Призрак сгоревшего театра

      Когда Ваня приехал в этот американский, совсем незнакомый ему город, в душе зародилось сомнение. Это был маленький, крошечный огонек, мечущийся где-то на задворках сознания. Это сомнение никак не повлияло на выбор Ивана приехать сюда. В конце концов, Брагинский часто сомневался.       Только это был страх, а не сомнение       Правда, тогда Иван даже не понимал, чего сомневался или боялся. Может, переживал из-за поступления? Эта консерватория была мечтой Вани, так что отступить русский никак не мог.       Однако, нет. Брагинский поступил даже без особых проблем из-за таланта и хорошего образования. Но при этом страх только рос и рос, не мешая повседневной жизни, но заставляя видеть в каждом углу непонятную тень, создавать в голове ужасные образы, не давая спать ночью без ночника.       С тех пор страх преследовал Ивана постоянно       Сильнее всего этот страх проявлялся, когда Ваня репетировал в старом театре. Это величественное здание всегда привлекало внимание Ивана, когда тот шел утром по пустым улицам. Удивительно пустым для такого времени. Это внушало ему одновременно восхищение и дикий, даже животный, страх. Брагинский никак не мог не трепетать при виде театра — ему отчаянно хотелось выступать тут, быть частью истории этого маленького мира. И ведь это действительно стало чем-то особенным для русского. Казалось, что как только он переходит порог, то сразу попадает в совершенно другой мир, другое время. И ему это нравилось.       — А это кто? — Найденный в столе плакат тут же оказался в руках Вани и был засунут под нос Франциску, чтобы тот его рассмотрел.       — О, Эван, это Альфред Ф. Джонс. Вечная звезда этого театра, — Бонфуа грустно усмехнулся, — сгоревшая в своей славе звезда.       Брагинский начал внимательнее рассматривать плакат. Потрепанный, довольно грязный. На нем был изображен какой-то молодой парень, тот самый Альфред, чье лицо прикрывала белая маска, мешая восстановить образ певца. Эта незамысловатая вещь внушала тревогу.       — Сгоревшая в своей славе звезда? — Русский удивленно посмотрел на друга. — Это что за метафоры такие, а?       — Ты тут уже не первый год, а ничего не знаешь, Эван, — недовольно протянул француз. — Этот театр сгорел восемь лет назад. Печально, да. Во время выступления Альфреда. Он учуял дым, но продолжил партию, не особо задумываясь. Он был на эмоциях, это был его звездный час, постановка Ромео и Джульетты. И конечно же ему досталась роль Ромео. Ну так вот, из-за этого он ничего не замечал. Зрители, видя, что выступление продолжается, а огня нет, тоже не забеспокоились, продолжая смотреть великолепную постановку. А когда началась паника, и огонь хлынул на сцену и в зал, двери оказались закрыты. И никто их не снаружи не открыл. А двери тяжелые. Пока их пытались открыть, огонь быстро распространился, с невероятной скоростью. Так театр, некогда шикарный театр, где любой оперный певец желал бы заполучить роль, на три года опустел. И Альфред Джонс, несравненный талант, подающий надежды, сгорел вместе с ним.       — Глупые байки какие-то… — недовольно пробурчал Иван. — Даже не верится…       Брагинский еще немного помял в руках плакат, вскоре вновь убирая его в ящик и навсегда забывая про Альфреда Ф. Джонса.       Пытаясь забыть       С этого дня Ване снился только один сон. Его вечный кошмар, который заставлял Ивана каждое утро просыпаться в холодном поту и панически бояться огня.       Огонь       Человек на сцене       Огонь       Опера       Огонь       Альфред, в костюме Ромео, берущий тебя за руку и прижимающий к себе       Огонь       Ты, в платье Джульетты, и поющий ее партию       Огонь, который обхватывает вас       -Ты такой заспанный, Эван. — Франциск растрепал волосы Ивана. — Через месяц у тебя выступление, а ты как зомби. Нехорошо…       Русский улыбнулся такой заботе друга.       — Целый месяц еще. Теперь буду репетировать тут. Почти каждый день, хах…       — Ага. А ведь всего два месяца назад ты бегал по залу и восхищенно что-то визжал. Первый твой приход был незабываемый. — Бонфуа рассмеялся, смотря на смущенного Ваню. — Все, иди на сцену уже. Я посмотрю с первого ряда, а потом сразу домой, мы и так задержались.       