Это была холодная зима 1921 года...

      Это была холодная зима 1921 года. Несколько недель снег беспощадно накрывал землю, погребая под собой коренья и кусты с заледеневшими ягодами, белыми лапами беспощадно ступая по земле, не оставляя ничего, кроме белоснежной смерти. Травоядные спешно покидали леса, гонимые голодом. Хищники стойко терпели, не решаясь покинуть родные края, вынужденные есть снег и обходиться редкой добычей. Но когда грянули, затрещали морозы, жестокие и суровые настолько, что за пару ночей погубили десяток волков, а часть подкосили болезнями, хворями и слабостью, тогда волки, превозмогая желание зарыться в снег и уснуть, покорно шли вперёд, утопая в снегу. Шерсть полностью промокла, но холод был настолько сильным, что разницы не ощущалось — все волки шли с заледеневшим мехом, а из носов свисали мелкие сосульки, дрожащие от ходьбы. Естественный отбор не щадил никого, и только самые стойкие и выносливые добрались до той части леса, за чертой которого виднелось людское поселение. Маленький городок был их последней надеждой на выживание.       Белая волчица кивнула в сторону, где недалеко от одного из домов люди бросали сено и траву, которые поедали олени и зайцы, превозмогая свой страх перед двуногими. Волки оживились и с надеждой навострили уши — еда! Полноценная добыча! Она была прямо перед ними, словно сама Луна послала им этот дар.       Белая волчица не спешила отдавать приказ, внимательно изучая обстановку. Голод гложил её, но она всё ещё была вожаком, ответственным за стаю. Пусть от её прежней стаи остались лишь крохи, но она и их должна была уберечь. Увы, не получилось — голод затуманил разум самых молодых волков, ещё переярков, и серые хищники, радостно взвыв, с новыми силами помчали на лёгкую добычу, зная, что они догонят расслабленных и сытых оленей. Их радостный вой превратился в жалобный визг, а затем наступила тишина. Прогремевшие три выстрела пробили тела волков. Огонь, вырвавшийся из оружия, вмиг лишил переярков жизни. На их мордах застыло удивлённое выражение. Человек громко крикнул, подзывая своих сородичей, а те направились к подстреленным хищникам, ведя с собой лающих собак — существ, произошедших от сломанных, сломавшихся волков. Существа, портящие их кровь и оскорбляющие всякого волка своим присутствием, беря начало от крови поганых волков, позволивших себя приручить и одомашнить. Позор дикого зверя.       Энаю отвернулась, зная, что сейчас люди будут тащить её собратьев, чтобы освежевать их — она видела это раньше. Она кивком указала стае уйти вглубь леса, не дожидаясь, пока крепкие и здоровые собаки обнаружат ослабших волков. Стая, шокированная происходящим, нехотя последовали за лидером. Волчица хотела увести их подальше, прежде, чем они увидят судьбу погибших товарищей, но последним идущим волкам не посчастливилось. Их глаза выражали откровенный ужас, а Энаю поглядела на них с сочувствием и пониманием — она была совсем волчонком, когда её родителей встретили пули охотников и клыки собак. Чудом из всего помёта вожаков осталась их юная дочь, которая под руководством своего дяди не обучилась достаточно, чтобы повести свою стаю самостоятельно. Подумав о нём, Энаю тревожно обернулась, и с болью взглянула на пожилого и кашляющего белого волка. Поймав её взгляд, он выдавил из себя подбадривающую улыбку. Она не поверила ему, но слабо улыбнулась в ответ, отвернувшись, чтобы он не видел заледеневших слёз.       Судьба проявила к ним благосклонность, послав умирающего оленя, отбившегося от стада. Он был стар, и мясо было жестким, но для волков оно было самым сочным, а главное — тёплым. Исходящий от тела жар опьянял голодных хищников, но они ели немного, здраво решив не переедать и оставить еду на потом. Кто знает, когда им ещё улыбнется такая удача?       