Пустые слова

- Sieg Heil! «Да здравствует победа!». Этот возглас уже никого не удивлял, он стал приветствием даже для детей в школе. Он звучал во всех городах Германии. Люди праздновали. Простой народ радовался победам, вести о которых до них доносила пропаганда Геббельса. Победа над «Версалем», системой, запретившей немцам иметь хорошую армию. Победа над австрийцами, которые приняли вермахт как друзей. Победа над Польшей. Люди читали в газетах, какими трусами оказались поляки и как легко немецкие «ролики» сминали убегающих солдат. Жителям Германии было чему радоваться. Кончался сентябрь, решивший судьбу всего мира. Этот сентябрь стал светлым для немецкого народа. Советская сторона добросовестно исполняла торговый договор, Гитлеру уже не приходилось вести отчёт по продовольствию для населения, бензин перестали разбавлять спиртом и экономить. Газеты исправно писали о том, какие новые виды вооружения выпустил вермахт и как преуспели в военной подготовке его солдаты. Но за всем этим крылось нечто большее. Из Польши уже шли эшелоны с трупами. Первыми жертвами войны. А между тем генералы уже заканчивали план захвата Западной Европы. - Вам следует знать, - говорил Гитлер начальнику генштаба Францу Гальдеру. – что все захваченный польские земли отныне следует считать только удобным плацдармом для стратегического развёртывания войск ради полного уничтожения большевистской заразы. Но выступить против России мы сможем лишь тогда, когда у нас будут развязаны руки на Западе... Германия стряхнул пепел с сигареты, издали глядя на толпящийся народ, состоящий из русских и немцев. Что его только дёрнуло полететь в Москву вместе с Риббентропом? Мог бы сейчас вправлять мозги своему новоявленному и уже всеми восхваляемому правителю. Гитлер иногда перегибал палку в своих планах. По крайней мере, так казалось Германии. Они часто ругались с фюрером, но всегда приходили к какому-то общему решению. Всё-таки идеология влияет на характер страны. Работы с бумагами меньше не стало, но теперь их хотя бы стало приятно читать. Там танки строятся, там оружие выпускается, там вообще с русскими мир заключили. Приподнятое настроение народа поднимало дух самого Людвига. Иногда он даже начинал задумываться, куда бы деть все земли, завоёванные в будущем. Вот и теперь он смотрел на солдат и невольно представлял их идущими победным маршем по всё новым и новым землям, их форма блистает нашивками и крестами, сзади едут танки… Но Германия быстро отогнал от себя подобные мысли. Нельзя было поддаваться военной стихии. Танки – это хорошо, но нужно знать, куда их направлять. Пока Гитлер ратовал за войну на Западе, Людвиг совсем не хотел мешать. Пускай. Запада он не боялся, его вермахт действительно легко смял поляков гусеницами новейших танков, Рейхенау не зря заслужил похвалу самого фюрера. Европу они покорят быстро. Но его беспокоили планы Гитлера по поводу Советского Союза. Сколь бы он не отставал от Германии по техническому развитию, сколь бы не были плохо одеты его солдаты, но он всё равно оставался Союзом, основу которого составляли русские. А русских Крауц недолюбливал. Потому что просто их побаивался. Гитлер и слушать не хотел о Первой Мировой. Он говорил, мол, Россия была повержена и подписала позорный Брестский мир. Он не хотел придавать значения воле русских солдат, дравшихся камнями и палками с пугающим рвением. А Германия об этом задумывался. Он как мог оттягивал построение планов о России. Как бы силён ни был вермахт, он был готов всего лишь на несколько месяцев войны. А в войне с русскими временных рамок устанавливать нельзя. Невесёлые мысли прервали голоса за спиной. Немец обернулся, опустив руку с сигаретой. К нему шли, беседуя, Анна и Наталья. Людвиг вздохнул, незаметно отбросив сигарету, затушил окурок носком армейского ботинка. Курить при женщинах в Германии было непозволительно. Немец кивком ответил на приветственную улыбку России. - Хорошо выглядишь, Германия, - произнесла Анна, всё так же спокойно и мило улыбаясь. – Как поживает твой министр? - Украден вашим, - пожал плечами Людвиг, вспомнив, как Риббентроп удалился куда-то в компании Молотова. - Не переживай, я верну его тебе в целости, - засмеялась девушка. Они оба, две державы, знали о том, что эта дружба добром не кончится. Германия знал заранее о всех планах Гитлера, а Россия лишь догадывалась. Её смекалка была известна. Но сейчас можно было пошутить и просто поговорить. Разве плохо позволить себе побыть простым человеком? Германия считал, что да, плохо. Но он покорно улыбнулся девушке в ответ, переходя на имена, тем самым отводя политику на второй план. - Не сомневаюсь, Анна. - Где твой брат? Он тоже приехал или только тебя притянули? – улыбнулась Анна, оглядываясь. Почему-то сейчас ей хотелось увидеть именно Пруссию, ведь она его не видела так давно. Если изменился сам