***
Ножик, шерканув в последний раз, застыл к напряжённом кулаке Блейн. Придирчиво осмотрев заточенный конец длинной палки, Блейн поднялась — Андуин мочил её. Свою палку Блейн искала долго, отыскала почти к вечеру. Если эльф не хочет возвращать оружие — а кухонным ножиком многого не сделаешь — придётся его удивить. Пиратка нашла опору ногам в камнях, покрытых грязно-жёлтой слизью, и двумя руками схватилась за новую любовь — копьё. От эльфийского хлеба воротило и обычной рыбы хотелось жуть как. Да и нечего было есть весь день. Не приходил и страж, а Блейн не намеревалась искать. Два дня прошло — она всё сидела на берегу, мусоля разносортные мысли. Праздник разыгрался — Блейн слышала. И, хмуро и отстранённо гипнотизируя катящиеся кольца воды, думала. Перед глазами сияла тиара Галадриэль. До сих пор Блейн не отыскала способа, которым могла достать её. Осознание этого уничтожало. Мгновенным выпадом Блейн вонзила копьё в воду, как-то обессиленно зарычала и, швырнув палку на берег, спустилась с камней. «Нет времени ждать! Нет времени думать, — она подхватила сброшенную куртку и закрепила её на плечах — вместе с настроением разбушевалась и погода. — Если не сегодня смогу… То, возможно, уже никогда. Все эльфы на празднике. Я должна…».***
С её бесшумной, порывистой походкой могла сравниться только поступь рыси. Жадное, свирепое чувство душило сердце Блейн и вместе с тем на чёрных крыльях поднимало её над землёй, чтобы потом, возможно, сбросить в пропасть. И оно сбросило, втоптало в грязь, как Блейн топтала растения. Иттор, не облачённый в праздничные одежды, вынырнул к Блейн из ветреного мрака, заставив её остановиться, как перед стеной. Это был тот момент, когда столкнулись два тигра, на дух не переносящие друг друга. Первая трёпка не разрешила их. Дело стояло за последней. — Ты не на празднике, эльф? — уже не скрывая возбуждённой злости, вопросила Блейн, набычившаяся и готовая к обороне. — Отчего же? Оттого, что предчувствуешь конец? Иттор смолчал. Его здоровая рука нервно дёрнулась вперёд — в землю вонзился уголок бумажки. — Читай, грязная тварь, — захрипел эльф. Она не дрогнула, не сразу нагинаясь за клочком. В груди наравне с жаром вспыхнул мимолётный холод. Блейн прочла три обрывистые фразы. Её лицо дрогнуло почти незаметно, когда сжались челюсти. — Тот пират был непроходимым тупицей, не так ли? — выждав, послал Иттор, не торопливо обнажая меч. — Видимо, он хотел передать тебе это, но своими разговорами ты сбила его с толку. И действительно, много ли нужного можно понять в лишних изречениях? — серый конец стали приподнял подбородок Блейн. — Удивительно, несколько Халдир может быть слеп: позволил разговору состояться, а после и слова не сказал, ничего выведать не попытался. Молчишь? Молчи. Ты навсегда замолчишь. — На пару с тобой. Она подавила вздох, когда сталь отошла на миг, затем прильнула к горлу посильнее; когда комканым движением Иттор смял волосы Блейн, толкнув её саму через кусты к дереву. — Что за ритуал? Отвечай. Получил лишь змеиную улыбку. — Через месяц? Что случится через месяц? Не вынуждай делать так, — и он надавил — кожа лопнула, пошла кровь. Блейн дёрнулась. — Ты сдохнешь к тому времени! — вне себя от ярости и испуга, захрипела она. — Много ли своих секретов сказать сможешь?! А бумажка — бред. Только последняя записка друга к другу! Тот пират покинул остальных, как и я сама! Покинул, напоследок решив проинформировать меня насчёт старых дел! Я уже месяц среди вас торчу — ничего не знаю! — Лгать ты научилась, — незамедлительно отозвался Иттор, в чьих умирающих глаза не было страха, только осознание своей правоты. — Но меня не обманешь. Я видел котловину, я видел, что происходит кругом неё! — прищурился, понижая голос. — Что бы твои дружки ни делали — а всё это из-за них! И землетрясение в Лориене тоже из-за них! Из-за тебя!.. — Ты в конец свихнулся! Блейн дёрнулась так, что сумела выскочить из-под меча. Иттор опасно напрягся. — Свихнулся? — нетвёрдым голосом хохотнул эльф. — Действительно, если считаю, что яд позволил мне увидеть правду. — А затем вынул откуда-то маленькую змею-стрелу. Блейн не поверила своим глазам. — Может, стоит и Халдиру тем же путём её открыть? Блейн отступила на шаг.***
