поверил — сказал, что у слизеринцев очень богатое воображение.       Тогда Драко признался, что у них есть неиссякаемый источник информации — очень удачливый карьерист Персиваль Уизли. Гарри был удивлён и недоумевал: зачем Перси это нужно — предавать своих? — А он и не предаёт своих, — терпеливо пояснил Драко. — Он чистокровный и хочет, чтобы его дети жили в мире чистокровных. Он предупредил своих. Не то чтобы мы не догадывались или не имели других источников… — слизеринские губы тронула тихая загадочная улыбка и он мягко, но уверенно закончил: — Но знать точный расклад — совсем другое дело.       На это Гарри только кивнул, окончательно приняв расстановку сил в этом странном мире после войны. Всех убить — это девиз совершеннейших идиотов, ратующих за величие своей страны или лично себя любимого. Шайка же власть предержащих, которые не хотят ни того, ни другого, а просто непосредственно желают всех перебить, пока что казалась ему неудачной выдумкой чьего-то воспалённого мозга. Но воспоминание о слизеринцах, сгрудившихся в одну чёрную кучу на платформе девять и три четверти, заставляло быть трезвым и помнить, что такова реальность.       Но смириться с данным порядком вещей у Гарри не было никаких душевных сил. Он невольно то и дело вопросительно поглядывал на Малфоя, как будто не мог понять, откуда тот черпает своё непробиваемое спокойствие.       Первая пара была с Рейвенкло у МакГонагалл, поэтому ничего особенного не произошло.       Рейвенкловцы не могли даже помыслить выделиться на трансфигурации рядом со слизеринцами этого курса, где были Драко Малфой и Теодор Нотт, Панси Паркинсон и Дафна Гринграсс, а теперь ещё и Гарри Поттер.       Минерва, которая читала только в выпускных классах, и была рада каждому захудалому занятию, примчалась задолго до звонка. Она хотела застать Гарри до начала, чтобы хоть немного переговорить. Если он конечно вообще явился бы на этот урок.       Рейвенкловцы видели, как Директор бросила Заглушающее и больше ни одного сопутствующего заклинания, то есть ей было вовсе не жаль показать, как она соскучилась по своему Гарри и насколько она одобряет его брак — всё читалось по лицам и позам высокопоставленной гриффиндорки и её любимого ученика. И Поттер не был удивлён такой реакции, и МакГонагалл знала, что он в курсе, но всё же это была их первая встреча после сногсшибательного события — рейвенкловцы сделали очень точные выводы.       Малфой, исходя из его нового статуса, вёл себя, на их взгляд, нисколько не странно: поминутно зыркал на Поттера и долгим взглядом обводил всех остальных — проверяя окружающих на лояльность.       А вот перед уроком Заклинаний, в коридоре, Гарри и Драко схлестнулись с Гриффиндором. Гермиона пыталась сбить волну накала страстей, впустив всех в класс, но ей это не удалось — в более светлом и широком пространстве классной комнаты перепалка возобновилась с ещё большим пристрастием. Положение усложнилось ещё и тем, что целых пятнадцать минут с начала урока профессора Флитвика не было. Но зато потом он, явно очень сильно торопясь, явился вместе с МакГоннагал.       Директор сразу же поняла, что министерские не зря собрали всех преподавателей в её кабинете, предоставив учеников школы самим себе: видимо кто-то ко второй паре успел проинформировать высокое начальство о том, что мальчики вышли на занятия. Однако Минерва смогла разрулить ситуацию и выбраться на помощь Гарри, но только через долгие четверть часа.       В общей сложности где-то полчаса Гарри препирался с Роном, пытаясь донести до него свою позицию, хотя тот вовсе не желал ни во что вникать.       Уизли ещё в коридоре начал первым: — А вот и жалкий предатель со своим слизнем-гомиком! На это Гарри не отреагировал, просто отвернулся и спрятался за огромным Гойлом, в надежде на то, что Рон побесится, спустит пар и успокоится. Но счастливого развития событий не случилось.       