Долг

      Когда Ольга с Джеймсом вернулись из похода, зима будто взяла реванш. Порывистый ветер с мокрым снегом отбивали всякое желание высовывать нос на улицу. Поэтому она сидела на кухне, рисовала каракули в дневнике, когда Барнс вернулся с прогулки и выдернул из задумчивости. Ольга присмотрелась к записям: она старательно вырисовывала цифру «пять».       Мокрый и взъерошенный Джеймс, похожий на нахохлившегося воробья, протопал на кухню и включил чайник, когда в его кармане пиликнул телефон. Он достал, прочитал смс и как-то болезненно посмотрел на Ольгу.       — Стив приедет через три дня, — хрипло сказал Джеймс.       У Ольги словно запульсировали его слова в голове. Она резко встала и облизнула пересохшие губы. И молча смотрела на Барнса. Длинный миг ожидания застыл каплей смолы.       И у нее сладко сжалось внизу живота, когда Джеймс подошел к ней вплотную и, так же как тогда, взял ее за подбородок, и так же обжег кожу ледяными пальцами, и так же заставил посмотреть прямо в его глаза. Темные, из-за расширившихся зрачков, и блестящие. И жадно поцеловал горячими сухими губами. Ольга вжалась в него, так же жадно отдаваясь в ответ. Лихорадочно гладила по волосам, дергала их, гладила плечи и кусала его губу. Судорожно пыталась снять мешающую одежду. А Барнс рвал ее одежду, гладил ее, мял, оставляя синяки.       И там, на кухонном столе, было яростно и безумно. Было быстро и больно и мало. И обхватившими талию ногами, она не отпустила его и прижалась к нему, так и не снявшему толстовку, нагим телом, и обвила руками шею, уткнувшись лбом в плечо. Джеймс гладил по голой спине, а Ольга вздрагивала и терлась об него. Дикая и безумная. Кровь пульсировала в висках, дыхание выходило с хрипом, ноздри раздувались, вдыхая запах пота. И несмотря на боль, хотелось еще и еще.       — Синяки останутся, — хрипло выдавил Джеймс.       Ольга потерлась щекой о плечо и выдохнула ему в ухо:       — Пойдем в спальню.       Три дня пролетели как единый миг. И за эти три дня они обменялись едва ли десятком слов. Они по-прежнему днем гуляли в опостылевшем лесу, но теперь Джеймс держал ее руку. А вечером, ночью, утром… Ольга не ожидала от себя такой страсти и открытости. И жадности. Она, словно, не могла насытится им. Его терпким запахом, его колючей щетиной, которая царапала нежную кожу, его глазами, руками. Его всем. Маленькую, глупенькую надежду о возможном счастье с ним она безжалостно давила. Она жила здесь и сейчас.       На исходе третьего дня они сидели по традиции на кухне. Ольга напряженно ожидала, когда заявится Роджерс и в голове стояла звенящая пустота. Не вынеся напряжения, Ольга порывисто встала со стула и начала молча метаться. Но посмотрев на спокойного Джеймса, села обратно, и тот, протянув руку через стол, накрыл ее ладошку, легонько сжав. От этого маленького поддерживающего жеста встал ком в горле.       В дом вошли без стука, по хозяйски открыв дверь. Барнс подобрался и настороженно выглянул в коридор.       — Добрый вечер, дамы и господа, — сказал Ник Фьюри. — Вы уж простите, что я без стука вхожу в собственный дом.       Услышав голос Фьюри, Ольга скривилась. Сколько раз она его проклинала — не счесть. Ольга сухо поприветствовала его, а тихо следовавшего за Фьюри Стивена встретила теплее.       — Почему вы приехали раньше? — не сдержала любопытства Ольга.       Так бы у нее было еще два дня. А может, не было бы ничего. Ведь толчком стала смс от Стива.       — Обстоятельства, мисс Хоуп. Только они. Я бы не хотел загружать вашу хорошенькую голову, она у вас и так, наверняка, забита. Но готов услышать хорошие новости. Пока Роджерс милуется с Барнсом, расскажите в двух словах о ваших делах.       Ольга успела рассказать Фьюри о своих наблюдениях и выводах, как хлопнула входная дверь и друзья вернулись. Как во сне она проводила последний контрольный эксперимент. На автомате отмечала все такое же сильное сердцебиение Барнса, испарину, напряженные мышцы и вздутые вены. Пока Ольга зачитывала код, Джеймс что-то шептал и на последнем слове она расслышала:       — Сержант три-два-пять-семь… Барнс…       Фраза, которую он бормотал во время своих кошмаров.       — Джеймс? — мертвым голосом позвала Ольга. Но она уже видела, что перед ней сидел не Зимний Солдат.       — Было трудно сопротивляться. Очень.       