Три сестры

Уже двадцать лет брака. Ровно столько времени я провела в Малфой мэноре на правах хозяйки этого дома. Сначала испуганная, мечтающая о любви и разочарованная из-за ее отсутствия, я слонялась по холодным коридорам, увешанным портретами предков моего мужа. Я была неопытна и неуклюжа в своих попытках подарить любовь тому, кому она была не нужна ни под каким предлогом. Я жаждала ласки, провожая мужа до входной двери, мечтала о мимолетной улыбке в ответ на принесенное в его кабинет утренний кофе и искала тепла, засыпая в изумрудной спальне под тяжестью холодных одеял. Люциус всегда приходил за полночь, уставший и угрюмый, мечтающий о бокале французского вина и хорошей сигаре у камина, но тогда я этого не знала. Всегда засыпая еще до его прихода и просыпаясь с утра в уже вновь опустевшей постели, я находила не мужа, а лишь едва заметное свидетельство его присутствия ночью: немного смятую подушку и перекрученное одеяло. Раздосадованная я поднималась, спеша привести себя в порядок, и опять находила его в кабинете, обложенного кипами бумаг и еще не открытых писем. Я всегда расчищала стол от перепутанных свитков и ставила чашку крепкого кофе перед Люциусом. А на его неразборчивое бормотание, едва ли обращенное ко мне, легко касалась губами его щеки и уходила как призрак. Но время шло, мы посещали балы, приемы и званые ужины, появлялись в обществе как замужняя пара, но он лишь кратко представлял меня своим друзьям, а затем оставлял в одиночестве, среди светских дам и овдовевших женщин, болтающих о политике, при том едва ли понимая суть происходящего. Тогда я также вступала в эти бессмысленные разговоры, бездумно цитируя непонятные мне речи, услышанные ранее. Каждый месяц я навещала родителей в родном поместье, там собиралась вся семья, съезжались дальние родственники и все женщины, урожденные Блек. Это были дни, когда мы вновь объединялись, наверное, единственный человек, которого мы там уже не наблюдали, был Сириус. К тому времени он сбежал из дома, а его имя на фамильном древе было выжжено заботливой рукой моей тетушки Вальбурги. Белла уже давно вышла замуж за Родольфуса, но вместе на торжествах мы их ни разу не видели, наверное, это о чем-то да говорило. Она всегда пускалась в горячие рассуждения о силе и вере, восхищалась тогда мне еще неизвестном Томе Реддле, ее взгляд горел, я видела в сестре полыхающую страсть, но никто даже и не думал связать это с ее мужем. Регулус был тих, обычно мрачный, сидел неподалеку от нас и лишь следил за пламенными речами сестры. Сейчас я понимаю, его взгляд был холодным и будто стеклянным, не совсем живым. Его лицо никогда не озарялось улыбкой, лишь странным подобием ухмылки на особо красочное высказывание Беллы о еще не прославившемся своей кровожадностью Темном Лорде. В те дни я все наблюдала за Андромедой, она печально смотрела на нас, всегда задерживая взгляд на мне. Она была еще Блек, но ее слишком живое лицо, выделялось даже на фоне нашей семьи. Я чувствовала, что она погрязла в раздумьях, хотела что-то сказать, будто готовилась или даже прощалась. И вот в один из таких дней, она не появилась среди нас. Мы получили только короткое письмо … она вышла замуж за Тонкса. Моя сестра вышла замуж за грязнокровку, это был позор для нашей семьи и всего рода. Я видела ярость своей второй сестры, Белла пылала, ее крик разносился по поместью, никто не мог ее успокоить, да и не особо пытался. Именно в тот вечер у меня в голове мелькнула мысль о том, что Белла была излишне эмоциональна, не сдержанна в проявлении некоторых чувств, но тогда ее можно было понять, мы все были шокированы, и я вскоре забыла про этот странный вывод. Нас предала родная сестра. Что до меня? Я просто не могла понять, как она решилась и как я могла не заметить таких кардинальных изменений в сестре. Я тоже злилась, жутко. Променять свой род на столь сомнительное счастье? Как она могла? Больше ее никто уже не видел, кажется в тот же день моя мать, Друэлла Блек, повторила подвиг Вальбурги. Но имя моей сестры было не просто выжжено, а сцарапано со стены каким-то режущим заклятьем. На месте портрета Андромеды, осталось лишь серое пятно. Ее имя держалось под строгим запретом и прошло несколько месяцев, прежде чем я увидела хоть какое-то напоминание о ней. Пришло письмо, подписанное ее рукой и адресованное мне. Еще не сломав печать, я была уверена, что там я найду речь раскаяния и просьбу помочь, но нет. Я была абсолютно не права. Там была исповедь и жуткие проклятия в сторону всех кого я люблю. Она описывал ужасные вещи, что творили мой муж, моя сестра, кузен и все остальные с кем я поддерживала хоть какую-то связь. Она винила меня в их грехах и предлагала сбежать. Как я была зла, но не на них, а на свою сестру. Род Блек отрекся от нее уже давно, но я лишь в этот час и уже навсегда. В порыве ярости, который мне нисколько не был