Уизли вырвался из дружеского захвата Финнигана, который пытался его утихомирить, и вклинился прямо в толпу слизеринцев. Конечно, Рон же понимал, что никто не наставит на него палочку и, тем более, не проклянёт, потому что иначе любому слизеринцу за такое прямая дорога в Азкабан, хоть наказание и не будет соответствовать вине.       Но не для Поттера. Вот уж кого даже за Пыточное не смогли бы так просто отправить в тюрьму — без серьёзного разбирательства и подробных объяснений для общественности такое для министерских с рук бы не сошло.       Гарри отошёл от Грега, образовав с ним и Драко равносторонний треугольник, в котором тот, кого не видит противник, должен был поставить Протего, второй усиливать его по мере сил, а Гойл подкреплять заклинание своими родовыми чарами.       Уизли в запале не заметил построения в боевой порядок, скорее он решил, что жалкие трусливые слизни выставляют Поттера вперёд, чтобы он их защищал. — Ты, Поттер, потерял право называться Героем! Ты, Поттер, теперь никто для нас! — обвиняюще выкрикнул давно заготовленное Рон.       Гарри эти слова вовсе не обидели, но порядком удивили, ведь для того, чтобы заставить весь Волшебный мир так думать придётся приложить поистине титанические усилия. А вот Драко сразу же догадался, что это атака на совестливость именно самого Гарри, чтобы он сник и замкнулся в себе. И Драко ухмыльнулся: «Они не учли, что Поттер настоящий слизеринец — неподдельный!»       А истинный гриффиндорец тем временем продолжал свои обвинительные речи, за что был поднят слизеринцами на смех. Смолчать они смогли бы только в том случае, если бы от этого действительно зависели их жизни. Но пока это был не тот случай, пока они могли смело оттачивать остроту своих змеиных языков. Уизли стало неуютно в их толпе и он заметил, что его окутывает плотная пелена Протего, а значит, провокация не удалась — на живца слизни не ловятся. И он поспешил к своим, чтобы попробовать другую тактику, всё же времени у него было не безграничная прорва.       Невилл накинулся на Рона с обвинительной речью, а тот с удовольствием наставил на него палочку, неприкрыто радуясь такому повороту событий. Но Гермиона вкрадчиво дёрнула Невилла за руку и тот вовремя сообразил, что даёт Гарри повод вступиться за себя. И стушевавшись перед храбрящимся Уизли, был оперативно задвинут Гермионой себе за спину и надёжно отгорожен от любых нападок кого бы то ни было её высоко вздымающейся, беспокойно дышащей грудью, и продолжал только сверкать глазами на Уизли из-за плеча своей более сообразительной подруги.       Таким образом ещё одна комбинация не сработала. Вот уж кого не посадили бы в Азкабан за магическую дуэль, так это Грейнджер — её репутация вне всяких сомнений. Сделать изгоя из маглорождённой героини войны, да к тому же гриффиндорки, не только невозможно, но и опасно — это значило бы, что непогрешимых нет.       Но Рон конечно же в это время не задавался настолько философскими вопросами, он просто лихорадочно перебирал возможные комбинации, быстро отвергнув абсолютно все с участием Гермионы. Поэтому он повернулся к ней спиной и начал атаку на Малфоя, раз уж с Поттера всё как с гуся вода. — Ты, Малфой, ещё заплатишь нам за то, что наложил порчу на нашего Героя! Мы докажем, что ты использовал темномагические заклинания и запрещённые зелья…       Вот в этом месте Гарри уже не смог стерпеть — он ринулся к Уизли, заставив его невольно попятиться. Тот неловко наступил на ногу Дину Томасу, но даже не заметил этого, а Дин только поддержал его за предплечье, не дав своему предводителю пошатнуться. Томас теперь снова рассчитывал на благосклонность Джинни и все возможные преференции в новом мире в связи с близостью к многочисленной семье Уизли. Особенно, памятуя кто теперь Перси Уизли. — Ты, Рон, вообще с ума сошёл! — не в себе закричал Гарри. Он походил на маленького обиженного мальчика, которым в этот момент наверное по сути и был. Вот теперь он очень сильно обиделся. — Это был обряд класса Соулмейт! Никто не может это оспаривать! Никто не сможет соврать, когда сработал обряд класса Соулмейт!       