Тебе ведь не больно, правда?

Небо над Заковией тогда казалось тускло-серым из-за разводов едкого дыма с пепелищ и руин. А воздух — разряженным до такой степени, что дышать получалось с трудом. И сражение часами ранее, и свист пуль... всё это Клинту именно лишь «казалось», словно настоящим быть попросту не могло. Он осматривался вокруг уже по сотому кругу и так же, по сотому кругу, отказывался верить собственным глазам. Впервые отчаянно желал, чтобы зрение хоть сейчас, в этот грёбанный раз, подвело. О, какая ирония. Может, было бы даже смешно, не будь всё так грустно до самой банальной обиды на весь Мир. И в некой мере для самого Бартона это было странно — так убиваться по несносному мальчишке, обвиняя себя в его смерти. Где-то рядом, всего в нескольких метрах от Клинта, с опущенными головами стояли Старк и Капитан, примерно там же, смотря прямиком на руины, стояла Романофф. И, сидя возле уже бездыханного тела Пьетро, плакала Ванда. Клинт отчасти ей даже завидовал (ох, как глупо звучит) из-за того, что сам заплакать не мог. Это, наверное, могло бы показаться неправильным. Ты ведь сильный, правда? Так держись.

***

Бартон не спал спокойно уже четвёртые сутки с тех пор, как Мстители покинули Заковию. Побитые и потрёпанные, но живые... Почти все. И Клинт впервые, наверное, за всю свою жизнь желал вообще не возвращаться, хотя боялся признать это даже самому себе. И боялся тех чувств, что разрывали изнутри и делали больно не хуже тех же пуль, будь они прокляты, или побоищ-травм-ранений. О, прекрати, даже если это пугало, такого больше не повторится. Ты не почувствуешь похожего вновь. Потому что тот, кто вызывал подобные эмоции, теперь погребён под землёй и максимум — наблюдает за ним, Клинтом, где-то с небес. Пятый час очередного прохладного утра встречал ярким рассветом и терпким кофе с двумя кубиками сахара. Клинт делал глоток обжигающего напитка, и думал, что пока не готов вернуться домой, к жене и детям. Снова боялся? Возможно. По крайней мере всё было не так уж просто. Он лучше пока, ещё хотя бы на недельку-вторую, останется здесь, в башне Старка. Поживёт в любезно предоставленной ему комнате, избегая всех и вся. «Пусть раны затянутся», скажет жене, когда услышит на другом конце провода её взволнованный голос. Врёшь. Ничего не болит ведь. Разве что кроме сердца.

***

Бартон, за неделю уже привыкший к бессоннице, иногда по ночам наблюдал за небосводом, где звёзды мелькали светлячками. Думал, что мог сейчас вообще не существовать, если бы не Пьетро. «Ох, какой же он идиот», утвердительно кивал лучник и ощущал, как глаза предательски щиплет. Неужели плачешь? Ты, бывалый солдат? И он действительно плакал. Не бился в истерике, конечно, не рыдал, что есть силы. Просто... Просто беззвучно ронял слёзы на паркет. А ещё, в такие моменты отрешения, Клинту казалось, что несносный парниша насмехается с жалкого вида убитого горем влюблённого идиота. Влюблённого неосознанно и как-то слишком быстро в него, Пьетро, ушедшего на тот Свет чересчур стремительно и так безрассудно. «Да брось, ты издеваешься?» — Бартон не раз представлял реакцию парня на не пойми откуда взявшиеся чувства — этот вариант был, по его мнению, наиболее вероятным: удивление, непонимание, насмешка. Печально, но Клинт почему-то не брал в расчёт, что тот пожертвовал жизнью ради него, отчаянного солдата, готового уже умереть. Он просто принимал это, как необдуманный поступок ещё «зелёного» бойца. Но всё, естественно, было куда проще: Пьетро тоже спонтанно влюбился.

Ну же, Бартон, пораскинь мозгами.