Покой

      Темная синева расплескалась вокруг. Глубокое далекое небо сейчас было слишком близко. Казалось, я могу протянуть руку и коснуться горячих звёзд. Они, словно маленькие капли, переливались в свете огненного шара, что распускал свои лучи, подобно длинным корням векового дерева, за моей спиной.       Я парила где-то над куполом неба. Здесь легко дышалось, а тело будто стало совсем невесомым. И счастливая улыбка не сходила с лица. Перед глазами проносились сотни галактик и тысячи звёзд. Синие, красные, желтые… Они задорно играли, то исчезая, то снова появляясь на горизонте, границ которого не было видно.       Время давно потеряло счёт, и чувство спокойствия наполняло весь организм. Несомненно, это было лучшее, что я когда-либо испытывала. Безмятежный покой. Голова, в которой нет ни одной мысли. И легкость. Безграничная легкость.       И все было бы прекрасно, если бы не Тьма. Густая тьма, что пылала где-то в самом отдаленном уголке места, казавшегося бескрайним. Жуткая, словно чёрная слизь. Она протягивала ко мне свои скользкие щупальца. И даже шар, что озарял своим светом все вокруг, не мог отогнать эти длинные пальцы.       В один момент пропали легкость и безмятежность, и сознание поглотила паника. Жалкая, стирающая все границы между воображением и тем уголком мышления, что осознавал, что все происходящее лишь сон. Пускай и кошмарный.       Тонкие нити оплетали тело, крепко сжимая руки. Каждое прикосновение этой тьмы отдавалась режущей болью. Она затягивала меня, неумолимо быстро приближая горизонт событий.       И в ту секунду, когда до бездны оставался последний шаг, глухую тишину разрезала громкая мелодия телефонного звонка.       Резко сев на кровати, я пыталась отдышаться. На лбу выступила холодная испарина, грудь сдавливало от слишком рваного дыхания, а телефон все не замолкал. Успокоившись, сделала глубокий вдох и протянула руку к смартфону. На дисплее высвечивалось имя единственного человека, который позволил бы себе звонок в столь позднее время:       — Малы-ы-ышка! — громкий задорный пьяный голос прогнал остатки сна. — Я соскучился! Как ты там? Я знаю, что ты тоже скучаешь по мне.       — Да, Егор, да. Я очень соскучилась. Где ты? — устало потерев глаза, потянулась к ночнику и, щёлкнув кнопкой, заставила комнату озариться мягким светом.       — Ну, малышка, ну, чего такая хмурая? — парень обиженно надул губы, корча из себя ребёнка. Я не могла его видеть, но за все те годы, что мы живем вместе, могла точно угадать все его действия лишь по голосу.       — Егор, — мой голос смягчился, — где ты? Я скоро приеду, просто скажи куда.       — Ты лучшая, малышка. В «Лофте». Меня снова выгнали, — обреченно выдохнул Егор.       — Просто стой там, скоро буду.       По ту сторону экрана послышались тихие гудки.       Расправленная постель, открытый шкаф и одиноко светящийся во тьме пустой квартиры ночник — все, что осталось после того как дверь за мной захлопнулась.       Около подъезда уже стоял незнакомый хэтчбек. То, что он был незнакомым, ввело меня в ступор секунд на пять: в этой фирме я знала всех, как и они меня. Но времени на долгие размышления не было: у входа в заведение ждал пьяный в стельку Егор.       — «Лофт», — прозвучало единственное слово, стоило пассажирской двери закрыться.       — В таком-то виде? — вместо привычной тишины послышался ехидный голос с переднего сиденья.       Подняв глаза, я встретилась с насмешливым взглядом темных, почти черных бездн. В зеркало заднего вида на меня весело смотрел молодой человек. Острые скулы, волевой подбородок, ярко очерченные губы, прямой нос — такому следовало бы быть избалованным сыном богатеньких родителей, но никак не таксистом.       — А Вас каким-то образом касается мой вид? Пассажир здесь, точка названа. Чего мы ждём? — не отводя взгляд от темных глаз, упрямо спросила в ответ.       — Какие мы колючие, — ничуть не обидевшись на ядовитый тон, усмехнулся водитель, заводя автомобиль.       Оставив его реплику без ответа, я откинулась на спинку сиденья, сонно прикрыв глаза.       Подобные выходки стали почти ежедневными. Егору нужно утро, чтобы протрезветь, день, чтобы переосмыслить предыдущую ночь, и вечер, чтобы желание выпить пересилило все остальное. Последние полгода я просыпалась от ночных звонков. Сначала он пытался что-то рассказывать и лишь потом заявлял, что его выгнали из очередного ночного клуба. В последнее время мне надоело слушать его пьяные бредни, и потому весь наш диалог сводился к названию места.       