Найдя густые деревья, чьи корни болезненно вздымались над землей, волки вырыли ямки и позволили себе спокойно заснуть в тепле — глубоко под корнями были ямы, где было сухо, и только прелые листья и холодные черви соседствовали с разноцветным мехом. Энаю долго не могла уснуть, тревожно глядя на серебряный шар луны и далёкое Северное Сияние. Быть может, они разгневали предков? Из большой стаи осталось менее двух десятков волков, среди которых было несколько стойких стариков и парочка молодых особей. Будто в ответ на невысказанный вопрос, небо обманчиво сияло, пока холод пробирался до костей.       Несколько недель волки жили относительно сносно — холод всё ещё мучил их и заставлял засыпать в страхе, но в лесу они отыскали добычу, и теперь голод отступил, но ненадолго. Осознав, что хищники держатся подальше от города, их добыча разумно ушла в пределы видимости людей. Волки под урчание живота, жадно наблюдали за тем, как люди ласкают оленей, поглаживая их между рогов, и давая из рук различные вкусности. Когда один охотник вскинул ружье, намереваясь подстрелить особо красиво оленя с витиеватыми рогами, один из мужчин остановил его и покачал головой, указав рукой на лес. Даже не слыша их речи, только по их жестам волки догадались о чём они говорили.       Стая отважно выискивала оставшихся жертв в лесу, стараясь не думать о поляне возле гор, где было полно манящей добычи, зазывающе дразнящей их, однако ничего вокруг не было кроме снега. Волки начинали слабеть, и Энаю решилась. Взяв с собой несколько зрелых товарищей, она повела их отряд на охоту. Ночь была безлунной и шел холодный мелкий снег. Все люди сидели по домам, и уже давно потушили свет. Их верные псы были закрыты в помещениях, защищенные от стужи и непогоды, и это было на лапу волкам.       Стая окружила загон, где мирно спали олени, и прежде, чем они забеспокоились, учуяв хищников, волки совместно повалили особь, стоящую дальше от остальных. Когда шум привлёк людей, волки уже скрылись под пологом темноты, пользуясь тем, что их зрение были адаптировано для ночи, а человеческое — нет. В спешке одевшиеся люди, вываливали на улицы, выпуская клубы пара, размахивали оружием и спускали собак, но волки были уже далеко, а когда собаки нагнали их, то на выручку примчала остальная часть стаи. Бой был коротким, но ожесточенным. Оголодавшие волки озверели и не щадили визжащих противников. Перебив всех собак, стая не досчиталась лишь одного своего собрата — старый белый волк тяжело хрипел, а на шее темнела шерсть, становясь багровой. Кто-то предложил забрать не только оленей, но и собак, но Энаю коротко оскалилась, заставив волка смиренно поджать хвост, и коротко тявкнув, ринуться помогать товарищам уносить добычу.       Энаю провела их задумчивым холодным блеском лунных глаз, отстраненно глянула на поле боя и лизнув напоследок своего последнего родственника, облегчила его страдания. Ему уже было не помочь, а люди могли быть очень жестокими, желая отомстить за смерть своих питомцев. Она уже слышала их далёкие приближающиеся шаги — под ними отчаянно скрипел снег. Повернувшись, волчица ушла, заметая хвостом следы за собой и своими собратьями.       Стая притаилась в чаще леса, пока люди, озлобленные произошедшим, искали их следы. На некоторое время хищники ушли дальше, но вернулись, стоило человеку возвратиться в безопасный город, а голоду — надавить на волков. Энаю вновь водила их в город на поиск добычи, но теперь они были осмотрительнее. Тащить оленя было тяжело и долго, потому волки принялись рыскать в поисках кроликов, курей и гусей. Несмотря на переполох, который они поднимали, им обычно удавалось убежать в лес прежде, чем их догонит шелудивый пёс или шальная пуля. Обычно.       В один из таких мародёрских захватов одна юная волчица угодила по неопытности в капкан, расставленный близ курятника. Она визжала от боли, не в силах вырваться из ловушки, накрепко сжавшую её заднюю лапу. На её шум сбежались люди. Повернулись уже успевшие умчать волки. Энаю с трудом остановила молодого волка — брата волчицы от глупости — тот яростно стремился броситься на выручку сестре, но обмяк, увидев, как её застрелили, и как безжалостно провели ножом по светлому серому меху. Энаю предупреждала волков, что месть погубит их, но разве её кто-либо слышал? Молодой волк и несколько его приятелей решили отомстить людям, решив дать им бой. Они пошли на верную гибель, а Энаю с тоской подумала о том, что их осталось меньше десятка.       