Долг

      Когда Ольга окончательно уверилась, что выздоровела после простуды, они поехали на горнолыжный курорт. До дня рождения Барнса оставалось всего ничего, но Ольге отчаянно хотелось сменить обстановку.       И все было именно так, как представила себе Ольга: синее небо, яркое, уже весеннее, солнце, белоснежные горы и крутые склоны. Народу было полно: молодежь, семейные пары с детьми и даже вполне немолодые люди. Яркие костюмы, расписные сноуборды, смех, то и дело вспыхивающий с разных сторон — все это поднимало настроение.       Широко улыбаясь, Ольга вертела головой. Высмотрела прокат лыж и сноубордов, дежурный медперсонал, кафе.       Пока она узнавала информацию по прокату снаряжения, Барнс купил два кофе. Чем немало удивил Ольгу. Обрадованная столь неожиданной инициативой, она рассказала, что успела узнать, и в конце добавила:       — Если вам понравится, Джеймс, то здесь есть гостиница, можем попробовать заселиться, чтобы и завтра покататься. Ух, и здорово же здесь!       Ольга приплясывала от возбуждения, а Барнс растерянно озирался. Уныние, охватившее ее в последние несколько дней, начало развеиваться, уступая место энтузиазму и желанию каких-нибудь действий.       — О! А вот там, — Ольга показала пальцем направление, — прокат снегоходов. Давайте покатаемся? М?       Она улыбнулась своему отражению в его очках. Барнс пожал плечами и пошел в указанном направлении, а Ольга засеменила рядом, еле поспевая за ним.       — Только я не умею его водить.       — То есть, вы хотите, чтобы я вас покатал? — уточнил Барнс.       — Ага.       — Ладно, — пожал плечами Джеймс.       В пункте проката снегоходов им показали маршрут, взяли залог (благо, Фьюри оставил действительно внушительную сумму денег) и проинструктировали на случай поломок.       Ольга с замиранием сердца подошла к еще новенькому снегоходу, аккуратно села и легонько положила руки на плечи Барнса.       — Держитесь крепче. Спуск будет скоростной.       Ольга поудобнее обхватила Джеймса за талию и отметила, что руки еле сошлись. И спуск действительно был скоростным, у нее захватило дух так, что забыла как дышать. От резкого выброса адреналина сжались внутренности, и Ольга сама не заметила, как вжалась в Барнса. И, чего уж греха таить, было страшновато. А еще хотелось, чтобы это не заканчивалось.       Внизу, когда Джеймс остановился, Ольга скатилась со снегохода и упала в снег. Раскинув руки и глядя в голубое, без единого облачка, небо, выдохнула:       — Это было безумно круто.       Она не видела, что сержант Барнс смотрел на нее и почти улыбался.       — А что чувствуете вы? — поднимаясь на дрожащие ноги, спросила Ольга.       — Не знаю. Скорость.       — Неужели она вас не будоражит? Ветер в лицо, свист в ушах, мелькание обочины. Адр-р-реналин. Наверное, спуск с горы на лыжах дает такие же ощущения.       — Не знаю. Но у меня есть шанс сравнить.       Ольга залезала на снегоход с улыбкой, отмечая, что Джеймс немного расшевелился. Подразморозился, пришло в голову глупое сравнение. Им обоим явно пошла на пользу смена обстановки.       Они проехали весь маршрут еще раз. Не отказалась бы и третий, но надо было успеть еще дать покататься Барнсу на лыжах. После первого спуска, Ольга поинтересовалась, понравилось ли ему. На что он, как обычно, пожал плечами и пошел на второй круг. Чтобы не ждать, когда накатается Барнс, она решила найти инструктора и самой научиться кататься. Инструктор подробно рассказал преимущества и недостатки одного и другого вида спорта, и Ольга склонилась к сноуборду. Через час она совершила свой первый спуск под чутким руководством инструктора. Но, к великому сожалению Ольги, начало уже темнеть. Она нашла Барнса:       — Ну как, Джеймс?       — Просто так спускаться скучновато.       — А я немного научилась кататься на доске. Лыжи пришлось отмести, так как на них сложнее. Вот. Мы остаемся или поедем?       