свойствен, я сожгла это письмо дотла, измазав бледные руки в сером пепле. Спустя пару минут, с горящим взглядом, я без стука ворвалась в кабинет своего мужа, как безумная фурия, и спросило лишь одно: это правда? Он молчал, не вымолвил ни слова, но какое же у него было лицо … из моей груди вырвался стон, я дрожащей рукой открыла дверь, покинула кабинет, но лишь только для того чтобы запереться вновь. Ту ночь я запомнила надолго, осадок тех слез остался в моей душе на многие годы, если не навсегда, но страх тускнел, заменяясь привычкой. Сентябрьскую ночь 1979 года я провела на холодном мраморном полу, ловившем отблеск таявших свечей, захлопнув дверь и закрывшись на стальной замок. Конечно, это не спасло, мои надрывные всхлипы не смогла сдержать даже дубовая дверь. Слезы текли по щекам, оставляя за собой едва заметные в полумраке следы, а тело, покрытое лишь тонкой шелковой сорочкой, примерзло к черным плитам пола. Мой муж тогда так и остался в кабинете, не пытаясь остановить меня или успокоить, просто сидел, оставив меня наедине с моими собственными терзаниями. Люциус провел всю ночь в своем кабинете, крепко сжимая в руке опустевший стакан с огневиски. Наверное, уже наслышался криков за этот день, но молившие о спасении люди от него не дождались пощады. Мой муж таков … человеческая жизнь для него ничего не значит, убийство – это просто рутина, даже не доставляющая удовольствие, как моей фанатичной сестре. В ту ночь я окончательно осознала с кем по собственной воле связала свою жизнь и ужаснулась, но впоследствии приняла это как должное. Как обнаружилось утром, в ту ночь я поседела. С рассветом солнца, найдя в себе силы встать и подойти к зеркалу, я заметила две пепельные пряди на своей всегда темноволосой голове. Теперь я уже точно не Блэк. Три сестры покинули этот род, сменив фамилии и изменив вечным идеалам семьи. Забавно, тогда я сменила свою внешность, стала чуточку больше походить на своего мужа, и именно тогда я впервые признала себя его женой. Еще много раз за свою жизнь в этом холодном поместье я в утайку заливалась слезами, но больше никогда по этому поводу. С утра я встретила мужа в его кабинете с гордо поднятой головой и уверенным взглядом. Я смирилась с жизнью, что по незнанию выбрала себе, с жизнью, что вел мой муж, с жизнью, которой я буду существовать все оставшееся время. Мой взгляд был жестким и немного обреченным в то утро, как надтреснутый лед. Я молча вглядывалась в его такие же холодные глаза и внезапно поняла, вот что значит знать слишком много. Это читается по лицу, если точнее, то по глазам. Они безжизненны и, пожалуй, единственная эмоция, которая может пробиться сквозь этот ледяной заслон – это ярость, но не любовь. Я вспомнила Регулуса с его мертвенным взглядом, таким же, как и у моего мужа, таким же, как у меня сейчас. Тогда же я задумалась, смогу ли я когда-то подарить любовь? Не мужу, ему нужно не это, а вечная верность и поддержка. Но как же дети? Дочь или наследник? Я ведь воспитывалась в семье полной живых эмоций, любви и привязанностей и за мгновение стала такой, но что же будет с ребенком, который с рождения будет видеть лишь холод и эту мертвенную пелену на глазах? Я пообещала себе попытаться дать своем ребенку хоть часть тех эмоций, что сама в избытке испытывала в детстве. Прошла неделя с той памятной ночи, все вроде бы шло своим ходом, как и обычно, но что-то неуловимое изменилось, наверняка, мое восприятие мира. Я также целыми днями слонялась по пустому замку, но портреты больше не вызывали во мне раздражения. Я разглядывала древних предков моего мужа и нашего будущего ребенка и понимала, что я далека от них. Я слушала и цеплялась взглядом за их выражения лиц … все как один холодны, а их жены в идеальных серебристых платьях абсолютно спокойны. Что меня поразило, так это нежность и скрытое тепло, которое я находила в глубине их стальных глаз. Быть женой такого человека – это труд, и далеко не каждая женщина способна на это. Через пару дней мы с Люциусом посетили пышный прием по случаю помолвки тогда еще молодого Яксли с небогатой, но абсолютно чистокровной Лиссандрой Монсинье. Она вместе со своей семьей приехала из Франции, чтобы навестить Вальбургу Блек, которая приходилось им дальней родственницей. Мисс Монсинье была представлена высшему английскому обществу и вскоре после мимолетного знакомства с Яксли, осталась здесь, намереваясь удачно выйти замуж. Прошло несколько месяцев с их первого знакомства, и вот мы получили приглашение на этот праздник одними из первых, как далекие, но все же кровные родственники. Вечер начался привычно, мой муж вернулся из министерства к шести, гордо выйдя из камина, он по обыкновению поцеловал мне руку и тут же удалился в кабинет, не удосужившись сказать и слова. Я долго смотрела вслед, не думая ни о чем конкретно, но полностью при этом погрузившись в свои мысли. В