Одна из оставшихся волчиц оказалась беременной, ещё несколько были изнеможенны, обморожены или ранены. Энаю приходилось уже в одиночку добывать пропитание, прорываясь сквозь преследовавших её собак, но после того как она в одиночку ловко управилась с тремя, желающих погонять её осталось куда меньше, и то для виду. Лишь один пёс продолжал её настойчиво преследовать, но никогда не догонял её, позволяя укрыться в лесу. Однажды она не добежала, рухнув в снег дрожа от холода. Она выронила гуся, которого несла для беременной подруги, и хотела его поднять, когда на него положил лапу крупный пёс. Энаю могла поклясться, что в его роду совсем недавно обновляли кровь волки — в нём было мало от собаки, тёмно бурый, с ярко-голубыми глазами, он вполне мог сойти за одного из волков. Он оскалился, а она тихо попросила его отнести добычу к лесу, чтобы беременная волчица смогла поесть. Странно, но после этих слов, внимательно поглядев на неё, пёс просто лёг рядом с ней. Она могла бы сама напасть на него, его горло было прямо перед ней, но она не смогла. Он не стал её убивать, пощадил её, и более того — принёс ей тепло. Они молчали, только грея друг друга, но как только шерсть волчицы стала влажной, а лёд превратился в воду, пёс поднялся и направился домой. Энаю окликнула его и поблагодарила, но он только предупредил её, чтобы она была осторожной.       Гусь, из-за которого она едва не расплатилась жизнью, уже не понадобился беременной — она ощенилась раньше времени, и все её волчата замерзли ещё в утробе. Роды ослабили её, проходя тяжело и болезненно, и волчица ничего и никого не хотела видеть. Вскоре она умерла от заражения, а стая погрузилась в состояние смирённой безысходности — им угрожали люди, псы, голод, а главное — зверский холод, который мягкими лапами подступал, и во сне мог тихо сомкнуть ледяные клыки на любом из волков. Они спали большой сплоченной кучкой, но все ощущали дрожь и холод друг друга, и отчаяние и безысходность, холодными лапами, будто паук, погружая волков в паутину страха и смирения перед смертью.       Энаю, единственная в боевой форме, несмотря на то, что пищу она оставляла своей стае, часто оставаясь голодной, раз в несколько ночей пробиралась в город. Люди стали лучше закрывать курятники и сараи, и волчица беспомощно металась по городу, стараясь не думать об оленях рядом — она была одна, и ей одной было не дотащить добычу. Её сил могло не хватить на ещё одну схватку с собаками. Отчаяние постепенно одолевало её, как вдруг, будто ниоткуда, перед ней возник тот самый пёс, что пощадил её. Он долгим изучающим взглядом глядел на неё — дрожащую, голодную, но гордую и смело глядящую опасности в глаза. Он скрылся, а через какое-то время вновь нашел её и бросил ей под нос окорок оленины. Энаю удивлённо подняла на него глаза, но пса уже и след простыл.       Когда голодная стая уплетала мясо, не задавая никаких вопросов, кроме как предложения вожаку отведать мяса первой, Энаю, мягко покачав головой и пообещав, что полакомится остатками, мысленно возвращалась на ночную улицу города. Почему тот пёс не убивал её? У него уже несколько раз была возможность, а стая без вожака долго не протянет. Вспоминая прошедшие недели, волчица думала о том, что этот пёс всегда бежал в стороне, и никогда не нападал на них, только наблюдал. Что он замыслил? Почему медлил, если намеревался убить? Эти мысли не покидали голову белой волчицы, и тревожили её и без того беспокойный сон.       Через несколько дней голод вновь дал о себе знать, но когда волчица собралась на охоту, она неожиданно нашла у края леса куриную тушку. Вдали виднелся тёмный хвост. Волчица нахмурилась, обнюхав мясо, но не найдя в нём ничего особенного, покорно взяла птицу и понесла к своей стае. Так повторился ещё один раз — через три луны и три восхода солнца. А в третий раз Энаю уже поджидала пса. Они заметили друг друга сразу, но пёс бесстрашно приближался, неся в пасти кролика.       — Зачем ты это делаешь? — надменно холодно задала вопрос волчица, скрывая в душе признательность и благодарность к этому псу. Тот уложил на снег дичь, и ответил ей пронизывающим взглядом стальных глаз. Энаю вновь убедилась в своих подозрениях — взгляд был совсем диким, волчьим.       — Мой хозяин говорит, что только нужда вынудила вас прийти сюда. Голод и холод. Неправильно убивать вас в час нужды, — чётко и спокойно пояснил он.       — Люди не питают к нам симпатии, как и собаки, — уголком рта печально усмехнулась волчица. Пёс глядел на неё долгим пронизывающим взглядом.       — Мой хозяин не таков. Он ценит Мать-Природу, и почитает Детей Луны, — коротко возразил он. — Что касается меня, то мы не столь и разные. Мой дед был волком, а бабушка — полукровкой. Я не считаю правильным ненавидеть тех, с кем у меня одна кровь. Бывай, Энаю, Снежная Волчица.       — Стой! Откуда ты знаешь моё имя? — спросила Энаю, но пёс уже мчал обратно. Она хотела возразить ему, что у них далеко не одна кровь, однако решила, что благородства ему не занимать. А ещё она так и не узнала его имени.       Стая улавливала запах псины с каждым куском мяса, принесённым волчицей, но деликатно молчали, не обременяя её вопросами. Главное, что была еда, позволяющая им не терять силы и выживать. Ослабевшие волки постепенно набирались сил, и даже уже выражали желание пойти на охоту или разведку. Это немало радовало Энаю, но она всё ещё оберегала их. Каких-то несчастных пятеро волков — всё, что осталось у неё от её стаи. Зима в этом году наступила совсем рано, и было столь немилосердна к ним, что они не сумели защититься и подготовиться. Ей хотелось спасти хотя бы эту часть. Пожилая волчица, молодая и трое зрелых волков. Достаточно, чтобы весной немного вернуть численность, а там они и одиночек пригласят… Нужно было только дождаться весны, первого тепла. Волчица повела носом и грустно прикрыла глаза. На деле сейчас была только осень.       Когда пришла настоящая зима, то они с ужасом поняли, что для них уготовлены морозы пострашнее былых. От этих морозов застывали глаза, а ушей давно никто не ощущал, как и хвосты с лапами. Даже кучкование больше не спасало от режущих касаний холода. Зима вкрадчиво подкрадывалась и вонзала ледяные когти. Энаю была в отчаянии — её защищало то, что её предками были полярные арктические волки, которые переносили зимы пострашнее, но как она могла защитить своих сородичей, чей серый мех был менее густым и защищающим от ветра и пробирающим до костей холода? Теплом своего тела она старалась отогревать их, но волков клонило в сон, и им уже не хотелось бороться дальше. Энаю просила их ещё немного потерпеть, и они вновь увидят весну и лето, покачаются на сочной зелёной траве, нежась под тёплыми и ласковыми лучами солнца, и добыча будет привычно пастись в лесу, и больше не будет собак, людей, холода! Будет тепло и светло, а в их стае разнесётся писк маленьких волчат. Волки засыпали с улыбкой на морде, но больше не просыпались.       Белоснежная волчица тихо сидела, склонив голову над пятью телами её последних собратьев. Они все ушли. Все оставили её, а она? Она осталась жива. Почему? Ради чего? Она потеряла всё, ради чего жила. Стая была её семьей, а теперь она осталась совершенно одна, и её захлестнуло отчаяние.       Она слышала его шаги, но не повернулась. Втайне она надеялась на то, что он остановит её страдания, лишит её мучений и горестей, и позволит уйти мчать на Небесах в лучах Авроры вместе с её стаей, но она знала, что он так не поступит. Даже находясь позади неё, она не испытывала напряжения и угрозы. Пёс просто стоял и молча глядел на неё.       — Пойдём со мной. Ты погибнешь здесь одна, без еды и тепла, — неожиданно произнёс он. Предложение звучало холодно как истина, в нём не было тепла, сочувствия или покровительства.       — Мне незачем жить. Я жду, пока зима примет меня в свои объятия, — помолчав, тихо произнесла Энаю.       — Зима не страшна снежной волчице.       — Верно. В городе я скорее найду свою смерть.       — Я не в город тебя зову. Их уже не вернёшь, но, быть может, свою жизнь ты сохранить сумеешь.       