Можно устроить

Он спит. Или нет. Теперь определить это почти невозможно. Глаза Баки закрыты, а дыхание ровное и едва слышное. Стивен бы и не расслышал, если бы не сидел сейчас настолько близко. Прямо на полу возле дивана, на котором еще полчаса назад они пытались смотреть какой-то вялотекущий матч. Роджерс все еще смотрит, хотя и мало что может уже разобрать. Он просто переводит взгляд по привычно большому экрану и слушает, как Баки дышит. Можно было бы обернуться и сразу оказаться со старым другом лицом к лицу, вот только тогда вся иллюзия, и без того хрупкая и невесомая, мгновенно рассыплется. Потому что с дивана посмотрит на него проснувшийся Зимний Солдат. Он все еще тот же. Он снова помнит. И даже может улыбаться. Шутить, совсем как раньше. Тогда в уголках его глаз юркими, живыми лучиками прорезаются мелкие морщинки. Такие родные. Стивен хотел бы поймать их, зацеловать, заласкать, таких долгожданных, столько раз виденных во сне в последнее время. Вот только не удавалось. Раньше Баки, его Баки, непременно начинал отбиваться, выскальзывал из рук, бурча что-то про телячьи нежности. Теперь просто закрывал глаза. И не сопротивлялся. Вот только лукавые, своенравные морщинки, пропадают сами собой. И Роджерс просто сидит. Ему кажется, он перепробовал все. - Ну что опять? – Джеймс начинает говорить внезапно, не шевелясь и никак больше не проявляя себя. – Ты опять осознал, что как раньше не будет. Смирись уже. - Я молчал, - отвечает Стив и усмехается. С тем же успехом он мог озвучивать все свои мысли. Баки, Зимний или кто он там теперь, видит его насквозь. В основном потому, что Стивен ничего не скрывает. - Слишком выразительно, - говорит Джеймс мягче и только потом шевелится, поворачивается набок, легко усмехаясь. – Да не мучься уже. Ты ничего никому не должен. Ни своему Баки, ни мне. - А ты не он? – в который раз задает вопрос Стивен. Только в этот раз вслух. - Я, - Джеймс выдыхает резко, расслабляется, снова растекаясь по поверхности дивана. – Конечно, я. Только мозги набекрень. К тому же, сейчас давно не сороковые. - Да я знаю, - Стив не выдерживает. Он обещал себе так больше не делать, до тех пор, пока не сможет быть уверен, что Джеймс сможет воспринять это правильно. А не замереть безжизненной и на все согласной статуей. Но сейчас он оборачивается и целует его в висок. Легко и осторожно. – Я просто не понимаю. И Джеймс предсказуемо замирает. Не напрягается, лежит, все такой же расслабленный и, кажется, улыбается самыми кончиками губ. Заученно так улыбается. Никак не сравнить с привычной, все еще хранящейся в памяти Роджерса счастливой ухмылкой. Стивен отступает. Снова садится рядом. Кладет голову на диван, упираясь затылком Барнсу куда-то в щеку. - Чего? – переспрашивает тот через паузу. Будто бы вновь вспоминает, как говорить. – Не понимаешь? - Не понимаю, - Стивен вздыхает и вытягивает ноги. Ковер на полу жесткий. Но сидеть удобно. Он устраивается уютно и начинает перечислять: - как это случилось. Что случилось. Как вообще такое может быть. Не понимаю, как это понять. - Ну, - говорит Джеймс задумчиво, и голос его леденеет, выцветает до незнакомой, опасной остроты. – Это можно устроить. И Стив не успевает никак среагировать. Он просто суматошно взбрыкивает, отталкивается пятками от ковра, когда его горло, так опрометчиво и беззащитно выставленное, обхватывает металлическая рука. И дергает вверх. - Замри, - шипит Зимний (Джеймс?) в его ухо, когда прижимает к своей груди. – Я успею быстрее, чем ты даже подумаешь рыпнуться. Роджерс послушно замирает, парализованный настоящим ужасом. Он не боится за себя, не боится того, что с ним могут сделать. Он ошарашен внезапным срывом, рецидивом. Он буквально раздавлен тем, что все придется начинать заново. И может быть, даже не ему. Кто поможет его Баки, если сейчас Зимний Солдат свернет ему шею?! - Вот так, - говорит тот уже обычным, ровным голосом. – Теперь ты знаешь первое. Как можно перестать сопротивляться. Из лучших побуждений. И Стивена будто бы слегка