Баки устало вытер пот со лба.       — Вот видите, мисс Хоуп, у вас получилось. Как я и предполагал.       — Получилось не у меня, — все так же без эмоций ответила Ольга.       Джеймс ушел в комнату собираться, Фьюри к Квинджету, на котором они со Стивом и добрались, и она осталась вдвоем с Роджерсом.       — Значит, ваша затея не быть врачом — удалась.       Ольга коротко кивнула.       — Вам придется ехать на машине. Вот карта, — Стивен протянул Ольге бумажную карту, в которой был помечен маршрут до ее дома. — Но не рекомендую пока возвращаться. У нас там… В-общем, мало хорошего.       Сверху спустился собранный Барнс. Не в привычной для Ольги одежде, а в полном боевом облачении: кожаной куртке, беспалых перчатках, черных военных штанах и берцах. На его лице была написана упрямая решимость. Но в глазах снова стояло абсолютное ничего.       — Стив, дай минутку, — обратился Барнс к другу.       Когда Роджерс ушел, лицо Баки немного смягчилось. А взгляд… Потеплел.       — Так надо, Ольга, — только и сказал он.       — Берегите себя, Джеймс, — тихо прошептала она и провела рукой по щеке.       Он схватил ее руку, прижал к груди и на секунду прикрыл глаза. Потом, кивнув ей, тихо закрыл за собой дверь.       Одиночество оглушительно свалилось на Ольгу. Она поплелась в свою комнату и, свернувшись клубком, уставилась в пустоту. Перед глазами мелькали образы, но в цельную картинку не складывались, и она, в конце концов, провалилась в сон без сновидений.       Ольга решила, что все-таки вернется домой в Сан-Франциско. Там одиночество ей было привычнее переживать. И, начав собираться утром, закончила только к обеду — вещи расползлись по всему дому. Перед уходом, собравшись с духом, заглянула в спальню Джеймса. Тоскливо окинула взглядом и замерла, увидев на кровати тетрадь. Она несмело и с трепетом подошла и взяла в руки. Которые отчего-то задрожали.       Сначала в дневнике были короткие записи о природе, погоде, потом появилось недовольство от места проживания. От неестественной говорливости врача и особенности перескакивать с одной мысли на другую. Недоумевал от того, что она боялась его. Затем появились заметки о том, какой фильм или рассказ ему понравился, короткие описания снов. Ольга заметила, что стало все чаще мелькать ее имя. Он отмечал появляющуюся вертикальную морщинку, когда она сосредотачивалась и лучики морщин в уголках глаз, когда улыбалась. И странные глаза, серо-зеленые или почти желтые, когда она испытывала азарт. Как в первую встречу в ее квартире. Он написал о том, что хотел ее обнять, когда она рассказала о своем кошмаре и о том, что ему неимоверно хотелось защитить ее. Но решил, что она испугается и просто докурил ее сигарету. Писал он и о своем испуге, когда Ольга упала со сноуборда, и как он испытал неловкость, когда надевал ей корсет. Потом он упомянул, что хотел бы вообще помогать его надевать, что его забавляло смущение Ольги. Он отметил тихое настроение в свой день рождения, и сомнение стоит ли целовать ее. Заметил, что Ольга резко прекратила вести себя как врач. И заметил появившуюся молчаливость. Он писал и об экспериментах, и о походе, и о том, что запах яблок въелся ему в подкорку. Писал о том, что ловил ее взгляды на себе. Писал о том, что не мог понять, почему она украдкой в него вглядывалась. Написал и о том, что, когда понял, то сердце сначала испуганно сжалось, а потом радостно трепыхнулось. Писал о сомнениях, правильно ли понял. И невозможности дать то, чего они оба, кажется, хотят.       Аккуратные записи всегда начинались с даты и времени, но не были подробными. Несколько страниц были выдраны перед последней записью, которую он написал перед отъездом: «Однажды, ты хотела, чтобы я сказал чего я хочу или не хочу. Я хочу быть счастлив. С тобой. Но… Долг зовет. А о долгах ты знаешь побольше меня. Я лишь надеюсь, что мы еще когда-нибудь свидимся».       Ольга не сразу заметила обжигающие слезы на щеках, капающие на синие чернила и оставляющие уродливые пятна. Читать было больно. Дышать было невозможно. Ей казалось, что она превратилась в сгусток горячей боли. И сил справляться с ней не было.       Ольга никогда не узнает, что это она была его заданием. Она никогда не узнает, что ему было поручено выяснить, принадлежит она к «Гидре» или нет.