Невероятно.
Нейтан боится, что все происходящее с ним лишь сон – мечты, его больные фантазии, не больше, чем глупые придумки, поэтому он щиплет себя за руки, но каждый раз убеждается – это все есть, это действительно настоящее. Она помогает ему чувствовать себя лучше. Быть лучше. Ради нее, ради себя. Он смотрит на нее, словно на произведение искусства, такая она и есть. Искусство способно пробуждать в людях прекрасное, и она, кажется, способна. Уже глубокая ночь, а Макс захотела рисовать, и Нейтан благодарен ей за это, как и за все другое, что она делает для него. Она так старается, исцеляя его больную душу и тело, что ему хочется сказать миллион благодарностей, но она и так знает все без слов, безмолвно улыбаясь и опуская глаза. Комната заполнена ночным воздухом и уютным полумраком, освещенная лишь огоньками гирлянды, висящей на ее фотостене, и, кажется, картина выйдет в совершенно неправдоподобных оттенках, но не это важно. Важны мягкие прикосновения кожа к коже и тихое шуршание кисти по холсту. Удивительно, как человек может исцелять другого человека – намного лучше каких-то глупых таблеток. Макс феноменальная – споткнулась о свою же ногу и чуть не свалила мольберт, но Нейтан поймал ее, как и всегда, он готов ловить ее и оберегать от обдирания коленок хоть вечность, но и вечности, проведенной с ней ему будет мало; ей невозможно насытиться, ее не может быть слишком много, она – лекарство, которым он готов упиваться бесконечно долго и не зная меры. Кроткое "прости", простое извинение за измазанные в краске запястья с рукавами его куртки, и он просто качает головой, не сумев сдержать улыбку. — Ничего страшного, - тихо произнес Нейтан, выдохнув в ночь. Ему немного тяжело дышать, когда он ощушает тепло ее тела у себя на коленях и груди. Она сидит, прижавшись, сплетая-расплетая замок их пальцев, и он понимает, что это и есть единственно верное и правильное состояние, тот самый абсолют, к которому он так стремился всю свою жизнь, который теперь обрел плоть и кровь и наивное, милое лицо. Как в ней может находиться такой огромный источник нежности, терпения и заботы? Она такая маленькая и хрупкая, что Нейтан постоянно боится ей навредить, повторить давно забытые ошибки; но она каждый раз уверяет его, что он не сделает ей больно, и дарит, дарит свое тепло. Как у нее получается быть такой всепрощающей, кристально чистой и светлой? Как она может быть одновременно настолько соблазнительной в своей простоте, что у него иногда не хватает пространства в легких для крошечного вдоха? «Иди ко мне», которое она произносит каждый раз, перед тем, как встать на цыпочки и сомкнуть руки согревающим кольцом вокруг него, делясь искренностью и мягкостью, он слышал его так часто. Как же ему хочется произнести это так же, чтобы у нее защекотало под ребрами, и сердце зашлось в неровном ритме, притянуть к себе и поцеловать. За всю ее безграничную чуткость и самоотдачу, так, как никогда раньше – не в спешке, не опасаясь того, что заметят или осмеют. Когда-то давно он мог бы сам рассмеяться и плюнуть ядовитыми словами в лицо любому человеку, который посмел бы сказать ему, что он сможет вот так вот легко и безболезненно избавиться от наркотиков, алкоголя и таблеток, перестать орать на все голоса по ночам и трясти пистолетом перед каждым встречным, рассыпая на все четыре стороны пустые угрозы. Он бы мог покрутить у виска и обматерить любого, кто ляпнул бы, что он сможет вот так вот просто сидеть с Макс, держась за ее руку, словно утопающий за тростинку, чувствовать мурашки от ее дыхания на своей шее и просить ее рассказывать ему что-нибудь на ночь, потому что ее голосок завораживающе успокаивающий, а тонкие пальцы, которыми она почесывает его макушку, так нежно убаюкивают. Нейтан обхватил изящную талию девушки и, притянув ее к себе, положил голову на ее плечо, щекотнув подбородком по затылку. — Который час? - тихо спросила Макс, заправляя легким движением прядь за ухо, забыв об испачканных в краске пальцах; вспомнив об этом, она шикнула такое по-детски милое, уже ставшее родным и привычным для Нейтана, дурацкое «твою ж овсянку!», но он слышит улыбку в ее голосе. Яркий свет экрана мобильного слегка ослепил его, но ему хватает секунды, чтобы вернуть глазам комфортную, подсвеченную лишь внутренним сиянием Макс и ее же