отпускает. Он все еще не знает, что происходит. Он сбит с толку, а Джеймс, стоящий на диване, все еще нависает над ним и, кажется, весь состоит из металла, а не только рука. Он неподвижный и твердый. И таким тоже Стивен его не помнит. - Что теперь? – спрашивает Роджерс почти деловито. Как бы там ни было, он готов к следующему уроку. Ему слишком сильно хочется, необходимо услышать то, что Джеймс пытается ему объяснить. - Я скажу тебе, - отвечает тот будто бы задумчиво, а потом отстраняется. Легко спрыгивает с дивана, останавливаясь сбоку от Стива. Неспешно тянет вверх край его футболки. – В свое время. Если будешь вести себя правильно. Роджерс не имеет понятия, как это «правильно». И зачем-то кивает, показывая готовность. Но мешкает, не успевая поднять руки, чтобы облегчить Джеймсу задачу. Как будто не понимает, что от него требуется. Или не понимает, к чему ведет этот жест. И тут же слышит треск разрываемой ткани. Футболку сдергивают с него парой коротких движений. Джеймс оказывается спереди, останавливается в шаге. Рассматривает, спокойно, с искренним любопытством. И только потом роняет на пол истерзанную тряпку, бывшую минуту назад любимой футболкой. - И что, - спрашивает Стивен и чуть поводит плечами, отчего-то не решаясь открыто поежиться, - я знаю сейчас? - Что если ты откажешься, - говорит Джеймс, и глаза его мимолетно вспыхивают знакомым весельем. Но слишком быстро, чтобы можно было быть уверенным. – Или засомневаешься. Или мне покажется, что ты медлишь. Я сделаю все сам. Но тебе это не понравится. - Как посмотреть, - чуть нервно возражает Роджерс и сам вдруг смущается подобному намеку. Дурацкая шутка. К тому же, слишком уж пошлая, чтобы не смутиться. - Ну так посмотрим, - рассудительно заверяет его Джеймс и улыбается. Улыбка не похожа на ту, хранимую в воспоминаниях. Но не похожа и на улыбку Зимнего. Тот не улыбается вовсе. Так улыбался старательно вытесняемый из памяти Брок Рамлоу. И Стивен не хочет сейчас думать, что это значит. Стивен смотрит на Джеймса прямо, а потом тянется к застежке на собственных джинсах. Неспешно, не слишком уверенно. И сомнения его оказываются весьма адекватными. Джеймс шагает вперед и с силой бьет его по запястью. К счастью, живой рукой. - Не нужно пытаться угадать мои желания, - поясняет слегка назидательно, будто бы объясняя решение школьной задачки. – Твое дело только слушать. И слушаться. Кивни, если понял. Роджерс кивает, отчего-то затаивая дыхание. Он так напряжен, что кажется, сердцу в груди совсем мало места. - Тогда раздевайся. Кажется, Джеймс совсем не возбужден. Он спокоен и собран. Не как перед боем. Просто спокоен. О себе сейчас Стивен сказать такого не может. Все это слишком уж настоящее. Слишком реальное. По спине его пробегает дрожь. Но он послушно стягивает с себя одежду. Джеймс только смотрит. Не торопит, но больше и не останавливает. Следит, кажется, удовлетворенно. И продолжает молчать, даже когда Роджерс оказывается перед ним полностью обнаженным. Взгляд заметно нервирует. Стивен пытается усмехнуться про себя, сбрасывая дурацкий морок. Это ведь он, Капитан Америка! Ну что тут ему может угрожать? Например, другой суперсолдат. Но джинсы-то его не спасут ведь! Какая разница вообще? - Неуютно, да? – озвучивает его мысли Джеймс. И он полностью прав. Конечно же, это не страх. Просто неуютно. Стивен пожимает плечами. А потом кивает. Скрывать что-то сейчас ни к чему. - На колени, - почти мягким тоном будто бы советует ему Джеймс, и в этот раз подчиняется Роджерс мгновенно. Эта поспешность смущает, совершенно иррационально становится стыдно. Это ведь не всерьез? Так ведь? Это просто эксперимент. Это надо для него, Стивена. И стыдиться здесь нечего. Но кровь отчетливо шумит в ушах, а лицо заливается краской. Роджерс отводит взгляд. Смотреть на Джеймса снизу вверх становится невыносимо. Барнс разворачивается, молча направляясь к двери. Стивен, не знает, что произошло, что он задумал. И задумал ли хоть что-нибудь. Может быть, это значит, что все закончилось не