Она обернулась и посмотрела в его глаза. Серьёзные, понимающие. Энаю не знала, почему согласно кивнула тогда. Быть может, что-то в его взгляде отрезвило его, пробудило её инстинкт самосохранения или помогло смириться и принять гибель стаи, жить дальше, но скорее, ей просто было уже всё равно, что с ней произойдёт дальше, а оставаться среди холодных тел не особо хотелось. Она должна была отказаться и ждать, пока цепкие объятия смерти не коснутся её, но она согласилась. Пёс повёл её не в город, а в небольшое поселение рядом с ним, где жили коренные жители. Её проводник зашел в странного вида дом, выложенный из камней и обтянутый оленьими шкурами. Он мягко прошел сквозь полог, занавешенный шкурой, а Энаю, недолго думая, последовала за ним. Они очутились в помещении, больше напоминавшим пещеру, только посередине жарко полыхал огонь, а рядом с ним висели различные травы, перья и тельца животных и птиц. Повсюду были шкуры, в углу стояла широкая кровать, украшенная шкурами полярного медведя и тюленей. Энаю невольно попятилась, ощетинившись. В этом ужасном месте явно не хватало только белоснежной шкуры полярной волчицы. Сидящий к ним спиной человек, услышав рык, добродушно повернулся к ним. Пёс тут же пошел ласкаться к человеку, подставляя под руку свою голову. Хозяин ласково потрепал его.       — Вижу, ты привёл её, Того (1). Молодец, мальчик, — похвалил пса человек, а затем повернулся к взъерошенной волчице, предусмотрительно уткнувшейся задом к выходу, и не спускающая с мужчины взгляда. — Великая белая волчица! Редко встретишь полярного волка так близко к городу.       — Удивительно, что она последовала за Того, Нанук, — в помещение просунулся немолодой седовласый мужчина. Он отличался от мужчины, сидящего у огня — тот был смуглым, с узкими тёмными глазами и тёмными длинными волосами. Вошедший же человек был разительно светлым, с серебристыми от старости волосами и открытыми голубыми глазами. Энаю отступила, в панике ощущая себя в ловушке — единственный выход только что перекрыл человек. Она отступала, скалясь и рыча.       — Ничего удивительного в том нет, Балто (2), — усмехнулся инуит, — Того исправно носил для них еду.       — Она не станет ручной, Нанук, — поглядев на волчицу, задумчиво произнёс норвежец. — Она взрослая и дикая.       — Нам и не нужно её приручать, — произнёс Нанук, помешивая что-то в котле. Энаю ощутила, как её желудок сводит спазмом от аппетитных горячих запахов мяса, идущих от огня. — Пускай переждёт здесь зиму, а потом отправится обратно в лес. Она — дитя Амарока и Амагука (3), дитя леса и луны, наша гостья.       — Ты уверен, что она одна?       — Она бы не пришла, будь у неё стая. Ей нечего терять, — услышав ответ, Балто задумался.       — И как нам её называть?       — Это очевидно, — усмехнулся инуит. — Энаю, упавший снег. Её имя я увидел в пламени костра от самой Аʼакулууйюси (4).       — Поверю тебе на слово, — хмыкнул мужчина. — Энаю так Энаю.       Она ожидала, что люди окружат её, причинят ей вред или станут удерживать, однако человек по имени Балто подошел к своему другу и умостился рядом у огня, дожидаясь, пока приготовится еда. Волчица, успев сотню раз пожалеть о своём выборе, напряженно следила за действиями людей, а уткнувшись задом о кровать, помедлила и решительно залезла под неё, только поглядывая золотым блеском из-под темноты. Мужчины скользнули по ней взглядом, и принялись обсуждать последние новости, не обращая на неё никакого внимания, больше следя за варевом на костре. Пёс, которого назвали Того, лениво прилёг у огня и прикрыл глаза, лишь время от времени поглядывая на неё. Энаю отвернулась, изучая людей. Эскимос казался ей смутно знакомым, пока она не припомнила, что это именно он когда-то остановил охотника, желающего застрелить оленя. Хотел ли он, чтобы охотник стрелял в волков? Или хотел, чтобы волкам была возможность охотиться? Энаю не знала этого. Человеческие мотивы и поступки были слишком странными и чуждыми ей. Это был хищник, враг, с которым следовало считаться, а его внешность не стоило недооценивать — за нею скрывались ловкость, изобретательность и умение создавать, менять природу под себя. Ни один хищник не мог этого, кроме человека, и Энаю опасалась.       