Теперь, когда за спиной Уизли стояли все гриффы, защиту нужно было переформатировать и Малфой, быстро сократив расстояние со своим партнёром, аккуратно, почти незаметно в складках мантии, приобнял его, чтобы привести в чувство и оградить прежде всего от его собственной горячности. — Никто не должен врать… — уже себе под нос пробубнил возмущённый Гарри, ощутив действенную поддержку. И тут же вскинулся, как будто передумал, как будто образумиться была не судьба, и громко решительно произнёс: — Вы не сможете этого доказать, потому что такого не было! Вы сможете только соврать, — и неверяще уставился на бывшего друга, как будто пытался понять, станет ли Рон намеренно врать.       Видимо раскрасневшееся и решительное лицо истинного гриффиндорца сказало Гарри о многом, потому что какое-то время он не мог начать говорить — просто не находил слов.       Но Гарри не хотел, чтобы Рон снова попытался начать препирательства с Драко, поэтому быстро сказал первое, что на ум пришло, только чтобы окончательно переключить внимание на себя: — Вы не можете приписывать вашим врагам все грехи мира… — Почему же не можем? — нагло выпятил грудь Рон. — Как раз мы всё можем! Потому что наши враги виноваты! Потому что они могут делать это и делают! — он победно задрал нос. Всё это выглядело бы смешным, вполне можно было бы рассматривать всю сцену в гротескном, сатиричном свете, если бы речь не шла о физической смерти целого класса общества их многострадальной страны. — Рон, это абсурд! Нельзя думать, что кто-то должен умереть, чтобы тебе счастливо жилось, — совершенно обессиленно возразил Гарри. Нет, он говорил звонко и уверенно, просто понимал, что это не аргумент для того, кто ослеплён своей кажущейся и логичной для него вседозволенностью, и аргумент не возымеет никакого действия. — Почему? Почему, Рон, ты не веришь, что никто не хотел твоей смерти? — драматично воскликнул Гарри, уже понимая, что выглядит в глазах Рона скорее всего просто жалким. — Такие, как твой Малфой вместе с его папочкой, спят и видят, как нас всех убить! — Рон подбоченился, как его мама, незабвенная Молли Уизли, и продолжил назидательно вещать: — Но мы больше не дадим себя в обиду. Мы искореним на корню эту чистокровную выдумку про их превосходство! — Идеи умирают сами по себе! — с оголённым сердцем воскликнул глубоко уязвлённный Герой. Он не мог себе даже представить, что война продолжится. Он лихорадочно искал аргументы: — Не со смертью людей… Людей не нужно убивать, чтобы убить идею… И не нужно придумывать другую идею… Это же мерзость… Ты не понимаешь?.. Это же точно такая же мерзость, как и предыдущая идея… Ты совсем, что ли не пони… — голос дрогнул и сорвался.       Драко ощутимо надавил на какую-то часть тела, но Гарри не смог сконцентрироваться, чтобы распознать её, а просто воспринял жест как поддержку и мысленно поблагодарил себя, что принял Перстень со знакомой буквой «М» без страха и упрёка, как дар Магии, а не как сети Малфоя. Если сейчас что-то и осталось в мире непоколебимым, то это рука партнёра. А он пребудет навечно на этом месте и в этом качестве. Даже не важны его взгляды, свои собственные взгляды — они шелуха, они облетят, развеявшись. У Гарри есть теперь друг в лице Партнёра. И Гермиона…       Расплывчато формулировались мысли. Но суть сводилась к ощущению, что дружат с людьми, а не с идеями. Что поставив выше человека идею, теряешь себя, не только дружбу и преданных тебе людей. Гарри был счастлив тем, что сразу после Победы выбросил из головы все принципы. Он даже ощутил сейчас некий экстаз от того, что был настолько прозорлив, хоть ничерта тогда на самом деле не соображал. Просто поддался на ухаживания Лайонела. И это отрезвило и спасло Героя, иначе быть бы ему кровавым штандартом над толпой идиотов.       Идиотов?       