Голос у Ольги дрогнул. Ей безумно не хотелось ехать домой, и она с мольбой посмотрела на Барнса.       — Давайте останемся, — равнодушно ответил Барнс.       — Спасибо, — прошептала Ольга.       В гостинице оказался свободным только один номер с двухместной кроватью. Ольга растерянно посмотрела на Джеймса. Чего скрывать, ей хотелось здесь задержаться, но ночевать не просто в одном номере, а в одной кровати ей было…       — Вы боитесь? — тихо спросил Джеймс.       Ольга покачала головой:       — Нет. Просто неловко. Это…       — Трусиха, — прервал ее Барнс.       Неужели он ее поддразнивает? Но лицо было абсолютно серьезным, а взгляд холодных стальных глаз колючим. Не колючим, морозным, отметила про себя Ольга.       — Ну уж нет. Не трусиха, — приняла она вызов. — Заселяемся.       Ольга думала, что уснет как убитая. Давно так не уставала, а сон все не шел. Она отодвинулась от Барнса так далеко, как это позволяла кровать, и вглядывалась в темноте в профиль мужчины, которого она до недавнего времени боялась. Боялась до икоты. Которому, уже потом, доверила свои кошмары. И который молчаливо ее поддержал. Тогда, на кухне, когда они так и не выпили молоко и выкурили одну сигарету на двоих. Тогда, когда он хотел погладить ее, но отдернул руку. Она видела. Тогда в полумраке маленькой кухни его глаза казались черными и блестящими. И взгляд был не морозным, не свирепым и не колючим, а понимающим и теплым. После она долго, до самого утра не могла заснуть. И цеплялась за тот момент почти осязаемого сопереживания, за тот длинный миг, когда он собой закрыл от нее весь мир. И Ольга четко понимала, что готова была еще раз пережить все страхи, всю тяжесть раздирающей нутро вины, чтобы почувствовать его поддержку. Такую, какую она не получала в группах терапии.       Она безуспешно вглядывалась в его лицо и не могла понять, как за месяц с небольшим все перевернулось. Как он из опасного наемника превратился чуть ли не в защитника. И как она от слепого страха перед ним перешла к сопереживанию.       Ольга уже засыпала и ей отчего-то снились знойные красавицы с томным взором в военной форме сороковых годов, когда Барнса снова начал мучить кошмар. Она подползла поближе, шепча всякую чепуху, и пальцами легонько погладила по груди.       — Я разбудил вас? — внезапно прошептал Барнс.       — Нет, я еще не спала, — так же шепотом ответила Ольга и резко отдернула руку.       Щеки обдало жаром смущения.       — Почему?       Ольга улыбнулась. Но она не знала что ответить, поэтому выпалила первое, что пришло в голову:       — Ромашкового чая под рукой нету. А мне бы он не помешал.       — Он закончился.       — Ага. Спите, Джеймс, нам рано вставать.       Ей снова хотелось положить руку ему на грудь, согреть ледяные пальцы об обжигающе-горячую кожу и совершенно не хотелось убирать холодные колени от теплого бедра.       Проснулась Ольга от того, что Джеймс во сне — точно во сне! — положил ей руку на бедро и согревал дыханием ее затылок. Ей резко стало жарко, а кожа под тяжелой рукой словно загорелась. Ольга осторожно высвободилась из-под полуобъятия и выползла из кровати. От прохладного воздуха кожа покрылась мурашками. Зябко поежившись, она посмотрела на часы и решила, что засыпать уже смысла нет.       Голова от недосыпа была тяжелой, ноги ватными, но уже через сорок минут они взбодрились кофе и вышли на улицу. Ольга разыскала своего вчерашнего инструктора и предоставила Барнса самому себе.       Очнулась она от того, что ее кто-то легонько похлопывал, скорее поглаживал, по щекам, звал какую-то Софию.       — Не шевелитесь. Вы упали и ударились головой, — шепотом сказал Джеймс, сидевший возле нее на корточках. Рядом топтался бледный инструктор.       — Позвоночник не сломан? — прохрипела Ольга, мигом покрывшись липким потом от страха.       