начавшись? Но он не ушел бы вот так, не сказав ничего. Не оставил бы его одного без одежды, глупо стоящего на коленях посреди хорошо освещенной комнаты. Или все-таки? Минуты тянутся, а из-за двери не доносится ни единого звука. Движется его Призрак совершенно бесшумно. А может, не движется. Может быть, и вовсе давно уснул в собственной постели? Или ушел совсем? Нет, тогда бы было слышно, как отпирается дверь. Роджерс встряхивается, передергивает плечами. Он знает, это просто какое-то испытание. Новый урок? Ему наверняка объяснят. Надо только дождаться. И все же, к моменту, когда Джеймс возвращается, Стивен уже готов его окликнуть. Не хватило всего каких-то пары секунд ожидания. И он рад, что не окликнул. С ним никто не шутил. Лицо Джеймса серьезно. А в руках он держит купленные пару недель назад смазку и презервативы. Тогда Стивен еще всерьез рассчитывал, что сложностей с их использованием у них не будет. Чтобы найти их сейчас, не понадобилось бы столько времени, но что этот факт означает, Роджерс понять не может. Особенно сейчас, когда сердце колотится так, что за него становится страшно. Все потом. А что теперь? Барнс все еще не улыбается. Он заходит ему за спину, и Роджерс поворачивает голову следом. Следит с внезапной жадностью. И молчит. - Вставай, - говорит Джеймс, и тело снова слушается будто само. Быстро и четко. Во всем этом нет никакого смысла. Или же просто Стивен его не видит. Должен ведь быть смысл в долгом одиноком стоянии на коленях? Когда его даже не видят. И в этом приказе подняться, когда Роджерс только-только смирился? Джеймс подходит почти вплотную и поглаживает его по плечам. Это приятно, но тело так напряжено, так зажато в ожидании неизвестно чего, что почти до дрожи от прикосновения хочется отстраниться. И касание в самом деле прекращается. - На диван, - говорит Джеймс, и в голосе его снова только приказ. Ни возбуждения, ни нетерпения. – На колени. Спиной ко мне. И это уже явно слишком. Подчиниться становится все труднее, Роджерс двигается медленно, будто не верит, что вообще на такое способен. Что может вот так просто устроиться, открывая спину кажется даже не заинтересованному взгляду. И если бы только спину! Что способен пошло наклониться, навалится грудью на широкую спинку дивана, повинуясь властному нажиму металлической руки. И все это без единого возражения! Как будто… Стивен не может подобрать подходящего слова. А может, его нет и вовсе. - Ноги шире, - командует Джеймс, отступая на шаг. За пределы видимости. – Вытяни руку назад. Ладонью вверх. Стивен раздвигает колени. И конечно, он делал такое и раньше. Давно, во время, которое все еще машинально считает своим. Вот только никогда это не было так отчетливо и демонстративно. Так унизительно медленно, заметно, когда мозг, кажется, занят только этим движением. Вытянуть руку оказывается значительно проще. В отличие от того, чтобы осознать, что будет дальше, когда на пальцы его щедро проливается вязкая субстанция. Стив даже едва не отдергивает ладонь, так сильно его смущение, неприятие. Он… что? Вот так? Но ведь есть же какие-то понятия о приличиях! А потом нервно усмехается. И не двигается. Так и замирает с неловко заведенной за спину рукой, открытый, раскоряченный, будто напоказ. Да какое там «будто»?! - Давай, - голос Джеймса звучит с расстояния, едва ли не с другого конца комнаты, - сейчас можешь попробовать угадать. Гадать не приходится. Такое не допускает двоякого толкования. Прогнувшись еще сильнее, Стив дотягивается до собственных ягодиц, стараясь только не растерять уже начавшую скатываться с ладони жидкость. Тянется дальше, не давая себе времени на раздумья. Ощущение, конечно, не новое. Он протискивается быстро и сразу как может глубже. Все равно смущение сейчас сильнее, чем дискомфорт. А еще, не желая того, он начинает злиться. Что за цирк?! Почему он вообще должен такое проделывать?! Это грязно и пошло. Он не продажная девка, чтобы веселить всех желающих! Но продолжает. Все это: злость и стыд, возникающие перед глазами