Люди не выражали агрессию, и выглядели вполне миролюбиво. Беседуя, они принялись наливать в миски отвар, исходящий жаром и пахнущий сочным мясом. Энаю невольно облизнулась, заметив красивые кости, а её живот требовательно заурчал. Она отвела взгляд, но ненадолго — уж больно аппетитно люди поедали свою еду, странную, но судя по запахам, несомненно, вкусную еду. Лучше сырой. Люди всё старались делать лучшим для себя. Не имея меха, они носили шкуры убитых ими зверей, давая понять остальным, кто здесь настоящий хозяин земель, и кого стоит опасаться. Не имея крепких когтей или длинных клыков, они изобретали оружие, кинжалы, ножи, динамит… и это было лишь то, с чем за свою жизнь умудрилась ознакомиться волчица. Более того, человек научился приручать зверей, даже столь свободолюбивых как волки.       Пока она размышляла, люди уже доедали свой обед, а Того, искоса поглядывая на них, время от времени помахивал хвостом. Совсем как собака. Энаю не понимала, зачем он это делает, но увидела, как старик будто незаметно дал псу кусок мяса. Заметив это, инуит хохотнул и тоже дал псу подачку, дружелюбно потрепав его за холку.       — Попрошайка, — смеялся Нанук.       Энаю зафиксировала для себя то, что люди любят, когда собаки выражают свою покорность перед ними, унижаются, прося кусок лакомства. Волчица неодобрительно фыркнула и постаралась думать о чём угодно, кроме мысли о том, что, может, и ей помахать хвостиком и состроить глазки? Энаю сама на себя зарычала — глупый живот! Она никогда не отдаст волчью гордость за людские объедки! Желудок вторил ей урчанием.       — Держи, ты хочешь есть, — к ней неожиданно приблизился Балто. Она ощетинилась и оскалилась, поглубже забираясь под кровать, только недобро зыркая на человека. Того, кажется, это не смутило — он тепло улыбнулся волчице, и поставил рядом с кроватью миску с шипящим жарким мясом и какой-то жидкостью. — Когда захочешь — поешь.       Мужчина отошел, и поговорив с Нануком, они сложили какие-то пожитки в свои сумки, и потрепав напоследок пса, вышли из помещения. Энаю скользнула взглядом по мелькнувшему белому прямоугольнику света — там была свобода! Ей не стоило приходить в жилище людей. Необходимо было уходить, и как можно скорее. Она решительно выбралась из-под кровати, и вдохнув сытный аромат, неуверенно взглянула на выход. Того, казалось, не замечал её, с упоением съедая содержимое своей миски, а с жалостью сделав последний лизок, расслабленно стал грызть кость.       — Хочешь уйти? Сперва поешь на дорогу, — не отвлекаясь от своего занятия, сказал он.       Энаю задумалась над его словами. Люди могли вернуться в любой момент, но она не слышала голосов или шагов, а поесть было необходимо перед дорогой в лес. Нерешительно встав возле миски, она с интересом обнюхала её содержимое — пахло жиром, мясом и какими-то травами, и всё было жарким, дышащим тем самым костром. С сожалением взглянув на родные сырые тушки, она с сомнением сделала лизок. Ещё один. И ещё один… А затем с остервенением принялась поглощать еду, гораздо вкуснее той, к которой она привыкла с детства. Того с улыбкой наблюдал за ней, но не смущал своим вниманием. Энаю же доела всё, что ей предлагалось, и теперь с сожалением взирала на пустую миску. Горячая еда обжигала, но дарила живящее тепло, которого она давно уже не ощущала. Словно она ожила изнутри. Очаг также согрел её, высушив шерсть и дав возможность организму расслабиться. Вот бы выспаться ещё… Энаю тряхнула головой — что за глупые мысли! Еда плохо влияла на неё, лишая здравого рассудка. Видимо, на это и рассчитывали люди.       — Я ухожу, — коротко оповестила Энаю пса. Тот не удостоил её и взглядом.       — Удачи, — коротко буркнул он.       Фыркнув на такое странное отношение, Энаю решительно прошла к выходу и толкнула головой шкуру. Снаружи погода встретила её стужей, пробирающим ледяным морозом, который был особо жесток и безжалостен к тёплому организму. В носу предательски защипало. В голове мелькнула мысль о том, что ей не стоит задерживаться здесь, но в противовес ей мельтешила мысль о том, чтобы вернуться в тепло и уют, выспаться и отдохнуть. Белоснежная волчица рыкнула и поспешила выйти прежде, чем организм предательски решит остаться, переубеждая её.       