Брагинский никогда не терялся на сцене, всегда точно был уверен в себе и своих силах, но сейчас тревога почему-то застилала сознание, предупреждая о чем-то, но Иван никак не мог понять, чего же боится, если ничего не происходит.       Кто-то постоянно за ним наблюдал       Иван пел тише, чем обычно. Не вытягивал ноты.       — Все в порядке? — Француз удивленно посмотрел на друга.       Ваня поднял взгляд на Франциска. Точнее за него.       На лице человека, который почти полностью был скрыт тенью, но вполне различим, появилась хищная ухмылка. Она заставила Ваню вздрогнуть и почувствовать, как участилось сердцебиение. Неизвестный впился взглядом в Ивана, кажется, стараясь запомнить все детали и разглядеть что-то особенное. Русский закрыл глаза, оседая на пол.       Когда Франциск помог ему подняться, человека уже не было.       После этой невероятной встречи, которую Брагинский решил списать на переутомление и стресс, Ивану стали приходить букеты. Каждый чертов день Ваня приходил в гримерку и видел самые различные цветы. Иногда розы, иногда астры, иногда гвоздики, но больше всего поклонник любил присылать подсолнухи. Яркие желтые подсолнухи, которые так любил русский. И если все цветы почти сразу отправлялись в мусорный бак, то именно подсолнухи оставались лежать на столе. Иван никак не мог выкинуть такую красоту, уж слишком они ему нравились. А потом поклонник решил отправлять букеты более роскошные, оставляя в них маленькие открытки, чаще всего пустые, но однажды Ваня все же выловил одну с текстом.       «Я просто сгораю от чувств, которые вызывает во мне твой прелестный голос»       Брагинский тут же краснеет, решая просто выдохнуть спокойно и не накручивать себя. Мало ли, может, просто кому-то и правда понравился его голос. Букет с этой запиской он решил поставить в вазу, уже взяв в руки цветы, но его взгляд скользнул по отражению в зеркале.       Там цветы моментально сгорают в огне       Ваня вскрикивает, роняя букет на деревянный пол. Они абсолютно такие же, какими были изначально. Земля словно уходит из-под ног, но парень не может оторвать взгляд от зеркала, которое настойчиво показывает позади него человека в белой маске. Оборачиваясь, Иван понимает, что сзади никого нет. Единственное, что кажется верным в такой ситуации — разбить зеркало. Осколки тут же оказываются на столе, некоторые разбросаны по полу, а другие остаются в израненной руке, из которой на пол течет кровь. Но самое пугающее то, что во всех них отражается перекошенное от гнева лицо, которое Иван никак не может разглядеть из-за пелены слез, вызванных болью и ужасом от всего происходящего.       — Как ты посмел, любовь моя?       Брагинскому кажется, что кто-то говорит ему это на ухо. Но он точно знает, что позади никого быть не может.       После этого случая Ваня долго не решался вернуться в гримерку. Теперь он точно знал, что его страх появился не просто так. Иван начал так же остерегаться театра, и некогда самое уютное для русского место стало чуждо ему. Он старался уйти оттуда при любой возможности, но бегать долго не получилось. Совсем скоро начиналось выступление. И Брагинский, сидя в гримерке с Франциском, молился, чтобы все прошло хорошо. Это был его шанс, первое выступление. Именно от него зависело то, дадут ли Ивану еще одну роль. Заметят ли его?       — Это было прекрасно, Эван! Ты был на высоте! — Бонфуа радостно что-то говорил, но вслушиваться в его слова Ваня никак не мог.       Перед глазами русского все еще был огромный, светящийся своим блеском и лоском зал, куча гостей, а по коже еще были мурашки от аплодисментов, немного покачивало от волнения. Приятного волнения. Иван никогда не чувствовал себя столь счастливым, как в эту секунду. И он точно решил, что еще выйдет на эту сцену.       -…Ты меня вообще слушаешь?! — Бонфуа возмущенно посмотрел на друга, но увидев, что тот еще не отошел, лишь понимающе улыбнулся. — Тебе тут даже подарки кто-то принес. Удивительно.       Брагинский мотнул головой, удивленно посмотрев на стол, на котором и правда была какая-то коробочка.       — Красивая обертка, — Иван развязал бантик, осторожно распаковывая подарок. — И что это может быть?       — Какой-нибудь поклонник, который просто без ума от тебя, — француз хихикнул, похлопав Ваню по плечу. — Мне уже пора, ты тоже не задерживайся, хорошо?       Иван кивнул, провожая Франциска взглядом и все же открывая коробку, видя упаковку конфет и еще, на этот раз уже бархатную, коробочку. Раскрыв ее, он обнаружил невероятно красивое колье, изящное, фиолетовое, какие он обычно видел у своей матери. Такие подарки очень пугают и смущают, потому что колье обычно носят женщины, но русский всегда был невероятно любопытным, поэтому колье тут же оказывается на его шее. Иван трижды проклинает свое любопытство, потому что зеркало вновь показывает, словно украшение покореженное, как после пожара. Но в реальности оно все такое же красивое и целое. Брагинский внимательно приглядывается к вещи, даже не моргая. И вздрагивает лишь тогда, когда зеркало показывает, как его обнимают за талию. Он чувствует лишь могильный холод. В зеркале его целуют в ухо, но он чувствует только порыв ветра. Ваня даже не кричит, вглядываясь в отражение. А потом срывает украшение, бросая на пол и убегая подальше, забывая рюкзак с любимой книгой и дневником. Он уже не видит, что лампочки лопаются, а на зеркале появляется трещина.       Рюкзак оказывается дома       Брагинский долго не решается его трогать, но в дневнике его самые дорогие воспоминания о семье, фотографии. Правда он все равно его не находит, грустно вздыхая. Зато на его месте оказывается записка и что-то другое.       «Дневник я решил забрать себе, любовь моя. Зато оставляю кое-что другое.»       Ему положили платье.       — Что?!       Платье Джульетты, в которое он был одет в своем сне. Точь в точь. Почему-то оно вовсе не пугало Ивана. Не вызывало отвращение. Но русский все же решил от него избавиться. Но…       Платье оказывалось каждый раз на его кровати. А потом оказывается закинутым в шкаф и позабытым       Иван решает уехать из города и попробовать найти свое место в другом. Его мечтой все еще остается в театр. Но в очередное утро, когда он уже должен был уезжать, его потревожил звонок от Франциска.       — Эв-ван, — нервно пробормотал его имя друг, — быстро приезжай в театр… прошу… я...       Звонок прервался, а Брагинский тут же выбежал из дома, останавливая первую попавшуюся машину и прося довезти до театра. Весь путь словно в тумане. Иван выбегает из машины, даже не сказав ничего водителю, вспоминая испуганный голос друга. Он не замечает, что нет персонала и здание пустое. Не замечает также того, что двери за ним захлопываются. Он просто бежит, ища Бонфуа, но находя только пустоту. Никого нет. Ваня звонит другу, но связи почему-то нет. Двери оказываются закрыты. Все, без исключения.       — Откуда? — В руках русского оказывается платье, но он точно помнит, что убирал его в шкаф.       — Я решил, что тебе подойдет роль Джульетты, — Незнакомец сидит в кресле, положив ногу на ногу и улыбаясь.       Иван не верит, что теперь видит его не только в зеркале. Вот же он. Вполне реальный. Брагинский даже может почувствовать то, что он прикасается к его щеке. И вовсе не холодный, а теплый. Как самый настоящий человек.       — Ну же, моя милая Джульетта, надень это платье… — Альфред, тот самый Альфред, который сгорел, нежно и тепло ему улыбается.       Ваня словно заколдован, смотрит в эти невероятные голубые глаза и все сильнее пропадает. Надевает это платье, даже не нервничая, не возмущаясь. Поворачивается к Джонсу спиной, чтобы тот затянул корсет. А призрак продолжает улыбаться, только теперь загадочно. Франклин выводит русского на сцену, закружив в танце. Непонятно, откуда заиграла мелодия, хотя музыкантов нет. Брагинский оглядывается и видит мутные очертания оркестра. Тоже призраки.       Альфред начинает петь, а Иван подхватывает его. Они исполняют тот самый дуэт, который Брагинский все это время слушал во сне, который выучил за это время. Края сцены тонут в огне, но Ваня совершенно не обращает внимания ни на сам огонь, ни на дым. Он просто поет, полностью отдаваясь мелодии.       — Я без ума от твоего голоса, — тихо шепчет Альфред. — И от тебя самого. Разделишь со мной вечность?       Иван кивает, не раздумывая.       Помните, Иван говорил, что еще вернется на эту сцену?       Он вернулся.       Помните, Иван говорил, что войдет в историю этого театра?       Он вошел.