картины, ощущение сжавшихся на нижней губе зубов, будоражит. И тело будто вспыхивает, загорается злым возбуждением. Он заканчивает выполнять приказ быстро и просто. Может быть, не слишком-то эффективно, и стоило бы потратить на такое еще хоть немного времени, но он просто больше не может. Он сорвется, просто развернется сейчас и уйдет, бросив затею. Потому что это просто насмешка, издевательство чистой воды! Баки даже не возбужден. Просто смотрит, и наверняка усмехается! Стив понятия не имеет, что здесь смешного. Но он помнит, что это должно быть как-то не так. Быстро и мимолетно, просто по мере необходимости. И уж точно не под пристальным взглядом. - Достаточно, - спасает его решимость Джеймс, снова вовремя останавливаясь. – Обопрись о спинку дивана обеими руками. Роджерс подчиняется, хоть и думает, что ткань обивки безнадежно испачкается. Думать об этом куда проще, чем о том, что сейчас будет. Барнс не проверяет, насколько в самом деле Стивен готов. Он просто берет, что дают. Вторгается-вдавливается, быстро, и теперь точно больно, игнорируя вырывающееся сквозь зубы Роджерса шипение. Но от этого вдруг становится легче. Будто бы заверение, что все правильно. Все хорошо. И Стива правда хотят, а не затеяли все это ради неизвестно чего. Что Джеймс здесь, с ним. И что правда стоило потерпеть. Да и что там терпеть-то?! Подумаешь, слегка покраснел! Хочется сказать что-нибудь. Вдруг даже поблагодарить за это острое облегчение. Да и вообще, так или иначе, Стивен так этого ждал, так мечтал, и не важно, снизу или сверху, все равно как, но он до одури хочет, чтобы это продолжилось. В мозгу проносятся обрывки воспоминаний, страшные даты. Так давно! Невероятно давно. И хочется уже просто почувствовать, податься назад, прижаться к такому родному, желанному. И плевать, что там вообще хотел показать Баки. Но на плече его сжимается металлическая рука. Не предупреждающе, сразу больно и жестко. Удерживает на месте, прижимая к спинке дивана. Джеймс замирает, войдя уже полностью. - А теперь, - говорит он все тем же абсолютно ровным голосом, - двигайся. Медленно. Плавно. Знаю, ты это умеешь. И сейчас подобное снова звучит, как оскорбление. У Стива сжимается, скручивается все в животе, и дыхание перехватывает от внезапной обиды. А еще от возбуждения. Он понятия не имеет, как это может сочетаться. Но он уверен, что Джеймс все это видит. И от этого и то и другое будто усиливается. И тогда Стив выбирает возбуждение. И вправду двигается, прикидывая, умеет он это, или же нет. Ну наверное, ему приходилось уже вот так подаваться навстречу, только быстро, может быть, бестолково. Когда сил оставаться в неподвижности уже не хватает. В страстной горячке, когда уже не разобрать кто там, что и куда. А оказывается, стоило на секунду задуматься, и выходит такой вот позор. К тому же, чувствуется каждое, даже самое мелкое движение. И чувства эти далеко не такие уж радужные, как он помнит из прошлого опыта. Не столько боль, сколько запредельное почти напряжение, жесткое проникновение, плавное и неумолимое. Становящееся еще более жутковатым, когда Стивен фактически все делает сам. Мучительно-медленно он прогибается, выпуская член Джеймса из себя, а потом снова подается назад, с натугой впуская обратно. Он знает, что скоро станет полегче. А потом и вовсе хорошо. Если только Джеймс еще что-нибудь не придумает. Плечо, на котором тисками сжались металлические пальцы, уже отчетливо ломит. - Я мог бы, - почти шепчет Джеймс, слегка склоняясь вперед, - связать тебя. Сделать беспомощным. Совершенно неподвижным. Но это было бы слишком просто. Так ведь? Ты не научился бы подчиняться. Только терпеть. А это ты можешь и так. Стивен думает, что умеет и подчиняться. Он всегда был сторонником дисциплины. Но стискивает зубы, чтобы не заговорить без разрешения. К тому же такую-то глупость. - Чувствуешь, да? – Джеймс все так же неподвижен, но, наконец-то, в его словах можно различить одобрение. Живой рукой он медленно поглаживает его между лопаток, и от этого движения