Гарри пристально разглядывал однокурсников, вглядываясь в их лица, пытаясь понять, а правильно ли он их оценивает? — Преступники должны понести справедливое наказание, — веско, как ему думалось, возразил Рон. Ни один мускул не дрогнул на его придурковатом веснушчатом лице. Гарри почувствовал себя плохо, ему показалось, что он отыгрывает незавидную роль в день дурака. Но он скрепя сердце нашёл в себе силы продолжить, хотя бы для того, чтобы сразиться за души некоторых своих бывших софакультетников. — Какие преступники, Рон? — Гарри невольно повысил голос, желая привлечь к своим словам внимание. — Это гражданская война. В ней нет преступников, а есть братья, которые с оружием в руках пошли друг на друга. Когда братья дерутся не ради забавы — это называется гражданская война, Рон. Мы это проходили не раз! Алая и Белая розы, резня Кромвеля. Тебе ни о чём не говорит? Почему ты видишь ошибки у других и ничего не видишь дальше собственного носа, когда дело касается тебя лично? — Они убивали маглов, Гарри! Просто так. И ты их защищаешь? — насел на него со своими вескими доводами Рон. И даже попытался вплотную приблизиться, чтобы возвышаться над Поттером и довлеть.       Но Драко отступил на шаг и выгодно передвинул Гарри в сторону, давая возможность Гойлу и Забини потеснить Уизли. — Кто убивал? Покажи! Назови! — с вызовом воскликнул Гарри, осознавая, что на этот вопрос невозможно ответить честно. — Они были в масках, ты это отлично знаешь! Каждый из них убивал, — находчиво выкрутился Рон так, как будто неделю готовился к этому вопросу. — Беллатрикс Лестрейндж, Фенрир Сивый и ещё кого-то одного от силы можно назвать. Остальные там были не по велению сердца, а из-за метки. Ты это тоже отлично знаешь! Как и всё Министерство вместе взятое, — обвинительным тоном возразил Гарри. — Да, это мы слышали… — тоненьким голосочком запричитал Рон, кривляясь, — Империус и метка — так в Первую войну они отговаривались! — справедливый гриффиндорец добавил в голос пафоса и серьёзным тоном продолжил: — Теперь им не удастся избежать заслуженного возмездия! Оно всех настигнет!       Гарри поплохело бы, если бы не было острой необходимости доказывать свою правоту. — Рон, да ты что в самом деле? Ты собрался уничтожить пол-Англии с Шотландией в придачу? Ты в своём уме вообще? — неистово возмутился он. — Это ты не в своём уме! Это ты перешёл на их сторону! Но им это не поможет. Мы из-за этого не забудем что они сделали! Мы выполним нашу миссию до конца! — градус пафоса нисколько не упал. — Какую миссию, Рон? Ты бредишь… — Гарри отчаялся что-то ему доказать.       Глядя на его самодовольное лицо всегда правого, извечно светлого и почти всегда так кстати нищего, похоже своего всё-таки бывшего друга, Гарри уже и не знал что предпринять, кроме как побить его. Но в этом случае «друг» сам ему накостылял бы — Гарри невольно с отвращением посмотрел на молотообразные руки Рона. А вот магически тот вряд ли сможет противостоять хотя бы пять минут такому сильному магу, которым Гарри успел стать. Да даже одну минуту. И Поттеру пришёл в голову ещё один аргумент. — Рон, а почему твой драгоценный Орден не собрался сразу же после воскрешения Волдеморта и не убил его? А? — Как почему? Ты же знаешь… — опешил Рон, пожевав губами. — Он же бы возродился всё равно… — Ну и что? Пусть бы себе возрождался! — Гарри имел решимость зацепить Рона и вызвать его на откровенный разговор, а не продолжать дальше пережёвывание слоганов. — А пока можно было бы найти все крестражи и уничтожить их. Может быть он даже не успел бы возродиться снова? — Но ты же тоже… — невнятно прошамкал Рон, мимикой пытаясь досказать, что не нужно поднимать эту щекотливую тему.       