Букет желтых хризантем

Он поступил к нам в отделение совсем бледный, такой тощий, в нем будто не было жизни, она словно медленно покидала его прямо на моих глазах. Но, несмотря на свое состояние, он смеялся, шутил, пытался со мной разговаривать — отвлекал себя. Сначала я принял его за очередного шумного и беспокойного пациента, такие часто встречались в моей практике, но он оказался совсем другим. Пока я заполнял его историю болезни, узнал его имя — Такао Казунари. Предварительный диагноз — рак. *** — Меня зовут Мидорима Шинтаро, я Ваш лечащий врач. — Доктор, Вы же вылечите меня? А то, если честно, больничная еда совсем не как на курорте и поразительным вкусом не отличается, — и он засмеялся, как смеются после смешной шутки или веселого анекдота. Но не когда у тебя такой диагноз. Я промолчал, поправил съехавшие на нос очки и стал проводить осмотр, хотя оставаться спокойным в этой ситуации почему-то выходило с трудом. Этот парень так цеплялся за жизнь и пытался наслаждаться ею даже в болезни, что я просто не мог снова напомнить ему о его проблеме. — Доктор, а что у меня? — Вы не знаете диагноз? — Неа, я помню, что мама срочно вызвала скорую, а потом я оказался тут, — он задумчиво почесал затылок, как-то по-детски выпятив нижнюю губу, а потом посмотрел на меня своими серо-голубыми глазами; такого цвета иногда бывает небо перед дождем. Я не хотел говорить ему, что, возможно, его жизнь скоро закончится. — Я скажу Вам диагноз, когда проведем все обследования, — поправил папку с бумагами, быстро послушал его пульс и поспешил удалиться в ординаторскую. И давно ли мне, квалифицированному врачу, стало так трудно сообщать людям их болезни? *** Почти полторы недели он проходит разные процедуры. Я лично провожал его от палаты к кабинету и обратно, не мог позволить медсестрам проговориться или снова как-либо накосячить. Он оказался очень болтливым парнем, рассказывал мне абсолютно обо всем, что любит хризантемы, что без ума от животных, и когда выйдет отсюда, хочет сделать небольшой питомник для бездомных кошек и собак. Еще он рассказал мне, как тайну, привстав на носочки и при этом попросив меня наклониться к нему, закрыл своей полупрозрачной ладонью рот и шепнул на ухо, что иногда чувствует себя парящим в небе ястребом, свободным от всех бытовых проблем, абсолютно свободным. На следующий день я принес ему букет его любимых цветов. Он обрадовался, будто дитя, будь его воля — точно запрыгал бы от радости, но приставленная к нему капельница мешала сделать это. Я заметил жуткие гемотомы на его руках — чертовы медсестры все же смогли пробраться к нему в мое отсутствие. Я стал выводить его на прогулки вокруг больницы, молча наблюдая, как лучи солнца играются с его волосами, придавая им сияние, даже свечение. Почему-то в эти моменты он выглядел абсолютно счастливым. Иногда я брал с собой его любимые мандарины: мы присаживались на скамью и он старался аккуратно снять с них кожуру, пачкая пальцы, а потом и рот в липком, сладком соке. Помню, как он предложил мне попробовать, а я наклонился и поцеловал его во влажные губы, слизав весь сок с них. Он тогда точно был в цвет мандарина, а я не смог сдержать улыбки. Я тогда совсем забыл о его диагнозе. Через три дня снова купил ему букет цветов, желтых, как то самое солнце, под которым мы гуляли последние дни. Как и он сам. — А где Такао Казунари? — я пришел в палату раньше положенного, но другие пациенты уже не спали, а самого Такао нигде не было видно. — Доктор Мидорима! — меня окликнула запыхавшаяся медсестра, сжимая в руке папку с бумагами. Кажется, история болезни, — пациент Такао... Он ночью умер, его перевели в морг. Заполните оставшиеся документы, пожалуйста. Букет желтых хризантем беззвучно падает на пол. Серо-голубое небо заплакало проливным дождем.