Он проснется у себя дома, на невысокой прикроватной тумбе будет стоять стакан с водой, рядом будет лежать таблетка аспирина. Егор улыбнется и вновь прошепчет тихое «Спасибо», откинется на спину и будет долго рассматривать свое отражение в глянцевом потолке комнаты. Улыбка сползет с лица, как только он вспомнит причину очередной пьянки. Сходит в душ, переоденется, возьмет ключи от машины, что лежат на кухонном столе, и поедет за мной. Девочки из группы вновь будут широко улыбаться, увидев красивого молодого человека на далеко не самой дешевой машине у ворот университета. А я снова подойду к нему. Как ни в чем не бывало, улыбнусь и легко сожму руку. Слов не нужно. Мы все прекрасно понимаем.       Но пока у меня есть только эта ночь, тихий голос, что звучит из приемника, и темные глаза, которые кажутся совсем черными.       — Вы новенький? — хриплый голос, в котором я с трудом узнаю свой, разрезал это тягостное молчание.       — Это так заметно? — легко поведя плечами, усмехнулся водитель.       — Я всех знаю, а Вас вижу впервые, — пожав плечами, бросила в ответ.       — А-а-а, ну, раз ты меня не знаешь, то однозначно новенький, — снова громко засмеялся молодой человек, встречаясь со мной взглядом на мгновение.       Хмыкнув что-то невразумительное, вновь откинулась на спинку кожаного сиденья. В следующий раз тишину разрезал его бархатный смех:       — Колючка, ты зачем такая колючая?       — Это тавтология.       — Еще и заучка, — пробубнил себе под нос темноволосый. — Ну, правда. Давай, расскажи мне эту душещипательную историю. Сейчас ночь, ты вся такая задумчивая, я весь такой загадочный. По закону жанра сейчас ты должна рассказать, как жестко тебя бросил парень, изменив с лучшей подругой, я должен буду тебя успокоить, потом последует горячий секс в машине и все. Финита ля комедия.       — Горячий секс? С Вами-то? — улыбка-таки мелькнула и на моем лице.       — Пф-ф, сомневаешься? — обернувшись, прожег взглядом темных омутов, в которых, я уверена, живут те самые черти. — Ты посмотри на эту Афродиту в мужском обличье, — смешно играя бровями, улыбнулся мой водитель. — И это, давай-ка на ты. Я не дядька старый, — сморщился парень.       Я не сдержалась, и тихий смешок сорвался с губ:       — Афродита блондинкой была, — подавшись вперед, заговорщически прошептала парню.       — Ломаю стереотипы, колючка, — легко бросил он и отвернулся, заставляя автомобиль двигаться дальше.       Мне ничего не осталось кроме как просто покачать головой и безмолвно согласиться с ним.       За окном проносился ночной мегаполис: неоновые вывески резали глаз, а молодежные компании двигались нетвердой походкой по освещенному проспекту. Городу не важно, который был час, он жил. Он дышал. Легко, задорно, свободно… Наверное, именно поэтому я чувствую себя здесь чужой. Мегаполис свободен, а я, увы, нет.       — И все-таки, я жду свою историю, — оторвал от внутренних самокопаний глубокий голос, в котором звучал явный интерес.       — Нет никакой истории, — подавив зевок, тихо и как-то устало ответила я.       — Не верю, колючка. Ну, дава-а-ай же! — весело протянув гласную, просил молодой человек.       — Правда, нет. И мы уже приехали, — замечаю я, увидев темное здание с огромной белой вывеской — «Лофт». — Подождите здесь, пожалуйста. Еще две точки будут.       — Подожди, колючка, подожди, — покачал головой брюнет. — Давай беги, принц заждался уже. Только учти карета в тыкву, может, и не превратится, но свалит точно, — поучительно добавил водитель, сдавая скорость.       — Слишком много метафор, фея-крестная, — бросила, прежде чем дверь хэтчбека захлопнулась.       Темное здание напоминало старый заброшенный склад. Огромные темные окна вспыхивали яркими вспышками, а громкие басы отдавались глухими раскатами грома. Грузным облаком над этим местом поднимался табачный дым. Около входа небольшими компаниями стояли молодые люди: парни в дорогих джинсах и девушки на высоких шпильках. А еще там стоял Егор. Помятый, уставший, красивый. И пьяный. Снова.       Молодой человек прислонился спиной к холодной стене, выпуская клубы сигаретного дыма из чуть приоткрытых губ. Светлые волосы, мятая рубашка, голубые джинсы и тонкие длинные пальцы, крепко сжимающие фильтр никотиновой палочки.       — Егор, — мой тихий голос и его чуть дрогнувшее плечо под ладонью.       — Малышка, — уставший, сломанный хриплый выдох. Обреченность и надежда, боль и тихая благодарность — столько разных чувств слышалось в этом тихом обращении.       Я лишь устало улыбнулась: все нормально. Он еще не потерян, а, значит, мы обязательно это переживем:       — Пойдем, — тонкая рука обвивает мужскую талию, — поздно уже. Затухающий окурок летит в сторону, и теплые ладони ложатся на спину. Холодный нос утыкается в широкую шею, и молодой человек крепко прижимает меня к себе:       — Извини, пожалуйста, извини меня, — почти истеричный шепот в макушку, и руки, сжимающие до боли. — Малышка, прости. Мне так стыдно. Ты не заслужила этого. Ты не должна каждый вечер забирать меня. Я должен просто пережить. Ты ни при чем. Просто… Прости, — последнее извинение тонет в громком шуме, что доносится из здания, а легкая дрожь пробирает все тело Егора.       Делаю глубокий вдох, чувствую терпкий запах алкоголя, которым насквозь пропиталась белая рубашка парня, и мягко отстраняюсь, заглядывая в потемневшие глаза:       — Успокойся. Слышишь меня? Хватит! — в голосе нет жесткости, но он прекрасно понимает, что это конец его истерики. — Я там, где нужно. А теперь поехали домой. Мы справимся, хорошо? Справимся.       Егор промолчал, позволяя мне увести его отсюда. Тяжело передвигая ноги, он покорно шел за мной, молча обдумывая очередную безумную идею в своей светлой головушке.       На самом деле, когда-то это был самый веселый человек из всех, кого я когда-либо знала. Его серые глаза всегда блестели, а с лица не сходила широкая улыбка. Не та приклеенная гримаса, что смотрит на нас с обложки очередного яркого издания, а настоящая, искренняя улыбка, на которую хотелось ответить. Его звонкий смех можно было услышать из другого конца длинного школьного коридора, а ехидные шуточки в мгновение ока расходились по всему зданию.       Это был лучший спортсмен из всех, кого я когда-либо знала. Если и были люди, рожденные для чего-то определенного, то Егор был именно таким человеком. Стоило этому парню взять в руки мяч и все сомнения, если таковые появлялись, исчезали без следа. Точные подачи, обманные маневры и сильные руки, что так ласково касались волейбольного мяча, всегда вызывали восторг не только у людей знающих, но и у простых зрителей.       А еще он умел любить. И отдавал этому чувству всего себя без остатка. Он любил внимание, любил улыбаться, любил спорт. И он любил своих родителей. Как никого и ничто, он любил своих родителей.       А потом в один день всего этого не стало. Не стало спорта, не стало внимания, не стало родителей.       Был только яркий свет фар встречного автомобиля, ворох снежинок, танцующих причудливый танец за окном, и дорога покрытая льдом. Потом резкий поворот, тьма, писк больничных приборов и пропитанное жалостью врачебное «мы сделали все, что могли».       Весь мир в тот момент разорвался в клочья.       Пролежав в больнице больше месяца, парень вернулся в пустую квартиру. Там он провел неделю, полную одиночества, боли и страха. Никого не пуская к себе, молодой человек тонул в этой всепоглощающей пустоте.       А потом в ночи прозвучала трель мобильного телефона.       Это был первый раз, когда Егор не дал Тьме поглотить меня.       В ту ночь он впервые заплакал. Тело колотила сильная дрожь. Уткнувшись носом в мое плечо, молодой человек тихо оплакивал своих родителей, вместе с которыми ушла и его прежняя жизнь.       Позже выяснилось, что теперь покончено и со спортом: травма спины, полученная в той злосчастной аварии, не допускала тяжелых физических нагрузок. И именно это стало тем, что в конец сломило моего брата. Теперь он не мог с головой уйти в занятия, теперь некуда было выплескивать все эмоции, что копились внутри. Теперь он видел выход лишь в многолюдных, полных сомнительных людей клубах и алкоголе.       Он глушил все мысли лошадиными дозами коньяка и отпускал их в темное небо вместе с сигаретным дымом, чтобы в следующую секунду вдохнуть его снова.       Так мы и жили: он — от ночи до ночи, и я — от звонка до звонка. Так мы и справлялись с потерей последних людей, которые о нас заботились.       