Forgetting

David Gray - Forgetting Мы любим друг друга. Мы до сих пор безумно любим друг друга. Хотя он начинает забывать. Нет, конечно, чувства забыть нельзя, в его глазах все та же любовь и нежность, все те же искорки, что я видел там сорок? пятьдесят? лет назад, когда впервые взял его за руку, когда катался вместе с ним на катке в Гайд парке и пил глинтвейн, после которого у него заплетались ноги, когда произносил свою клятву на нашей свадьбе. Конечно, сейчас мы другие. Мы предпочитаем камин и Шекспира по вечерам, иногда выходим в театр, и приготовления к этому событию занимают целый день. Мы любим классику, как и все старики. Мы не любим шум, если это только не шум нашей семьи, которая собирается у нас каждое Рождество для большого обеда, который до сих пор готовит он. Каждый год. Его пальцы помнят, а губы тихо шепчут ингредиенты и пропорции, его брови сосредоточенно сдвинуты, как и всегда, когда он погружён в свои мысли. Я знаю его наизусть. Я, кажется, могу предугадать каждое его движение, каждую эмоцию на его лице. А он помнит, что я мёрзну по вечерам, и всегда приносит мне тёплый плед, чтобы я мог укрыться в своём кресле. Это важно для меня, как и то, что мы гуляем каждый день в парке и кормим уток в те дни, когда он не заявляет, что боится их. Дорога до парка занимает в три раза дольше, чем когда мы купили дом, но нам некуда торопиться. У нас вечность впереди. Но он забывает. Об одном я молюсь каждый день, о том, что его взгляд не изменится, когда он однажды утром посмотрит на меня. Что в нем не будет отчуждения и непонимания, что какой-то старик лежит рядом с ним в постели. Он убеждает меня, что этого не произойдёт никогда. "Ведь нельзя же забыть твои морщинки около глаз и то, как ты целуешь меня перед сном?"- говорит он, и я верю ему. Он все ещё моя маленькая ложечка, а я могу уткнуться лицом в седые кудри перед сном и снова чувствовать себя самым счастливым человеком на планете. Хотя кому я вру. Я и есть тот самый счастливый человек. Мы прожили великолепную жизнь вместе и сейчас, что называется, отошли на покой. Все плохое сглаживается с годами, оставляя только приятные воспоминания, как то, когда я впервые держал нашего сына на руках. Мы до сих пор пишем песни. Но теперь они только для нас. Теперь нам не нужно признание, слава, деньги, хотя это никогда не было главным, но сейчас... Сейчас это только наши песни в нашем маленьком мирке. Мы живём вдвоём, и дети с внуками навещают нас как минимум раз в месяц, но нам хорошо и когда в доме тихо. Наш дом все такой же, как и раньше, с несколькими гостевыми и ухоженным садом - он находит радость в своих цветах, а я спустя десятилетия считаю, что это самое милое увлечение на планете. Ведь он сам, как хрупкий цветок. Мой цветочный мальчик. Думали ли мы, что действительно сможем состариться вместе? Но он забывает. Не то, чтобы это было важно, ведь у него есть я, и записи, и фото, и дневники, его смешные кожаные дневники, покрытые нелепыми рисунками и слишком философскими цитатами. Он хнычет, что не помнит, всхлипывая мне в шею, мой дряхлый старичок, который всегда хочет все знать. И тогда я начинаю рассказывать. Я рассказываю все с самого начала. С туалета. Ему смешно каждый раз, будто это и не он написал на меня все эти годы назад. Я не говорю, как было тяжело. Плохие воспоминания забываются, и нечего ворошить старое. Я рассказываю об огромных стадионах и о том, как я чувствовал... чувствую себя королём мира рядом с ним. Я напоминаю ему о том, как я готовился сделать ему предложение так долго, что Зейн рассказал ему о грандиозных планах, чтобы кудряшка не поседел раньше времени от того, что я