После стольких лет...

Им обоим, как говорится, уже далеко «за» - энное с хвостиком число прожитых лет. Да вот только прожитых вдали друг от друга. Они решили, что так будет проще им обоим – никто никогда не узнает об их «прежних» отношениях. Гермиона останется с Уизли, он же, Драко, возьмет под крылышко младшую из сестер Гринграсс – Асторию. У обоих теперь уже есть дети, семьи. И вроде бы, все замечательно, все так легко и просто… Наверное. На деле же все слишком неправильно и фальшиво. Невыносимо-сладкий сливовый пирог на столе, дурацкая синяя скатерть, расставленные по всему дому цветы и присутствие рядом такого неправильного, чужого тела. Он уже не раз сомневался во всем этом. Каждый день он готов был послать все к черту и просто… просто быть. Рядом с ней. Часто он задумывался о том, почему это всегда была она. А потом вспоминал старую присказку – запретный плод сладок. Да, сладок. Даже слишком. Он на своей шкуре проверил. Они довольно часто пересекались в Министерстве. Он буравил ее взглядом, а она даже не смотрела в его сторону, а если и замечала его, то тут же отворачивалась и притворялась, что не то разговаривает с кем-то, не то ищет что-то в сумке. Он завидовал ее стойкости. Он ненавидел это ее чувство собственного достоинства и в какой-то степени обожал. Она так могла – он не мог. Он не знал, что она чувствовала, глядя на него, да и вообразить не мог. Зато прекрасно понимал собственные ощущения – эту тесноту внутри не то что собственного тела, но внутри всего его существа. Не раз и не два он думал о том, что будет, если просто наложить на нее заклинание Империус, чтобы просто... Посмотреть на нее, да так, чтобы она прямо смотрела на него в ответ. И это уже не говоря о других его мечтах и фантазиях, признать которые он и сам иногда боялся. Однажды идея заколдовать ее стала настолько навязчивой, что каждый его сон, будь то греза или ночной кошмар, так или иначе были связаны с этой его безумной мыслью. Однако он не был способен осуществить задуманное. Никогда. Это было слишком… слишком. Жестоко по отношению к себе. К ней. К ним обоим. К тому, что между ними было… или могло бы быть. Драко не решался, а потому просто смотрел на Грейнджер и вспоминал все то, что было, казалось, целую вечность назад. Он вспоминал, как она кружилась с Крамом в вальсе на Святочном балу, нарядная и красивая, светящаяся, как солнце. Сотни раз он прокручивал в голове свои слова, сказанные ей, тогда, когда Пожиратели смерти совершили нападение во время Чемпионата мира по квиддичу. Как безумный, он думал о пытках, которые устроила ей Беллатриса в его же доме, и ее слабое, едва-слышное спасибо, адресованное в знак благодарности за то, что он их не выдал… Она всегда прощала его. Прощала всегда и все, начиная от бесконечных оскорблений, злых шуток, насмешек и заканчивая тем, что он совершил, будучи на Астрономической башне и в Выручай-комнате. Ему все сходило с рук – его эгоизм, высокомерие, трусость; его слабость. Да, именно слабость. Он всегда был слабаком. Он никогда не мог признать, что любит ее настолько, что любовь эта граничит с умопомешательством. Драко не мог и мысли допустить о том, чтобы отказаться от всего ради какой-то грязнокровки… Но все это было тогда. И сейчас, после стольких лет, он изо дня в день с нарастающей острой болью осознавал, сколько всего потерял. Безвозвратно. Не Крам должен был кружить ее на Святочном балу. Не Поттер и Уизли должны были оберегать ее тогда на Чемпионате, заботиться о ней… быть с ней. Это все должен был делать он, Драко. Он должен был холить и лелеять ее, потому что – черт – просто потому, что она была самым дорогим, что было и есть в его насквозь прогнившей жизни. Это он должен гладить по спутанным каштановым волосам, заваривать ее любимы ромашковый чай и класть в него ровно две ложки сахара, когда ей плохо, сидеть с ней до поздней ночи и читать очередную интересную книгу или смотреть – Мерлин, как это называют маглы?! – сентиментальное кино, потому что ей всегда нравились глупые мыльные оперы и мелодрамы. Это он должен был гулять с ней под дождем без зонта и приносить ей сладости; он должен был запечатлевать ее лицо, ее улыбку на колдографиях; он должен был делать ей неожиданные сюрпризы и подарки; он должен был испечь ее любимый шоколадный торт на ее двадцать седьмой – да и на любой другой – день рождения; он должен был свозить ее в Париж и проторчать с ней целый день в Лувре; он, он, он… - Милый, Дафна приглашает нас к себе в выходные. Секунда тишины и непонимания. Что?.. Она взяла его за руку. Ее пальцы, такие холодные, слегка влажные, хотелось убрать. Он мечтал запретить ей прикасаться к себе, но не мог. Астория слегка улыбнулась: - Ты, должно быть, задремал, милый… Милый. Чертова Грейнджер никогда бы его так не называла. - …я говорю, что Дафна приглашает нас к себе на выходные. - Нас? – переспросил Драко. - Ну да. Тебя, меня и Скорпиуса. Эти слипшиеся от туши ресницы, напомаженные губы. Волосы, собранные в самую уродливую прическу, которую он когда-либо видел. Эти глаза, болотно-зеленые, будто вязкие; скользкие пальцы… Как бы он хотел сказать нет и послать все к черту. Но вместо этого он улыбнулся ей в ответ. Сжал ее руку. - Дивная мысль. Передай, что мы обязательно будем.