Подойдя к черному автомобилю, что привез меня сюда, я заметила темноволосого водителя, который, опершись на капот своего хэтчбека, нетерпеливо поглядывал на часы. Засмотревшись на молодого человека, я не заметила тонкую кромку бордюра и, как следствие, споткнулась, чуть не уронив свою драгоценную ношу, на что та ответила мне тихим кряхтением:       — Малышка, такими темпами я до дома не продержусь, — сухо усмехнулся мне в ухо парень.       Странное шуршание сбоку привлекло внимание молодого человека у авто, и тот уже в следующую секунду оказался рядом, забирая вес Егора на себя. Кивнув на дверь, он безмолвно приказал мне открыть ее и аккуратно усадил это пьяное тело в салон машины.       — Колючка, если ты скажешь, что это тот самый говнюк из той самой постели той самой лучшей подруги, то я в тебе сильно разочаруюсь, — легко покачав головой, усмехнулся парень. Только усмешка больше не была доброй. Скорее сейчас в ней звучала нотка горечи.       — Что за хмырь, малышка? — вяло спросил «тот самый», выглядывая из-за двери.       — Таксист, — еле оторвав взгляд от загадочного водителя, рассеянно бросила в ответ. — Егор, сядь, пожалуйста, — увидев слабые попытки молодого человека подняться, я тут же оказалась рядом и усадила его на место.       — Мда-а-а, уж, колючка, — хмыкнул темноволосый. — Падай, давай, да поехали.       Тяжело вздохнув, я села к брату, что пытался сфокусировать взгляд подернутых алкогольной дымкой глаз на приборной панели. Послышался звук работающего двигателя, следом короткий вопрос «Куда?», и снова за окном стали мелькать яркие вывески и пьяные компании.       Если прежде в салоне хэтчбека витала колкая ирония, то сейчас стояла гробовая тишина. Парень даже радио выключил. И почему-то именно сейчас его издевки казались смешными и уместными, а не раздражающими и глупыми.       Почему-то без его тихого смеха тишина становилась давящей.       Что-то определенно изменилось.       Неизменным оставался лишь спящий на моих коленях блондин.       Который раз он засыпал в такси.       Его лицо было безмятежным: морщинки на лбу разгладились, чуть приподнятые уголки губ и закрытые глаза, не зажмуренные, как еще совсем недавно, а закрытые. Он спал. Такой спокойный сон ему мог даровать лишь треклятый алкоголь.       От созерцания спокойного, почти счастливого лица заставила оторваться лишь мягкая остановка у подъезда очередной многоэтажки.       — Приехали, колючка, — не оборачиваясь, бросил молодой человек.       Взглянув в зеркало заднего вида, я не поймала еще один изучающий взгляд, а вновь наткнулась на некую отчужденность:       — Спасибо, — тихая благодарность и последующий вопрос, в котором, к собственному удивлению, прозвучала нотка надежды, — подождешь?       — У меня выбор есть? — послышалась уже такая знакомая добрая усмешка. — Феи-крестные своих принцесс не оставляют.       И так тепло стало от этих самых «принцесс».       И потому, не справившись с легкой улыбкой, наклонилась к тому, ради которого проснулась этой ночью:       — Егор, — непонятное ворчание в ответ, — Егор, просыпайся. Пойдем…       Нехотя разлепив глаза, молодой человек вяло поднялся. Привычным жестом взъерошив волосы, он открыл дверь, взглянул на меня и, крепко ухватив за руку, вывел на улицу.       Теперь глубокий вдох. Сначала Егора, а уже следующий мой. Как ритуал. Теплая мужская ладонь сжимает маленькую девичью, и два человека направляются к темному подъезду, освещенному только высоким фонарем, что одиноко стоит у дороги.       Этот район был намного темнее, чем тот в котором, он жил раньше. Да и квартира родителей была гораздо больше. Но одно только словосочетание «квартира родителей» напрочь отбило желание жить в ней. Так, что теперь трешка в центре пустовала, ибо продать ее у парня не хватало духу. Родители любили эти просторные комнаты с видом на одну из главных площадей города.       Зато здесь были глянцевые натяжные потолки и невысокая тумба около кровати, на которой каждое утро он находил спасительную таблетку.       В детстве мы любили считать ступеньки, поднимаясь по ним, сейчас же лестница потеряла свою привлекательность, и единственным средством передвижения вверх и вниз стал маленький лифт. Доковылять до него, потом два шага до двери и пустынная комната студии.       Квартира встретила гробовой тишиной. Как, впрочем, и всегда.       Наши шаги отдались тихим эхом. Щелкнул выключатель, и комната озарилась тусклым светом светодиодной лампы.       