Она пошевелила по очереди руками и ногами, все еще закованными в доску. И облегченно выдохнула — позвоночник не пострадал.       — Я долго была без сознания?       — Нет, пару минут.       Она попыталась встать и, почувствовав сильнейшую боль в правом плече, застонала. Сквозь пелену боли выдавила:       — Повреждено плечо, не знаю, возможно, перелом. Надо сделать рентгенографию. Возможно, у меня сотрясение мозга. Надо обследоваться. А еще…       — София, успокойся. У тебя шок. Сейчас отнесем тебя в медчасть, и там тебя осмотрят.       — И рентген надо сделать.       — Сделают.       Джеймс аккуратно поставил ее на ноги.       — Голова кружится?       Ольга потерла щеку, почувствовала сильное жжение возле глаза и, посмотрев на свою руку, увидела размазанную кровь.       — Немного.       Инструктор снял с Ольги сноуборд, помог зафиксировать руку шарфом и подобрал слетевшую с головы шапку. А Джеймс подхватил ее на руки и понес до медчасти.       — Ну, голубушка, — врач в зеленой форме хирурга вынес снимки. — Сотрясения мозга нет, но сломана правая ключица. К счастью, редкий случай, без осложнений. Поэтому я просто наложу повязку Дельбе* и отпущу вас.       — Здесь где-нибудь продаются фиксирующие корсеты?       — В городскую аптеку недавно завезли.       До машины Джеймс вел, поддерживая ее за талию, а когда Ольга споткнулась, он снова взял ее на руки.       — Простите, испортила я все веселье, — прошептала Ольга.       Она действительно чувствовала себя виноватой, хотелось сменить обстановку, развеяться, расшевелить Барнса, а получилось, что доставила только хлопоты. И это перед самым днем рождения Джеймса.       — Почему вы не надели шлем?       — Я надела. А потом сняла.       На самом деле, после того, как она сняла шлем, в перерыве между спусками, потом просто забыла его надеть — голова была словно чумная. И скатываясь в очередной раз с горы, она упала именно тогда, когда защиты не было.       — Вы родились в рубашке. Еще несколько сантиметров и ваш висок продырявил бы острый угол камня, о который вы ушиблись при падении.       — В рубашке, — Ольга усмехнулась. — Да. После Ледарии мне тоже самое говорили.       — Простите, — сухо обронил Барнс.       Но Ольга почти не расслышала.       — Из восьми человек выжила только я, — задумчиво сказала Ольга. — Боевики приняли меня за мертвую.       Ольга поежилась, и резкая боль в ключице выдернула из неприятных воспоминаний.       — Через три дня у вас день рождения. Я пригласила Стивена и хотела пойти в бар. Может, даже потанцевать.       Глаза у Ольги начали слипаться, и она с трудом контролировала свою речь. Но она заметила, что Барнс полоснул ее взглядом.       — Через пару дней вы будете в форме и потанцуете.       — Правда? — сонно спросила Ольга.       Дома Ольга распаковала корсет и поняла, что даже это удобное приспособление не натянуть без посторонней помощи. Он надевался на одно плечо и фиксировался под грудью, а натяжение регулировалось ремешком. Пришлось попросить помощи у Джеймса. Надев майку на узких бретельках, она, извернувшись, сняла бюстгальтер, но от прохладного воздуха соски маленькой груди напряглись, неприлично топорща ткань. Барнс старательно отводил взгляд, пока надевал повязку, а Ольга сквозь тонкую ткань чувствовала дрожание его пальцев. Когда пытка закончилась и Джеймс ушел из ее спальни, она все еще чувствовала ожоги на коже от его прикосновений.       На следующий день Ольга со стоном осмотрела себя в зеркало. Правый глаз расцвел буйными красками свежего синяка, а уродливая багровая царапина, обещавшая впоследствии стать шрамом, протянулась от брови до скулы. Удача у нее с чувством юмора — она едва не осталась без глаза.       — Ну, пиздец, — коротко выругалась она.       Кажется, в аптечке было что-то от синяков и гематом, но в любом случае сойдет не раньше, чем через три-четыре дня.       — Доброе утро, — буркнула Ольга, столкнувшись с Джеймсом на кухне.       — Кажется, для вас оно не доброе.       Ольга коротко кивнула, заваривая кофе. Дьявольски сильно захотелось выпить. Она порылась в шкафчике и отыскала закрытую бутылку коньяка. Барнс лишь осуждающе покачал головой. Пить она все же не стала, только щедро плеснула в кофе.       — Как спалось, Джеймс? — прервала Ольга молчание.       — Как убитый. А вы?       — Еще убитее. Анестезия блокировала боль, и я не просыпалась. Но, боюсь, это была последняя спокойная ночь.       Весь день она пыталась что-нибудь делать левой рукой. Протез по-прежнему плохо подчинялся ее воле, и Ольга, едва сдерживая злые слезы, костерила свой мозг последними словами. Спрашивать Джеймса, как он свыкся со своим протезом, не решилась. Ольга подозревала, что с ним свыкся не тот Джеймс Бьюкенен Барнс, который участвовал во Второй Мировой войне, а Зимний Солдат — наемник и убийца. В конце концов, окончательно разозлившись на себя, вышла на улицу покурить.       — Зря вы травите себя этой дрянью, — сказал Барнс, выходя из-за угла дома после прогулки, от которой Ольга отказалась.       — Да, наверное, — Ольга недоуменно повертела сигаретой и затянулась. — Но хорошо-то как.       — Ваш протез по-прежнему плохо подчиняется вашему мозгу? — он видел, как неловко Ольга держала левой рукой сигарету.       А Ольга отметила, что Джеймс запомнил ночной разговор.       — Ага. Полдня убила на то, чтобы учиться управлять левой рукой. Прошла почти все рекомендуемые тренинги. Но все равно…       — Наверное, мало тренировок, — предположил Джеймс.       — Я его ненавижу, — вдруг сказала Ольга. — Именно поэтому у меня ничего не получается. Он мне чужой. Он так похож на настоящую руку, но я знаю, что это не так. Суррогат.       И скривившись, смачно выругалась на русском языке. Барнс неосознанно потер свою левую руку, и Ольга спохватилась:       — Простите, Джеймс. Я не знаю, что на меня нашло, я не хотела вообще об этом говорить.       — Все в порядке, Ольга. Пойдемте в дом. Не хватало, чтобы вы заболели перед моим днем рождения, — это была его вторая почти улыбка.       У Ольги резко защипало в носу и глаза набухли слезами. Снова эта ненавязчивая забота от человека, от которого она не ожидала ничего подобного. С ее стороны непрофессионально жаловаться своему пациенту. А он не должен ей сочувствовать! Не правильно это!       Когда они входили в дом, Ольга не сдержала свою досаду и выместила ее на двери, с силой захлопнув. Барнс обеспокоено на нее посмотрел и сказал:       — Ромашковый чай закончился.       — Ага. Ничего, есть мята. Тоже сойдет.       Джеймс внезапно задал неожиданный вопрос:       — Ольга, вы ведь русская?       — Ага. Что-то имеете против? — Ольга улыбкой смягчила вопрос.       — Нет.       — А почему вы спросили?       — Я знаю русский язык и понимаю, когда вы ругаетесь.       Ольга смутилась. Хотя ведь в досье упоминалось, что Барнс знает несколько языков, а она просто-напросто забыла. Нет, она не была ханжой, ругалась матом, иногда даже с удовольствием. Но перед пациентом ругаться… В общем, она по всем пунктам нарушила профессиональную этику врача. Позорище.       Вечерние посиделки на кухне перед сном стали уже своеобразной традицией. Тишина бывала разной: неловкой, тяжелой, гнетущей или, как сейчас, уютной. В такие моменты Барнс что-то писал в дневнике. А Ольге казалось, что едва ощутимая ниточка контакта стала крепче, надежнее. Ей казалось, что она почти пять недель топталась по хрупкому, тонкому льду, боясь оступиться. И оступалась, и проваливалась, но сейчас она вышла на твердую дорожку. Главное — не свернуть.       — Я так понимаю, вы больше никогда на сноуборде не будете кататься? — внезапно прервал тишину Джеймс.       — Ну, не знаю, — с улыбкой ответила Ольга. — Может быть в следующем году выберусь. Главное про защиту не забывать.       Барнс кивнул. А у Ольги замерло сердце. Дорожка-то правильная!