Она прерывисто выдохнула, цепляясь руками за напряжённые плечи, обтянутые приятной мягкой тканью, и уставилась под ноги, на свой кружащийся подол. Жар от этих рук доводил её до дрожи, в которой ей так не хотелось признаваться даже самой себе. Её назвали его невестой. И не было ясно, почему решилось это, откуда появился повод. Слух грел и ласкал хитрым котом, но и у этого слуха были когти — она так влюбилась в этот вымысел, что начала принимать его как должное. Но и Халдир молчал. Не отвергал. Не отрицал. Он действительно думал об?.. Ильтеса ощущала на себе неотступный взгляд, который всегда принадлежал горизонту; получая его, она думала, что действительно делает эти глаза глазами раба. И ошибалась. Он вёл увереннее любого кавалера или же так казалось, потому что зашедшиеся в лихорадке чувства всё приукрашивали. Халдир не являлся лучшим танцором, это знала не только Ильтеса, но и другие девушки. Но только он мог смотреть с неизменным чувством каменного спокойствия, закрываясь им ото всех, от самого себя. Ладонь Ильтесы давно покоилась на его груди, именно покоилась, потому что сердце под ней совсем не билось. И Халдир понимал это, не отводя от Ильтесы глаз. Вдруг он произнёс её имя, поворачивая в танце, из-за чего девушке пришлось прижаться к нему крепче и с новой болью убедиться, что пылающий жар этого тела горит не для того, чтобы однажды согреть её. — Не стоит, — шепнула она, почти владея собой и выдерживая вежливую мягкость. — Не делай это так, таким голосом: шелестящим, призванным пробираться глубоко… — смогла смело поднять голову. — Не делай, потому что он, голос, пробирается. — Не буду. Снова опустила голову. Халдир покорно ждал, зная, что Ильтеса собирается с силами говорить дальше. — Я смогу всегда полагаться на тебя? Что бы ни случилось. Какой бы выбор ты ни сделал. Смогу? — Безусловно. — Одна из тех отличительных черт в тебе, которыми ты, может и не желанно, но подчиняешь себе. Я всегда хотела, чтобы и мой брат мог так. Всегда наблюдала за стражами, как и остальные девушки. Да, это причина. Ты правда удивлён? Мы не глупые пташки, щебечущие о любви. Знаем многое. И со многим считаемся. Матильта говорит, что стража любовь свободы лишает, — ей почему-то с лёгким трудом далась эта фраза, обнажающая истину женских разговоров, но Халдир заинтересованно слушал. — Это очень трудно — подчинять своей воле кого-то. Но ты делаешь это каждый раз. Даже сейчас — я в твоих руках, бессильная остановить танец, потому что не хочу, чтобы он кончался, хотя знаю, что ты отпустишь меня сразу, стоит музыке смолкнуть… — уверенность изменила ей — в горле появилась тяжесть. — Я боюсь подчинять себе. Но при этом я ощущаю, что подчинена сама. — Ты не боишься говорить со мной о таком. Я тронут. — Шагнув, он провёл её плавной, нежной полудугой, и это движение действительно дышало благодарностью. — Ты не подчинена. Не думай о том, из-за чего можно лишиться покоя. — Халдир… — Ты вольна выбирать, как волен лист, летящий по ветру. Рядом проплыли кружащиеся пары, пославшие Халдиру особенные взгляды. Ответив дружелюбным кивком, он склонил голову, тем же серьёзным тоном шепча Ильтесе на ухо: — Ты девушка, с которой мне всегда было уютно. Я люблю тебя, как может любить брат или добрый, очень добрый друг. — Его щёку похолодило неверное дыхание девушки, чьи силы сошли к нулю. — Ильтеса, не я завидный жених — ты завидная невеста. И он выпустил её, потому что смолкла мелодия.***
Орофин улыбнулся, не в силах с прежним спокойствием глядеть на младшего угрюмого брата, растаявшего под взглядом ласковой матери. Даже эльфийки, летающие вокруг да около, хихикали с Румила, рассерженного, но вместе с тем уже желающего посмеяться самому. Как метко матушка кольнула его странными своими фразами, сглаженными любовным взглядом и прикосновением тёплых рук. И против её оружия не было ничего. — Холодный стал, как камешек, вынутый из-под снега, — с наигранным укором говорила она, пока Румил, чью ладонь разглаживали шёлковые пальцы, упорно смотрел в сторону. — Какими ветрами обдуло тебя, сердце моё? — Здешними, — за брата ответил Орофин. — Нет, не влюблён он, матушка. — Не влюблён! — зажёгся Румил под материнской улыбкой. — Наслушался рассказов ваших, матушка. Понял, как спокойно в мире и как не спокойно — у нас. Словно в подтверждение этих жутких слов что-то произошло. Прошёлся ропот по праздничной толпе. Сдвинулись эльфы от края леса, сбились в кучу, что-то обсуждая. Ощутив неладное, поднялся Орофин, следом подскочил Румил, вынудивший мать не вставать, положив ей руку на плечо. — Что? Что случилось? — женщина нахмурилась. Гнетущая неизвестность сдавила. Стихла музыка. Не смолкал только сомневающийся полутон народа. Вдруг сквозь эльфов к братьям и матери пробился Халдир. И его лицо сразу не понравилось всем троим. — Вы нужны мне в лесу. — Сказал он неверным голосом Орофину и Румилу и, не решаясь взглянуть на мать, тем же путём исчез.