пропадаю где-то и дергаюсь каждый раз, когда он говорит "да". Я рассказываю ему о свадьбе. О шампанском, о незабудках в его волосах и самом неуклюжем первом танце. Я не говорю о первой брачной ночи, потому что этот жеребец может решить повторить, и тогда мне придётся справляться с отдышкой ещё как минимум два дня. Но он помнит главное. Он помнит, что он любовь всей моей жизни. Он помнит имена всех наших детей и внуков и никогда не путает их в отличие от меня. Он помнит, что по пятницам мы заказываем вредную еду домой, и расписание Лиги Чемпионов, которую ему придётся смотреть со мной. Он боится смерти. Я тоже боюсь. Наверное. Я почему-то уверен, что мы и дальше будем вместе. Прошло столько времени, что я не смогу отделить его от себя и каленым железом. Мы живём, как один организм, и до сих пор принимаем ванны вместе, даже если наши тела потеряли прежний лоск и силу. Теперь, когда все время, что у нас есть, можно назвать свободным, мы можем никуда не торопиться. Мы можем завтракать целый час, а потом вернуться обратно в постель. Вместе. Все вместе. Он говорит, что такую рухлядь, как я, опасно оставлять в одиночестве, но я знаю, что он любит меня. Он мой антиквариат. Мы беседуем так много, как не говорили, наверное, никогда. В мире столько тем для разговоров, они никогда не закончатся. Я знаю, почему нас пугает смерть. Потому что она может забрать одного, а не обоих, обрекая на страдания до воссоединения. Я люблю его любым, но, надеюсь, по ту сторону солнца он будет молодым. Он будет странно танцевать и петь The Rolling Stones слишком громко. Я надеюсь, что там у меня снова будут силы кружить его на руках. А пока я могу прижимать его к себе, лёжа на диване. Мы больше не ругаемся. Совсем. Думаю, что потому, что спустя столько лет мы слишком хорошо знаем слабые места и раздражающие факторы друг друга. Теперь, если ему что-то не нравится, он просто смотрит на меня. У него есть специальный взгляд, и мне остаётся только закатить глаза, просто ради приличия, потому что с годами я разучился сердиться, и все исправить. Когда что-то не устраивает меня, я начинаю читать лекцию, как и всякий уважающий себя старик. Все происходит по-моему, потому что все боятся нравоучений от дедушки Луи. Но мы ругались раньше. Мы все же люди. И мы ругались громко, со страстью и чувством, мы били тарелки и кусались в поцелуе, чтобы доказать, что терпеть друг друга не можем, хоть и губы напротив слишком сладкие, чтобы отказаться от этого. Мы никогда ничего не боялись, потому что всегда знали, что через любые испытания пройдём вместе. И жизнь кажется легче воздушного шарика, когда он целует меня в шею. Мы знали, что мы окажемся здесь, в нашей спальне, через много долгих лет, уже через месяц после нашего знакомства. И вся наша любовь такая искрящаяся и бурлящая, как шампанское на нашей свадьбе, лишь доказывала то, что мы будем здесь. Пить чай на веранде и слушать птиц. Пылесосить ковры и вытирать пыль с фотографий в рамках. Я тоже забываю. Но я забываю по-другому. Я забываю, что жарю омлет. Я забываю, где оставил очки. Я забываю причесаться перед тем, как выходить из дома. Поэтому у меня есть он. Вдвоем мы помним самое главное. Оказывается, все остальное несущественно и глупо. Важен его голос. Важен цвет его глаз. Важна его сонная улыбка утром и первый вздох, когда он видит солнце. Важна моя любовь к нему, важно то, что он напоминает мне надеть шарф. Мы все ещё здесь. Мы все ещё вместе. А значит, чтобы ни было впереди, я все ещё точно знаю, что он открывает глаза с рассветом, потому что теперь мы любим рано ложиться спать. Ресницы трепещут. Ещё секунда. Вдох: - Лу, ты заваришь нам чаю?