смущение Стива будто истаивает, уходит, уступая место все усиливающемуся удовольствию. Стив и сам не знал, насколько сейчас возбужден. – Ты мог бы сопротивляться. Мог бы оттолкнуть меня сейчас. Отбросить. Мог бы заявить, что хочешь все сделать иначе. Или не сделать совсем. Мог бы возмутиться такому обращению. Но ты просто выполняешь приказ. Почему, Стивен? Ты думаешь, я стану тебя насиловать, если ты откажешься? - Потому что, - собственный голос кажется Роджерсу сдавленным и чужим. Совсем незнакомым. – Тогда ты уйдешь. - Да, - не то соглашается, не то подтверждает тот и отпускает уже огнем горящее плечо. Потирает даже, разгоняя застоявшуюся кровь. И это так здорово, что Стивен отчетливо сладострастно стонет. – Уйду. И ты снова останешься один. В своем непонимании. Можешь ускориться. Заслужил. Роджерс охает счастливо, и снова смущается этого откровенного звука. Но ускоряется, получив разрешение. Это и вправду награда, долгожданная, желанная, и плевать, как вообще это выглядит. На все плевать. А Барнс тихонько смеется. Звук до странного нежный, он будто бы обнимает, окутывает чем-то родным, давно забытым. Чем-то правильным и очень важным. Необходимым сейчас. - Все так, - говорит, склоняется ближе, прижимается, затрудняя движения. Но это не важно. Стивен подстраивается, подставляет спину, не останавливаясь, все набирая и набирая темп. – Все правильно. Хорошо. От его слов разом становится жарко. Тело горит изнутри, и кажется, воздух в легких вскипает. Стивен хватает его снаружи, прохладный и сладкий, и не сразу даже замечает, как живые, теплые пальцы поглаживают его по животу. Джеймс неспешно кружит, сдвигая руку все ниже, накрывает, легко обхватывает его член. Двигаться не спешит, но этого и не надо. Стив все еще делает это сам. Только теперь острое, жалящее удовольствие охватывает его со всех сторон. И этого уже слишком много. Он кончает под тихий, сытый какой-то смешок Джеймса над самым ухом. Но двигаться не прекращает, даже не сбивается с ритма. И следующая усмешка звучит откровенной похвалой. - Да, - повторяет Барнс, и, наконец, толкается сам, сжимает обе руки на его бедрах. – Стой. Замри. И этот приказ выполнить уже особенно просто. Да и приятно. Роджерс слушает, как тот дышит, и сам от себя скрывает вдруг такую робкую радость. Все хорошо? Джеймсу хорошо? Он правда справился? Теперь ему можно будет обнять старого друга и тот не превратится в холодную статую? Джеймс отстраняется. Снова молчит, и сейчас это особенно тревожит. Стив не понимает, что еще нужно. Не знает, что нужно сделать дальше. Не знает, то ли сделал, что вообще требовалось. Вдруг не знает больше ничего. - Да все хорошо, - заявляет Джеймс через милосердно короткую паузу, и от облегчения Стив едва не кончает вновь. – Отомри. Все было здорово. Роджерс улыбается. Он не хочет, ему кажется, что сейчас это выглядит глупо, но все равно расплывается в счастливой улыбке. Да плевать! Он усаживается на диван и смотрит на Джеймса во все глаза. Гладит этим взглядом, цепляется за одежду. Будто забыл все слова благодарности, что когда-нибудь знал. И может только смотреть, по-дурацки распахнув глаза. А Джеймс снова смеется. Так знакомо, так искренне, что сердце Роджерса пропускает удар. - Ну и вид у тебя сейчас, - заявляет тот и усаживается рядом. Похлопывает по колену, звонко и почти ласково. – Кажется, я только что сделал неплохую рекламу методам Гидры. Роджерса передергивает. И только секундой позднее он понимает, что Джеймс так пошутил. В своем стиле. Знакомом таком. На удивление. Он тянется ближе, утыкается носом в шею Барнса, выдыхает расслабленно и наконец-то счастливо. А потом слышит забытое, но так тщательно хранимое где-то в самом дальнем уголке подсознания: - Роджерс, да отвали! Ну что ты как девица? Заплачь еще! Но слова эти, хоть и искренние, явно лишь для проформы. Потому что когда Стивен сгребает Джеймса в объятия, когда притискивает к себе в полную силу, вжимается сам, так крепко, как только может, не замечает даже намека на сопротивление.