Can I hug you?

Дело было в том, что Гарри Трумэн любил людей. (Так уж вышло.) Он в каждом умел находить что-то особенное, что-то хорошее, видел внутренний свет и был в некотором роде ослеплен им — сложно было ему верить в то, что помимо того света зреет и копится в людских душах чернота. (Верить все-таки приходилось по долгу службы.) Он не очень хорошо обращался со словами и любовь свою к окружающим не умел выражать красивыми фразами, но мало кто из его знакомых чувствовал себя обделенным. Он обнимал, и держал за руки, и улыбался, и говорил что-то незначительное спокойно и уверенно, и рядом с ним любой бы почувствовал себя в безопасности. (Он был воплощением безопасности.) Сам он не требовал ничего взамен, довольствовался возможностью видеть обыденную жизнь Твин Пикс и радоваться — все в порядке. Все у всех хорошо. Ему было достаточно просто быть рядом с теми, кого он любил. И может быть, еще пары-тройки объятий в день. (Да, это было его небольшой слабостью.) В тот самый момент, когда специальный агент Дейл Купер, ФБР, спросил его, пугающе улыбаясь, о местных деревьях, Гарри впервые подумал о том, что хочет его обнять. Это была мысль из рода тех, что приходят, не спрося разрешения, и исчезают тут же, оставив после себя легкое чувство недоумения — за исключением того, что эта мысль не исчезла, а удобно устроилась в голове, поражая своей навязчивостью. Нет, конечно, Гарри любил обниматься с людьми, которые ему нравились, и раньше, и Купер ему определенно нравился, и это было нормально, но никогда раньше платоническое желание прикоснуться к другому человеку (практически полностью платоническое) не было настолько сильным. Это пугало и заставляло Гарри чувствовать себя странно (а он не особо любил чувствовать себя странно, как и думать над тем, что он чувствует). Впрочем, мало что, имеющее отношение к Куперу, не было странным. Это Гарри осознал довольно быстро. Следующие несколько дней мысль об объятии не оставляла его. Гарри пытался сдерживать себя в рамках исключительно профессиональных отношений и мысль усиленно подавлял. Купер улыбался, свистел ему в лицо и один раз дернул за нос (это не было похоже на исключительно профессиональные отношения). Гарри больше, чем прежде, обнимал Джози, но и это не позволяло ему отделаться от навязчивого желания. Наверное, Гарри в конце концов не сдержался бы сам. Наверное, это было бы очень странно и смущающе. К счастью, в одно пасмурное утро за чашкой кофе Купер сказал: — Гарри, я не мог не заметить, что что-то тебя беспокоит. В наших обстоятельствах мы не можем позволить себе никаких отвлечений, поэтому — выкладывай. Что происходит? Гарри, непроизвольно улыбнувшись, перевел взгляд на чашку кофе. — Ты прав — как всегда — одна мысль мне докучает. Это может показаться странным, но я вроде как чувствую потребность в кое-чем, не очень осознанно, и это кое-что несколько выходит за рамки профессиональных отношений. Наших отношений. — Гарри, — Купер обогнул длинный ряд пончиков и стол под ними, подойдя к Гарри вплотную, — что бы это ни было, я выслушаю тебя и помогу тебе. Как ты уже знаешь, я очень внимательно отношусь к любым проявлениям интуиции и привык трепетно следовать потребностям подсознания. Оставаясь подавленными, они могут плохо сказываться на душевном и умственном состояниях. Итак? — Ну, в общем… Я могу обнять тебя? На серьезном прежде лице Купера появилась улыбка (даже улыбался он не так, как все нормальные люди! Гарри нравилось). Сделав полшага — между ними оставалось не так много места — он сам обнял Гарри. (Совсем не похоже на Джози.) — Гарри, — сказал он, — тебе следовало сказать об этом раньше. Вечером, в своем номере, записывая очередную кассету для Дайан, среди прочего Купер отметил необыкновенную пользу объятий и схожесть их с медитациями. (Во всяком случае, эффект от объятия с шерифом был очень похож на то, что Купер ощущал после своих медитаций.) Явно стоило включить их в перечень ежедневных дел, наряду с пончиками и кофе.