И что-то важное между

Куроо всегда рядом — Кенма привыкает к этому неожиданно быстро: они живут в соседних домах, гуляют вместе, играют в волейбол, Куроо часто заглядывает в гости. Но от разницы в один год никуда не деться, поэтому в старшую школу Куроо уходит первым. — Ничего, — треплет он Кенму по голове после выпускной церемонии из средней, — один год — это ерунда! Сам не заметишь, как пройдет. Буду ждать тебя в Некоме. Ты ведь тоже туда собираешься? Кенма соглашается — потому что ему, в сущности, все равно куда идти. И пусть этого, наверное, не видно, но он правда рад услышать это «буду ждать». Каникулы пролетают в один миг, и в апреле Куроо уже сворачивает в другую сторону на перекрестке в семи минутах ходьбы от дома. Он продолжает писать ему порой смски во время занятий, но в школе становится скучно до тошноты, ходить туда не хочется; волейбол тоже совсем не такой веселый, как раньше, и Кенма даже подумывает бросить. Это чувство отступает только тогда, когда Куроо вытаскивает его побросать мяч недалеко от дома. — Прости, что долго не заходил, — Куроо задумчиво чешет затылок, из-за чего его и без того торчащие во все стороны волосы начинают сзади топорщиться еще сильнее. — Сам понимаешь, новая школа, с одними бумажками проблем куча, тесты еще… Зато наконец-то со всем разобрался, даже в волейбольный клуб заявление подал. Ты тут как? — Хорошо, — абсолютно искреннее отвечает Кенма. Сейчас ему действительно хорошо. И он не хочет признаваться ни ему, ни себе, что без Куроо ему… одиноко. Странное чувство: раньше Кенме хватало приставки и чтоб его оставили в покое. А теперь этого уже недостаточно. Недостаточно Куроо. Нормально, что у Куроо теперь новая компания, пытается убедить себя Кенма. Это он не смог завести больше друзей в школе, а у Куроо с этим никогда не было проблем. И тем для обсуждения у них наверняка больше: Кенма сам знает, что не лучший собеседник. Так что он старается не огорчаться, когда Куроо говорит, что после школы придет поздно или не успеет зайти. Так, наверное, и должно быть? Раз уж Куроо на год старше. Иногда Кенма очень хочет, чтоб этого года не было. Правда, периодически Куроо предпринимает попытки вытащить Кенму куда-то вместе с ними. Вот и сейчас звонит: — Пойдем с нами? Ребята после школы звали в гейм-центре потусить. Не хочешь, м? Почему Куроо никак не поймет, что ему неловко? — Нет, — замявшись, отвечает Кенма, — прости, Куро. Лучше бы они куда-то сходили вдвоем, думает он и сильнее сжимает телефон в руке. Куроо на другом конце — жутко далеко — смеется: — Ну смотри! Все равно же поступишь на следующий год, придется общаться с кем-то еще. Ладно, как знаешь. Увидимся завтра? — Ага, увидимся, — обещает Кенма и с облегчением кладет трубку. И слегка улыбается — значит, Куроо завтра зайдет. Куроо все равно знакомит его со своими новыми друзьями: просто притаскивает Кенму к себе, когда они пытаются совместно готовиться к тестам. Пользуется тем, что у него тоже проверочная по математике на носу. Пихает его в бок и говорит: — Это Кенма, мой лучший друг. Кенме страшно неудобно, когда две склонившиеся над распечатками головы поворачиваются к нему. Он выдавливает негромкое «здравствуйте» и утыкается взглядом в пол. — Он выглядит чересчур адекватным для твоего друга, Куроо, — ворчит один из них и вдруг улыбается ему. — Я Яку, это Нобуюки. Мы из волейбольного. А Куроо про тебя все уши протрещал. Тоже играешь, да? — Кенма лучший связующий в мире! Сами скоро убедитесь, — провозглашает Куроо с кровати и громко хрустит стащенным у Кенмы яблоком. Кенме хочется его задушить — потому что сам он краснеет так быстро, что это замечают все. Потом он просто сидит и наблюдает: Куроо уверен в себе, Куроо обаятельнее, Куроо способен разговорить любого — Кенма знает это как никто, но все равно бессильно сжимает зубы, когда видит, как тот спорит с Яку или болтает с Нобуюки. Наверное, первый раз в жизни он чувствует ревность. Друзей ведь можно ревновать, правда? А