голове мелькал образ удаляющегося мужчины с тяжелой тростью в руке, я отмечала его походку и жесты рукой, когда домовик открывал перед ним дверь. Когда часы пробили семь, я была полностью одета и готова к выходу в свет, по крайней мере, внешне. Мое тело стягивал жесткий корсет, прикрытый сверху серебристым шелком, а шею холодил металл старинного медальона. Это украшения мне подарил Люциус в день нашей свадьбы, оно не вызывала жуткого восторга светских дам, но поражала своей скромной величественностью. Все жены Малфоев принимали этот медальон в подарок от своих мужей уже ни одно столетие, и мой сегодняшний выбор был символичен. Раздался звук шагов по лестнице, и я, отослав домовика, сама взяла парадную мантию Люциуса. Он замер, показавшись из-за двери, стоял и изучающе смотрел мне прямо в глаза, гипнотизируя и заставляя меня забыть о необходимости дышать. Затем его взгляд скользнул ниже и поймал отблеск свечей в серебре медальона. Тогда, как мне показалось, с него слетела какая-то маска или, по крайней мере, мне было позволено немного заглянуть под нее, узнать настоящее. Это был первый раз, когда я надела его подарок, но не потому что не хотела, скорее не ощущала своего права на столь ценную реликвию этого рода раньше. Тогда же все и изменилось. Мой муж благодарно принял мантию из моих рук, и мы отправились на бал. Люциус больше не рассматривал меня, как в те минуты, но аккуратно придерживал меня за локоть всю дорогу. Торжество началось незамедлительно и закончилось лишь с наступлением двух часов ночи. Мужчины нехотя прерывали свои затянувшиеся разговоры о политике в дальнем конце зала у бара, а их жены спешно обещали закончить свой интереснейший рассказ о жизни очередной министерской работнице прославившейся в том или ином свете при следующей встрече. Жениху и невесте были сказаны последние поздравления и пожелания счастья, прикрывающие неумолчные вздохи завести чуть поодаль. Мы с Люциусом, как и остальные приглашенные, покинули торжество через центральный камин, через пару мгновений уже появившись в гостиной Малфой мэнора. Я была уставшей и немного вымотанной, но полная какого-то внутреннего удовлетворения. Свечи, мне казалось, горели ярче и отбрасывали совсем не угрюмые тени на окружающие предметы. Я засмотрелась на игру пламени, будто впервые поймав наслаждение от столь обычного действа, но все-таки краем глаза заметила, как Люциус проследовал в библиотеку. Было странно, ведь обычно муж не признавал ничего кроме своего кабинета, где проводил все свободное время и днем и ночью. Но в тот день привычное место было оставлено, я нашла своего мужа у камина, наполняющего хрустальный бокал старинным французским вином. Аккуратно сложив свою выходную мантию на соседнем кресле, я легким движением волшебной палочки призвала еще один такой же бокал из серванта. Муж смотрел на меня ни то в недоумении, ни то с одобрением, щелчком пальцев заставляя подняться графин с багровым напитком в воздух, а его содержимое перелиться через края заполняя второй бокал вином. Я благодарно кивнула и, пригубив ароматный напиток, вероятно, впервые попросила мужа о чем-то. - Люциус, - сказала я после паузы, смакуя звук его имени, - Тебе бы следовало получше познакомить меня со своими друзьями. К тому же я давно не видела сестру. Может быть, нам стоит устроить небольшой званый ужин? Я замерла в ожидании, чувствуя его все тот же изучающий взгляд, как и чуть раньше перед выходом из поместья. Он молчал, раздумывая над моим предложением, хотя сейчас я отчетливо понимаю, что на вечер он был уже давно согласен, просто размышлял обо мне – своей жене. - Конечно. Мне уже давно следовало сделать это, - едва усмехнулся уголками губ, но спокойно, без пугающей меня жесткости. – Как насчет следующей субботы? - Я разошлю приглашения гостям. Аккуратно кивнув на прощание, я все же ушла из библиотеки, не забыв взять с собой недопитый бокал вина. Осветив ночные коридоры люмусом, я пробралась в нашу спальню, зажигла свечи и прикрыла дверь, оставив тонкую полоску света в коридоре, будто приглашающую присоединиться ко мне позже. В тот раз я не заснула сразу, хоть и не подала об этом виду, услышав скрип открывающейся двери и тихие шаги мужа часом позже. Я думала о многом: о браке, о друзьях мужа, слухов о которых до меня дошло немало благодаря стараниям Андромеды, но которых я практически не знала лично, и, конечно же, о Белле. Я не видела ее с тех пор, как мне открылась правда о ее жизни и убеждениях, о том, что она творила вместе с моим мужем и чему отдавалась без остатка. Получалось, она была ближе и открытие с Люциусом, чем со мной. Я не боялась, ведь я же смогла спать с таким же человеком в одной комнате, значит, и сестрой говорить было бы не сложно. Однако я не знала ее настоящей, она изменилась давно, но я не была частью той ее жизни, и мне предстояло фактически узнать ее вновь.