Устало выдохнув, я посадила молодого человека на тумбу, дабы отдышаться, пока парень разуется. Но вместо этого, он лишь крепко зажмурился и обхватил голову руками, словно та разрывалась на части:       — Малышка, я так больше не могу, — тихий измученный шепот. — Я не могу без них и не могу больше изводить тебя. Сама не замечаешь, но я-то вижу, как тебе тяжело. А еще ты совсем не умеешь пользоваться косметикой, — за горькой усмешкой спряталась ноющая боль, что пожирала его изнутри, словно паразит. Медленно и мучительно долго.       Сделав шаг в сторону брата, я аккуратно опустилась перед ним, положив свои руки на его:       — Мне было как-то не до того, меня, знаешь ли, воспитывал брат, а он, увы, краситься, не умеет.       Ответом послужил хриплый смех, а в следующую секунду парень взвыл. Обреченно. Тихо. Безнадежно.       Ладони скользнули по широким плечам, которые сейчас колотила мелкая дрожь, и я прижала Егора к себе. Он зарывался лицом в мою толстовку, руками цеплялся за меня так, словно тонет, а я его спасательный круг. Он прятал слезы на моем плече. Он оплакивал свое прошлое. Прошлого себя.       Это мгновение, казалось, длилось бесконечно долго. Воздух вокруг был пропитан сыростью. А я не могла выдавить из себя и слезинки.       И когда слез не осталось, молодой человек отстранился:       — Тебе нужно ехать, малышка.       — А тебе поспать. Егор…       — Стой. Хватит повторять это. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Знаю, что нужно жить дальше. Знаю. И знаю, что мы это переживем. Я справлюсь. А ты оставишь мне таблетку на тумбе и будешь ждать завтра после универа. Я знаю.       Ничего не ответив, я прошла на кухню, чтобы взять большой стеклянный стакан «Икеа», налить туда воды и оставить его около кровати.       — Спокойной ночи, Егор, — по привычке прижалась губами к его лбу и выключила свет.       — Малышка, вытри глаза. Он не оценит, — послышалось из глубины квартиры, прежде чем дверь захлопнулась.       И странная, наверное, даже безумная улыбка появилась на лице, пока я толкала дверь подъезда. У него жизнь рушится, а он про мои глаза думает.       Стоило прохладному ночному воздуху коснуться горячих щек, как я разразилась громким, диким хохотом. Другого слова и не подобрать.       Скорее всего, именно в тот момент мои нервы сдали окончательно.       Откинув голову назад, я закрыла глаза и громко, громко смеялась. И смех этот был подобен смеху злых ведьм из старых фильмов. Не знаю, сколько я так стояла, но в какой-то момент я перестала чувствовать землю под ногами и в нос ударил запах табака.       — Тише, колючка, тише, — бархатный голос был совсем близко, а крепкие руки прижимали к теплому телу. — Я не знаю, что вы за странная парочка такая, но не сходи с ума, пожалуйста.       Подняв глаза, я наткнулась на обеспокоенный, если не сказать испуганный, взгляд темных глаз. И что-то снова надломилось. Хотя, казалось бы, чему там еще ломаться?       Смех стих, улыбка сползла, мир вокруг стал расплывчатым, и одинокая слеза дала начало очередной истерике.       Их той ночью было несказанно много.       Я скулила, словно побитая собака, пряча лицо на груди у человека, ставшего моей самой настоящей феей-крестной. Сжимала ткань его тонкого свитера в кулаках и плакала. Много плакала, вытирая слезы рукавом толстовки. А он все также обнимал меня, будто прятал от всех невзгод мира в своих объятьях.       Тогда вместе с этими слезами ушло и все остальное. Ушла боль, усталость, страх. Осталась только пустота.       Молодой человек ничего не сказал, когда я молча отстранилась и подошла к автомобилю. Он ничего не сказал, когда я села на переднее сиденье справа от него. Ничего не сказал, когда выключила радио.       Он просто завел машину и поехал.       В ту ночь он больше не принимал заказы, а я не возвращалась домой.Мы просто ехали, не нарушая тишину, царившую в салоне с кожаными креслами.       И только тогда, когда на горизонте начал заниматься рассвет, прежде чем провалиться в царство Морфея, поджав ноги под себя и укутавшись в черную куртку водителя, я произнесла единственное, что казалось уместным:        — Спасибо, фея-крестная.       И он улыбнулся. Так просто и легко. Не глядя в мою сторону, он улыбнулся.       И Тьма в моих снах больше никогда не появлялась.       За что я ему благодарна по сей день.