Германия, то изменился ли и его неугомонный братец? - Нет, он остался у себя. Сказал, дела, - покачал головой Германия. - Это какие у него там дела? – притворно поморщилась русская. – Как только увидишь его, передай ему от меня, чтобы навестил нас. Он всё-таки тоже союзник. Германия послушно ответил, что всё передаст дословно. И мысленно добавил, что выставит брата пинком из Берлина под предлогом дипломатической миссии в СССР. Как ни странно, а Гилберт был полностью против Гитлера. Они с Германией очень часто ругались до хрипоты. Пруссия считал, что «этот усатый человечишка» страну до добра не доведёт и зачастую просто мешался на совещаниях, ничуть не смущаясь громких слов и обидных фраз. Но Германия знал, что Гилберт с радостью поедет в Россию. Прусс любил эту страну несмотря ни на что. Он говорил, что здесь всегда есть, чему удивиться. Вот и пусть удивляется вдоволь где-нибудь подальше от Рейхстага. - Ой, вот ваш министр! – Анна моргнула, поймав взглядом Риббентропа где-то в стороне. – Он мне и нужен. Удачного дня. С этими словами русская очень быстро растворилась в проходящей мимо толпе солдат, оставив сестру и немца моргать ей вслед. Германия тихо вздохнул, переводя взгляд на Наташу. Она ничуть не изменилась с их последней встречи. Всё такая же бодрая и слегка сосредоточенная. Очень не вовремя вспомнилось подписание Брестского мирного договора, когда он отдавал её обратно сестре из плена. Как не хотелось её отдавать, как ему нравилось думать, что она принадлежит ему. Крауц в который раз оборвал поток мыслей, поймав себя на разглядывании лица славянки. - Ты спишь? – Наталья улыбнулась, помахав перед его лицом рукой, - Не спи. - Не сплю, - согласился Германия, моргнув, возвращаясь в реальность. – Извини. - Ну… - почему-то замялась девушка, глядя ему в лицо, - Как ты? - Хорошо, - пожал плечами Людвиг и хотел спросить что-то, но был неожиданно прерван: - Тогда ответь мне, Людвиг Крауц, - девушка нахмурилась, заставив немца тут же начать гадать, насколько опасным может быть вопрос. – Зачем ты затеял всё это дружественное подписание? К чему оно, если ты не собираешься его исполнять? Вопрос оказался опасным. Германия не предполагал, что его спросят об этом так открыто. Впрочем, эта девушка всегда умудрялась удивлять его. Людвиг вздохнул. - Договор подписан, Наталья. К чему вопросы? - Пока всё идёт хорошо, да, - кивнула девушка, вглядываясь в непроницаемые голубые глаза, - Пообещай мне, что так будет и дальше. Крауц промолчал. Он не любил врать, а давать пустые обещания – значит соврать. Наталья выжидающе смотрела ему в лицо. - Людвиг, - твёрдым голосом позвала Беларусь. - Пообещай мне. Германия глубоко вздохнул. Выбора не было. Если он откажется, все планы, и без того прозрачные, пойдут прахом. А муки совести – только его личные муки. - Хорошо, Наталья. Обещаю. Девушка тихо выдохнула, кивнув, и неожиданно улыбнулась. Германия сомневался, что она ему поверила, но был рад перемене темы. - Вот и хорошо, - с улыбкой сказала девушка, кивнув. – Пойдём прогуляемся, поговорим… * * * Германия поморщился, перематывая бинт на груди. Раны всё ещё болели, шрамы не хотели заживать, а сломанные рёбра мешали дышать. Хоть сорок пятый год уже подходил к концу, никто даже близко не оправился от войны. Хотя он ещё легко отделался. По справедливости, его должны были убить. Почему Брагинская его пощадила, он не понимал. Ведь имела полное право убить. Да и самому ему хотелось провалиться сквозь землю. Он очень часто вспоминал тот разговор с Натальей, в тридцать девятом. Он ненавидел врать и знал, что слово не сдержит. И не сдержал. От него натерпелись все. И Россия, и Беларусь, и даже собственный брат, которого четверть часа назад увезли из дома. Теперь он часть Союза и будет жить с ними. Людвиг знал ещё в сорок четвёртом, что проигрывает, но не думал, что будет так тяжело. Морально тяжело. Как только идеология гитлеризма ушла из народных масс, сознание страны отпустило тоже, и Людвиг в полной мере увидел, что натворил. Перед глазами стояло лицо Натальи, осуждающе глядящей на него. Как она туда сумела доползти, он не понимал. Её раны не шли ни в какое сравнение с его. Но она сумела, и он подозревал, что именно для того, чтобы заглянуть ему в глаза. И заглянула. И что-то внутри зашевелилось, заставило немца опустить взгляд. Людвиг поднялся, закрепив бинт, и подошёл к окну. Дома можно было спокойно покурить. Курить он стал часто. Когда-то давно он пообещал ей, что изменится. И Беларусь поверила. А он её подвёл, снова совершил ошибку, сделав ей больно, душевно и физически. И сейчас он дал обещание уже себе, что изменится. Германия выдохнул дым в морозный воздух распахнутого окна. Теперь предстояло вытягивать страну из руин. И он вытянет, как уже однажды вытянул… По улице медленно брели прохожие, слетал мелкий снежок. В небе было тихо…