вот когда хочешь безраздельно внимание другого человека себе, это уже как-то по-другому называется. — Эгоизм, — шепчет себе под нос Кенма. Он — страшный эгоист, которого Куроо называет лучшим другом; Кенме стыдно, очень стыдно, и, засыпая, он чувствует себя самым несчастным человеком на земле. Потом он еще не раз встречает ребят из волейбольного клуба — но тренируются они с Куроо по-прежнему одни. Кенма не спрашивает, почему тот никого не зовет. Когда он наконец поступает в Некому, становится ясно, что дело не в эгоизме. Точнее, не только в нем. Теперь они с Куроо проводят куда как больше времени вдвоем: пересекаются в столовой, в библиотеке, обедают на крыше — и, конечно, тренируются вместе. Уже не на импровизированной площадке за домом Куроо, как весь последний год, а опять в нормальном спортзале. Только Кенма все чаще думает о том, как бы уйти пораньше — уже по другой причине. Раскрасневшийся после тренировки, мокрый Куроо кажется очень притягательным, и хочется подойти, уткнуться в плечо, почувствовать запах кожи и пота — если это Куроо, то даже совсем не противно, слизнуть ползущую каплю, подняться языком по шее... Кенма спотыкается, чуть не теряет мяч и запрещает себе думать об этом. Но сказать проще, чем сделать, так что ему впервые снится эротический сон с участием Куроо. Ему вообще впервые снится такой сон, после которого Кенма просыпается со стояком. Закусив нижнюю губу, он доводит себя до разрядки, представляя другие ладони — шире, жестче, мозолистее. И больше себе не врет. Куроо ему нравится. Так, как должны нравиться девочки. Куроо он, конечно же, посвящать в это не собирается. И продолжает ходить на тренировки, каждый раз надеясь побыстрее слинять незамеченным. А вот волейбол со временем перестает нравиться совсем. Точнее, атмосфера в волейбольном клубе. Куроо и раньше пару раз жаловался на местные порядки, а теперь Кенма думает, что на его месте жаловался бы в двадцать раз больше. Наверное, он не до конца японец, раз не понимает, почему год-два разницы делают автоматически кого-то умнее и круче. Или, может, он просто слишком давно общается с Куроо, которому тоже неважен возраст. В любом случае желание уйти все сильнее. Однажды он так и говорит: — Я хочу уйти из клуба. Куроо хмурится, вздыхает: — Осталось потерпеть только год. Семпаи скоро выпустятся, а остальные понимают, насколько ты нам важен. И Кенма остается. Правда, порывается поговорить с тренером чуть ли не каждые две недели — Куроо приходится хватать его за шкирку в последний момент. В этот раз он заявляет: — Ты не можешь бросить, я уже придумал нам кричалку на следующий год! Кенма хмыкает: — Какую? — «Мы, — показывает на себя Куроо, — кровь, бегущая по венам, доставляем кислород, чтоб мозг мог нормально функционировать». На слове «мозг» палец Куроо упирается Кенме в грудь. Кенма смотрит на него пару секунд, потом отворачивается. — Она мне не нравится. Краска заливает лицо. — А мне — да, — парирует Куроо и наконец убирает руку. — И все сразу будут знать, что ты у нас самый ценный. — Зачем… Куроо подмигивает: — Может, я так хочу: чтоб все слышали, что у меня есть ты. Кенма тут же вкладывает в эту фразу десять разных подсмыслов, и от каждого из них лицо горит еще сильнее. И Куроо точно ничего такого не имел в виду. — Ты тоже мой лучший друг, Куро, — отвечает он. Куроо хмыкает, улыбается; затем улыбка будто сползает с его лица, и он говорит неожиданно серьезно: — А если я скажу, что ты для меня что-то большее? А потом неловко смеется, сам отводит взгляд: — Забей. Но Кенма настойчиво дергает его за рукав. — Повтори. Кенме не раз говорили, что он хорошо считывает окружающих, но сейчас ему как никогда нужно убедиться, что он не ошибся. — Что? — Повтори то, что сейчас сказал. — Не-не-не, забей, просто плохая шутка. Кенма тихо выдыхает, набирает полную грудь воздуха и крепко сжимает ладонь Куроо. Тянет его другой рукой за ворот рубашки, смотрит прямо в глаза. И говорит: — Я тоже.