шариками-фонариками, бликующими в темноте ночи, обстановку. — Без пятнадцати два, - пробубнил он ей на ухо. Макс похлопывает его по пальцам, беззвучно прося выпустить ее из крепкой хватки, и, поднявшись, потягивается. — Сегодня ночуешь у меня? - ее силуэт с наклоненной к плечу головой мерцает золотом и теплотой, и Нейтан понимает, что на самом деле он большой дурак, и что не хочет терять ни капли из резервуара их времени больше, он и так долго разбирался в себе, в ней и во всем, что она принесла с собой, так вот запросто ввалившись в его жизнь со своим полароидом, кучей кассет и дешевой гитарой. Конечно, он не может знать, что она ответит, но он надеется, что не разрушит все – это ведь Макс! – он просто хочет плыть по течению и мечтает затеряться в чаще леса в ее глазах, среди ее любимых оленей, белок и всякой прочей живности, которую она так рьяно рвется защитить и приютить, как и его. — Ты чувствуешь это? - еле слышно спросил Нейтан, закрыв глаза и подняв руку в нерешительности (кто бы мог подумать!) около ее запястья, скользнув подушечкой пальца по нежной коже. — Это ведь не просто жалость ко мне или желание помочь, Макс. Не интересный опыт, не баловство или детская игра в доктора и пациента. — Это не... Она хочет что-то возразить – мол, это никогда и не было игрой – но Прескотт изначально был своего рода испытанием на ее прочность, и ему действительно теперь стыдно за многое, что было тогда, в начале, много месяцев-глав назад, но ведь она сделала невозможное. — Ты не плацебо, ты не пустышка, Макс. Ты вылечила меня. — Знаю, - уверенно, но слишком тихо и чересчур покорно отвечает она, снова проецируясь смущенной улыбкой изнутри его закрытых век. Она сама берет его за руку, и Нейтан не может больше тянуть резину и терять драгоценные секунды, вязко текущие вокруг них жарким потоком, поэтому он просто слегка касается губами ее скулы и затем, пытаясь подражать тонким и легким крыльям бабочки, на которую был вовсе и не похож, проводит линию к подбородку, считая ее вдохи, чтобы немного успокоить собственное дыхание. — Я хочу тебя, Колфилд, - вот так вот просто, уткнувшись холодным носом в шею, словно склонив голову перед древним идолом, олицетворением божественности и чистоты. Вот так вот просто и беззастенчиво. — А я – тебя. Вот так вот откровенно у нас выходит, - глупо хихикнув от приятного, но щекочущего потягивания мышц внизу живота, немного дрогнувшим голосом ответила она. И Нейтан сжал ее бедра длинными пальцами, приподнимая над полом и позволяя ей крепко обхватить его шею руками, а торс – ногами. Она такая легкая, что ему не составляет никакого труда в пару шагов донести ее до заправленной каким-то детским покрывалом кровати, тонущей в теплом свете, который патокой обволакивал тонкие контуры, и посадить на краешек. Нейтан Прескотт на коленях – неожиданное стечение обстоятельств даже для самого владельца этих колен, но он уже давно избавился от гордыни и сам мечтал смотреть снизу вверх, словно на все готовый пленник, в яркие блики внутри этих оленьих глаз, разрывающие темноту отблесками пламени, ее прекрасных глаз, прожигающих его душу и тело насквозь, стоит ей только взглянуть на него, плавящих мысли внутри черепной коробки. Манящих. Желающих. Ласковых. Он касается гладкой кожи на внутренней стороне бедра и судорожно закусывает пересохшие от волнения губы, пока избавляется вместе с Макс от ненужных тряпок, а так же остатков предрассудков и стеснения. Нейтан готов часами целовать ее ноги и днями преклоняться к ним, но она легонько тянет его за запястья, и он плавно опускается на оказавшуюся словно по волшебству разложенной кровать, упираясь локтями в мягкость перин и чувствуя контрастную его собственной температуре прохладу воздуха, тянущегося тонкой струйкой по дорожке его позвонков. Они сплетают пальцы, проводя взглядами линии и стараясь затаить вонзающееся в тишину темноты дыхание, осмысляют собственные ощущения – медленно и сладко, им некуда спешить. Во взгляде Макс больше не было ни капли смущения, ведь никакого стеснения не осталось, не могло оставаться, потому что все это было правильно и естественно, как бы ни было дико и невообразимо одновременно. А Нейтан сходит с ума от этой бесстыдной ухмылки уголками губ и томного взгляда из-под полуопущенных век, прикрытых занавесом длинных ресниц.Какое же безумие.