Такие манипуляции возымели бы силу, если бы Рон был по-прежнему на одной с ним стороне, но тот давно не был. Гарри откинул условности и громко в лоб атаковал: — Я крестраж? Так меня можно было бы просто убить потом. Мечом Гриффиндора. Вы же все так просто об этом рассуждаете. Об убийствах, Рон! Одного меня, Рон. А не десятки маглов и волшебников. Так почему же вы предпочли резню для всех, а не для одного Волдеморта, ну и меня впридачу? — Но пророчество… — Рону, вновь опешившему от разглашения якобы большущей тайны, похоже было не по себе. — Какое пророчество? — язвительно поинтересовался Гарри. — Их было тысячи в Отделе Тайн. Сотни разбились и никто о них не плакал. Почему этому пророчеству ваш Орден уделил столько внимания? Мм? — только дебил стал бы отвечать на риторический вопрос — вот, что светилось в глазах Героя, но Рон этого не понимал. — Но оно же истинное… — проблеял своё вполне ожидаемое недалёкий гриффиндорец. — Оно не истинное, а удобное, — назидательно начал вещать Гарри и без остановки прессовал и прессовал гриффиндорские мозги (и не одного только Рона). — Они просто трусы. Они не хотели идти и убивать очень сильного волшебника Волдеморта. Они свои шкуры берегли. Они знали, что все, кто с метками, не могут противостоять сильнейшему волшебнику современности. Что просто не могут пойти против него. Знали, что Волдеморт снова поработит их всех и допустили его возрождение. Почему они за столько лет не нашли крестражи и не уничтожили их? Они просто не хотели драться с Волдемортом, боялись его, тряслись за свои жизни, ждали пока я его убью. Они знали, что Волдеморт не будет убивать их лично, потому что они сила и к ним в первую очередь он не сунется. А потом может быть их и совсем обойдёт эта участь! — Да как ты можешь такое говорить! Моя мать убила Беллатрису! Да пол-Ордена перебили! — наконец взревел обиженный Рон. — Нет, Рон, — своим прежним учительским тоном возразил Гарри. — Они подставили школу с детьми под удар. Они начали драться только когда напали лично на них. И твоя мать убила Беллатрису после того, как три школьницы её измотали. Гермиона, Джинни и Луна. Любой бы её убил сразу после поединка с ними. Даже ты. Орден отсиделся за спинами школьников. Даже крестражи искали мы, — победно закончил и воззрился на Рона, стараясь задеть и взглядом тоже спровоцировать. — Но нельзя было выдавать тайну крестражей! — вскричал глубоко обиженный Рон. — Крестражей, Рон? — передразнил Гарри. — Что бы сделали все волшебники? Срочно начали бы обзаводиться собственными крестражами? — Но они же не знали, где их искать! — не унимался святой гриффиндорец. — А мы знали? — веско напомнил Гарри. — Но мы искали. Они за тринадцать лет их не нашли, потому что хотели жить без особых забот, не беря на себя ответственность! — Да они бы их всё равно не могли уничтожить! — оправдывался за взрослых Рон. — Там же было написано, что они не уничтожимы… Это же мы потом только уз… — Рон понял, что над ним похоже издеваются и снова обиженно закричал: — Да ты же сам всё знаешь! — Вот именно… Я всё знаю! И так же знаю, что они могли за тринадцать лет собрать все крестражи и заключить их у невыразимцев в антимагический ящик… — Они не могли поступить так с тобой! — якобы праведным гневом взревел якобы глубоко уязвлённый Рон. — Со мной? — поддельно удивился милейший Гарри. — Да они могли бы меня охранять, чтобы никто из Пожирателей не мог меня выкрасть и провести ритуал. А вместо этого все верили в какое-то пророчество и с самого моего рождения пустили всё на самотёк! — Вот видишь, Гарри! Видишь! — обрадовался какой-то своей пойманной на лету мысли Рон и тут же её озвучил: — Если бы всех азкобанских заключённых вовремя казнили, то ничего бы и не было! Ты бы сразился только с Волдемортом и всё. — Ты сам-то веришь в то, что говоришь?! — изумился Гарри. Снова всплыла эта мысль про всех убить. — Да, ты веришь во всё то, о чём говоришь! Можешь не напрягаться на ответ, Рон! — Гарри поспешно принялся объяснять, как будто спешил оправдаться или оправдать тех взрослых, которые всё же полегли в этой войне: — Они просто боялись прикасаться к тайне крестражей, а потом боялись выйти и сразиться с величайшим волшебником современности. Они очень справедливо опасались за свои жизни и не хотели их класть на алтарь борьбы со всемирным злом. Они не светлые волшебники, а трусы. И их желание уничтожить всех чистокровных — это трусость. Ведь чистокровные магически сильнее их, умнее и что там ещё? Всё в превосходной степени! Так значит нужно их убить. — Вот, Малфой! Вот! — торжествующе заорал Рон. — Вот и доказательство, что ты опоил Поттера! Ты ему мозги искорёжил. Ты ему всю голову перемыл! Наш Герой не мог такой ереси говорить! Такую чушь нести!       Драко побледнел и сцепил зубы. Он понимал, что ввязавшись в спор, по итогам, в глазах слизеринцев, он возможно и победит, но так же он понимал, что Гарри необходимо поговорить со своим бывшим другом — до конца выяснить отношения. А Малфою очень не хотелось отпускать Гарри беседовать с Уизли один на один. Так что Принц Слизерина терпел и не вмешивался.       А Гермиона, как раз в это же мгновение, поняв, что наверное уже прошло целых десять минут урока, заклинанием открыла дверь и силком втолкнула в класс двоих крайних гриффиндорцев. Остальные последовали за ними, подчиняясь стадному инстинкту.       Малфой, не смотря на готовящийся у его партнёра взрыв праведного гнева, подтолкнул Гарри к двери, надеясь на то же, на что надеялась Гермиона: что перепалка от передислокации прекратится.       Гриффиндорская совесть и кажется последний здесь оплот гриффиндорскости упала на парту и, сложив руки, уронила на них голову. Она не должна вмешиваться в этот конфликт. Она не должна защищать Гарри. Хоть он ей и друг, но теперь у него есть тот, кто должен его защищать. А Гермиона хотела быть принятой в этой семье, хотела в будущем иметь возможность общаться со своим другом. Поэтому не могла встревать вперёд Малфоя.       Все гриффиндорцы прекрасно осведомлены о её взглядах, и все знают, на чьей она стороне. А переходить дорогу Малфою глупо-глупо-глупо. Вот она и распласталась тряпичной куклой за дальней партой. — Нет рожи отвратительнее твоей… Ты хорёк вонючий… — бурчал себе под нос Рон, плетясь вслед за всеми в класс.       Увидев, что все рассаживаются за парты и он упускает из рук такую верную возможность, Рон снова открыл свой кажется навечно перекошенный рот и продолжил совсем неблагую проповедь: — Мы вас всех достанем. Всех-всех! И тебе, Гарричка, не скрыться за спиной твоего ублюдка! Никто больше не будет держать Пожирателей в Азкабане... — Ты забываешь, что я всегда выигрываю! — немедленно отреагировал Гарри, несмотря на молчаливую просьбу Драко не вестись. Уж если мериться приборами, то Гарри здесь точно всех победит. — Это было раньше, когда ты был за правое дело! — легкомысленно махнул рукой неисправимый гриффиндорец и потешно повёл своим подвижным веснушчатым носом. Гарри от такого милого детского бесстыдства передёрнуло. — Когда это истребление людей стало правым делом? — насел он на Рона со всей своей серьёзностью. — Они не люди, а преступники, которые хотят уйти от ответственности за свои преступления, — добросердечно объяснил Рон, раз уж переделанный бывший гриффиндорец ничего не понимает. — Ну бред же, Рон. Ты бредишь! — отчаявшись, уже не надеясь быть услышанным, нервно воскликнул Гарри. — Это я-то брежу? — искренне возмутился Рон. — Это ты бредишь, Гарри! Ты стал гомосеком. Вот настоящий бред! — доходчиво, как ему казалось, объяснил ситуацию справедливый гриффиндорец. — Чистокровные только делают вид, что принимают тебя. Ты просто разменная монета для них. Но они уже проиграли и никогда не выиграют. Я тебе не советую…       В принципе любые размышления Рона о чистокровных, якобы заклятых противниках Гарри, ему были не интересны и он на несколько мгновений отключился, вспомнив как в один из прошедших ритуальных дней, Драко, задумчиво растягивая слова, но с некой упёртой решимостью в голосе, всё же произнёс вопрос о том, о чём на самом деле возможно и не хотел слышать: — Га-ар-р-ри-и… А расскажи про-о… американца. Гарри немного удивился вопросу, ведь он рассказал об этом уже всё: что ничего не было, — но всё же решил, что нужно удовлетворить любопытство Малфоя, потому что мерзопакостный слизень возможно рисует себе всякие картины… А это не то, что Гарри хотел, чтобы Драко о нём думал.       