Он немного опускается телом, вдавливая локти в упругий матрас, и его пронзает импульсом пугающе сильного желания, проносящимся за время, равное рваному вдоху, от точки касания прохладно-обжигающих сосков к его пылающей коже до низа напряженного пресса. Нейтан спускается губами к выпирающим тазовым косточкам и целует живот, помечая зубами тонкую кожу и оставляя свои метки под хрупкими ребрами, в клетке которых трепещет канарейкой сердце. Он с жадностью смотрит на то, как плавно и нетерпеливо двигается ее податливое, словно глина в руках творца, тело, и впитывает великолепие ее во всех ее действиях, будь то сведенные от неожиданного укуса лопатки, разметавшиеся по подушке локоны или пальцы, судорожно сжимающие ворох одеял. Нейтан еще раз проводит руками вниз и, мягко прикрыв ладонями коленные чашечки, слегка разводит худые ноги, придвигаясь и ненароком обдавая горячим дыханием нежную кожу. Макс вздрагивает и приподнимает ставшую тяжелой голову, окидывая всего секундным взглядом с полуулыбкой изогнувшего бровь Нейтана, разместившегося между ее бедер, и тут же с прерывистым выдохом откидывается на подушку, чувствуя, как горят щеки. Нейтан опьянен наблюдением за настолько возбужденной и готовой Макс, и он хочет доставить ей удовольствие, он так долго этого ждал. Он медленно приоткрывает рот и проводит кончиком языка по разгоряченной плоти, чувствуя пальцами, как покрываются мелкой дрожью изнутри ее напряженные мышцы. — Можно? - тихо спрашивает он, проводя подушечками пальцев по низу ее живота, заставляя слегка прогнуться, а кожу покрываться мурашками. Она кивает, срываясь на приглушенный стон, потому что Нейтан вновь коснулся ее губами. Он наслаждается этой сладкой пыткой и для нее, и для себя, лаская ее пальцами, вырисовывая невидимые узоры языком и опаляя своим дыханием. Ему нравится, как ерзает под ним Макс, но она больше не может терпеть и запускает пальчики ему в волосы, царапнув ногтями макушку, и тянет выше. Она тяжело дышит, а Нейтан влажные следы оставляет, двигаясь от таза к ключицам, и, наконец, нагло овладевает ее распухшими от закусывания губами. Он целует протяжно и страстно, развязно проводя языком изнутри, пока пристраивается поудобнее, подложив руку под затылок Макс. Он целует ее в горячий лоб и осыпает короткими поцелуями щеки и подбородок, а затем приподнимает ее голову и шепчет в губы: — Я хочу видеть тебя, Макс. У нее сбивается сердечный ритм, так что ей не сразу удается раскрыть глаза, и при встрече с томным взглядом Нейтана, впивающимся в нее, ей стало все-таки немного страшно. — Вот так. Смотри на меня. Он раздвигает готовые сойтись ноги своим коленом и, подложив вторую ладонь под ее поясницу, томительным удовольствием овладевает ей полностью и замирает, смотря в ее морщинки на зажмуренных веках, давая время привыкнуть. Он чувствует горячее тугое кольцо мышц вокруг себя и хочет выматериться, потому что ему безумно трудно сдерживаться, но он уже поклялся принести наслаждение прежде всего ей. Нейтан прикрывает глаза, снова соединяя ее губы со своими, и начинает совершать медленные скользящие фрикции, проводя пальцами по ее коже. Где-то там, за пеленой век, мелькают красками миллионы ярких оттенков, цветными мазками и брызгами рассыпающихся вокруг. Макс обнимает его и отстраняется от губ, напевая своим горячим дыханием самую великолепную мелодию ему на ухо, щекоча волосами его щеку. У Нейтана рябит перед глазами, в ушах стучит кровь, а покрывшаяся легкой испариной Макс под ним такая теплая и родная сейчас, что он закусывает свою губу практически до крови и перекатывается к стенке, придерживая ее за талию. Она чувственно выгибается и упирается ладонями ему в плечи, запечатляя смелый поцелуй на его губах и продолжает двигаться. Макс выглядит такой раскрепощенной, что у Нейтана закружилась голова от контраста всего, что он испытывает.Она так прекрасна.
Пульсацией в ушах и теле отдает его собственное имя, неразборчиво прозвучавшее в ее хриплом голосе, и темнота окутала их вязким воздухом, когда руки сплелись воедино среди скомканных простыней. Они дышат друг другу в губы, разделяя глоток кислорода на двоих и удерживая дрожь кончиками ресниц. — Нейтан, я... Он обнимает ее крепко-крепко, прижимая к себе так, что выбивает из груди дыхание, потому что все еще боится произносить вслух, давать всему этому сумасбродству имя. Он хватает ее за ладони и прикладывает их к своим щекам, закрыв глаза. — Я теперь весь в краске, - дрогнувшим по середине этого предложения, которое слегка не к месту, голосом констатирует он. Макс отстраняется, садится, натягивая простыню своими угловатыми коленками, и берет его лицо в свои ладони, заставив раскрыть глаза. — Подожди. Он слушается. Сдается и терпеливо ждет, он побежден, с этим не поспорить. — Я люблю тебя, Нейтан. — Знаю. Ему трудно сглотнуть ком, застрявший посередине горла, и вдохнуть. Он смотрит на растрепанные волосы Макс, подсвеченные тепло-оранжевым сиянием лампочек, тянущихся друг за другом по стене за ее спиной. Она не торопит его, они никуда не спешат. Нейтан притягивает ее обратно в свои объятья и целует за ухом. — Да, Макс. Я люблю тебя. И Макс тихонько смеется, когда вытирает подушечками больших пальцев влагу, от чего-то собравшуюся у уголков его глаз, и нежно целует его губы вновь и вновь, понимая, что именно так и должно быть. А краску они как-нибудь потом ототрут.