Поэтому отважный гриф-ф-ф… то есть, теперь уже не менее отважный слизеринец, вдохнул поглубже и обстоятельно начал свой по возможности не слишком подробный отчёт: — Понимаешь, мы с ним у бара… ну, в общем… у него, конечно, был сильный акцент и было понятно, что он и правда может меня не знать… — глаза Гарри зажглись азартом и он даже нетерпеливо привстал на локте, а потом сразу же сел, обхватив руками колени. Но так говорить было неудобно и он снова растянулся на постели во всю длину, подперев голову рукой, и, совсем не заметив своих активных телодвижений, немедленно продолжил: — А он меня не только не узнал, но и не знал обо мне почти ничего… Понимаешь? — несколько наивно поинтересовался Гарри, невольно поставив акцент на своей неискушённости, на полном своём непонимании тогда всей ситуации. — Ну и я был польщён, что кто-то со мной заговорил, совсем меня не зная. Не вид сделал, что не узнал, а действительно не мог узнать, но заговорил! Со мной, понимаешь? — Понимаю-понимаю… — поддерживающе закивал Драко и тем самым поощрил Гарри рассказать поподробнее. — Понимаешь?.. — глаза Гарри были буквально на мокром месте и сверкнули от влаги в темноте подземной комнаты с искусственным освещением. Гарри немного боялся откровенничать о том, о чём должен был сейчас рассказать, но всё же отважно продолжил: — Я же совершенно ничего не понимал… Ко мне подошёл в баре американец и познакомился. Ну, и я с ним общался! Так радовался, что он ко мне так добр, так интересуется мной… Именно мной… — в голосе Гарри прозвучали нотки вселенской тоски, — но, когда он обнажил ко мне интерес… То есть, сексуальный интерес… Понимаешь, я так удивился! Так неподдельно удивился, что он начал извиняться… И хотел уйти. Но я его не отпустил. Сказал, что это всё пустое: что я не подозревал... и что не имел пока вообще никаких отношений. И что мне совсем не с чем сравнивать. И что я в конце концов просто не против. Потому что… — Гарри споткнулся на полуслове, окончательно запутавшись с определениями. Как же высказать свои чувства? Какими словами описать свои настолько противоречивые в той ситуации эмоции? И он просто продолжил как мог: — Ну, потому что просто не против. Потому что он вообще единственный человек в мире, который ко мне вот так легко подошёл. И что мне совершенно всё равно, что он оказался геем и поэтому подошёл.       Гарри в отчаянии от своей тогдашней и вроде бы постоянной по жизни глупости, закрыл руками лицо. Драко, успокаивая, нежно обнял его и, аккуратно, весьма дозированно сжимая его руку, тихо спросил: — А что было потом?       Гарри отстранился и внимательно посмотрел на него, оценивая, не осуждают ли здесь одного отдельно взятого страдальца, и незамедлительно принялся прилежно отвечать: — А потом мы просто встречались каждый день хоть ненадолго. Ну, даже обнимались и целовались… — Гарри зарделся и отвернулся, но при этом крепче прижался к Драко. — А потом ему нужно было возвращаться… — И-и-и… — поощрительно протянул Драко. — И он-н-н… — Гарри запнулся, но собрался и зачастил: — Он попросил меня переместиться в Америку вместе с ним. Он сказал, что не может и не хочет у нас оставаться. Но хочет, чтобы я отбыл с ним и начал свою жизнь заново. Там, заново. И попросил меня начать её вместе с ним… — Какой ужас… — испуганно прошептал Драко, как будто Гарри прямо сейчас предстоит сделать выбор насчёт того человека. — Вот и я тогда испугался, — Гарри радостно закивал, расценив реакцию партнёра как поддержку, — но он просил меня подумать и возможно позже присоединиться к нему, если я не решусь аппарировать вместе с ним. Но я… — Что, ты? Отказался сразу, — удовлетворённо констатировал Драко. — Да, — интенсивно замахал головой Гарри, как будто боялся быть непонятым или неуслышанным. — Я сказал, что никогда к нему не перемещусь…       Гарри не мог выговорить почему и воровато замолчал, как будто и впрямь надеялся, что Драко из него не вытащит окончательное признание. Но тот его нетерпеливо потискал, давая понять, что всё равно всё выспросит или принудительно вытащит Верутасерумом: со слизеринца же станется — никакие зелья не являются для него недоступными. — Я сказал… что, в общем, не могу с ним. Потому что должен попробовать… В общем, не смог полюбить его за такой хоть и недолгий срок. Не смог, как ни старался. А это значит, что мне нужно пожить здесь и понять… Ну, понимаешь, Драко?.. Если я вообще никогда даже не думал, что между мужчинами возможны такие отношения, то я мог пропустить что-то очень важное здесь, раз тот единственный мужчина, который мной заинтересовался, не задел меня до глубины души, а только взволновал моё воображение… Только показал мне новый мир, но не заинтересовал лично… Понимаешь?       Гарри настойчиво обнял Драко, как бы требуя ответа. — Да, — охотно закивал Драко и прижал к себе теснее своего теперь уже вечного партнёра, — ты молодец, что не поддался соблазну изменить свою жизнь засчёт переезда, — и поймал жаркими губами алеющее ухо Гарри.       Тот молниеносно вырвался и повернулся к нему, чтобы посмотреть прямо в глаза. — Драко, ты понял? Ты понял, какой был действительно соблазн, да? — Да, да, — немедленно согласился Драко. — Но ты не мог его обмануть — ты в него не влюбился. В этом дело, да? — Да, — решительно подтвердил Гарри. Между ними витало такое напряжение, как в моменты физического единения, но сейчас они просто обнимались, глядя друг другу в глаза. — И тогда ты понял, что ты гей? Или позже? — Драко обворожительно улыбался, желая задеть, уязвить — выведать голую правду.       Гарри понимал эту ехидную улыбку Драко и желание партнёра знать наверняка самые тайные порывы его души. Поэтому, больше не стесняясь, ответил: — Позже. Когда Гермиона сказала мне, что на мне обручальный Перстень Малфоев. Но ты прав, без честного признания себе, что я просто не смог полюбить этого человека, а не вообще не могу… Ты прав, в общем. Тогда на самом деле это и случилось — просто я не понял. Не заметил тогда. — уизли, — спустя несколько мгновений с маленькой буквы и с достоинством произнёс Гарри, — не тебе судить о чистокровных и говорить о чистокровности.       Этот Поттер, который пережил битву за себя, мог себе позволить такое сказать. Пусть Рон сразится с собой и со всем миром — тогда возможно и он сможет когда-нибудь сказать кому-то что-то подобное. Но до тех пор, пока он только маменькин сынок, ему просто нечего возразить взрослому мужчине. — Да я! Да ты! Да ты совсем стал слизнем! — выпалил наверное единственно возможное для себя в данной ситуации Рон. И всё — его время кончилось.       В класс ворвалась запыхавшаяся Джинни и сразу же начала орать: — Гарри, я тебе помогу! Я тебе обязательно помогу! — похоже, ей было всё равно кто её окружал и что эти люди здесь делали. У гриффиндорской новоиспечённой героини была высшая цель и она ей со всей страстью следовала. — Они найдут средство от приворота, расколдуют тебя и я скажу, что ничего не было!       Ей потребовалось перевести дух, а Гарри нужно было выйти из ступора. Новый виток препирательств с гриффиндорцами обещал быть не менее абсурдным. — Гарри! Я скажу, что у нас с тобой была магическая помолвка, поэтому Упивающимся ничего не удалось! Хоть они и хотели! И ничего с Малфоем у тебя никогда не было! Тебе все поверят, Гарри...       Гарри был очень рад, что в этот момент к ним присоединились не менее запыхавшиеся учителя и МакГоннагалл сняла пятьдесят баллов с Гриффиндора за то, что Джинни Уизли во время урока находилась в чужом классе. Он надеялся, что проступок бедной девочки будет обсуждён в гостиной факультета и возможно найдутся те, кто укажет ей на несостоятельность её позиции. Что же касается Рона, то Гарри убедился, что тот задумается над своим поведением не раньше, чем полностью проиграет. «Пророк» должен написать, что Орден Феникса одержал сокрушительное поражение, только это его возможно отрезвит, а может быть и нет.       Так или иначе, но Рон слепой и глухой противник.       Привкус сожаления о том, что не удалось сохранить такую, казалось бы крепкую дружбу, преследовал Гарри даже тогда, когда он с замиранием сердца смотрел в глаза Драко.