Энаю обошла небольшое поселение, не натыкаясь ни на кого, и посчитав это добрым знаком, отправилась в более ближнюю полосу леса, решив не покидать местность, где она могла поймать добычу, несмотря на риск. Лес был неприветливо холодным, но она нашла несколько густых елей, между которыми почти не было снега. Устроив там лежбище, волчица быстро уснула, согреваемая сытным и вкусным обедом.       Прошло несколько дней, которые Энаю провела в лесу, осматривая окрестности в тщетной попытке обнаружить живых сородичей или дикую живность. Всё словно вымерло. Весь лес вымер, и только снег и заледеневшие деревья были её компанией. Волчица одиноко скиталась, не зная, куда себя деть. Она никогда не была вне стаи, и теперь ей было страшно. У неё не было цели. Ей не было ради кого и ради чего жить, и эта мысль угнетала. Всё чаще её мысли невольно возвращались к тем двум мужчинам и к Того. Холодными ночами, поёживаясь от укуса ледяных клыков, она с тоской вспоминала такой тёплый и светлый очаг, согревающий и убаюкивающий. Огонь не казался опасностью. Он казался другом, защитником. А еда? Тёплая, вкусная похлёбка всё ещё таяла у неё во рту. С тех пор она ела только с трудом добытые ягоды и коренья, холодные и безвкусные, а ещё после них начало саднить горло. Сильно саднить.       Температура воздуха понижалась, и Энаю уже не ощущала своих ушей. Она всё бродила по лесу, но лапы сами собой возвращали её к краю леса, откуда она печально глядела на дома, думая о том, что, возможно, понимает собак. Их жизнь была проще — о них заботились и их любили люди. Странная стая. Но стая. Волчица дождалась ночи, чтобы поохотиться, но когда она уже ухватила свою добычу, выбежали люди с собаками. Она отбилась от собак, но ей в заднюю лапу зарядила пуля. Раненная, она умудрилась затеряться среди леса, злясь на себя за потраченное впустую время, потраченную энергию, а главное — за рану. Она выронила кролика, и теперь ей за ужин служила её собственная кровь, которую она бережно вылизывала. Лапу дёргало, и кровь продолжала сочиться, но, кажется, ничего не было травмировано. Уставшая, Энаю свернулась клубочком и задрожала от пробирающего мороза. Сейчас у неё было слабое место — рана, но на холоде она быстро затянулась, и никакая хворь не должна была проникнуть. Ночью волчица пробудилась от лихорадки. Поднявшись на лапы, она в беспамятстве поковыляла на трёх лапах к городу, к той хижине, где были тепло и еда. Горячие слёзы обжигали заиндевевшую шерсть, а в мыслях билось лишь желание ещё раз очутиться там. Ей не хотелось умирать. Сейчас гордость уступила инстинкту самосохранения, и ей хотелось, чтобы Того вновь появился из ниоткуда и провёл её к своим людям. Но она слишком ослабла в последние дни — сказывалось недоедание, холод и эмоциональные потрясения. Вожак, ставший одиночкой уже не волк. Мотив бороться ради стаи, пересиливать себя ради защиты других были развиты сильнее чувства собственного самосохранения. Какая-то часть её души считала, что не стоит так стараться ради спасения своей шкуры. Зачем? Ради чего? Ради кого? У неё совсем никого нет. Никого не осталось.       Энаю глухо провалилась в снег — её травмированная лапа давала о себе знать, а почти окоченевшие конечности совершенно не слушались. Непроизвольные слёзы выступили на золотых глазах. Она должна встретить смерть достойно и гордо, вот только что-то внутри её продолжало вопреки всему толкать её вперёд, цепляться за жизнь. В ней теплилась надежда, что для неё ещё не всё кончено, нужно только немного времени… помощи. Волчица слабо вскинула голову, глядя на призрачную луну на звенящем холодом тёмном полотне. Разноцветными мазками заиграли вдали Северное Сияние. Энаю издала протяжный жалобный вой, и выла будто в последний раз, выла до тех пор, пока не охрипла, а голос не покинул её. С ним её покинула и надежда. Последний раз взглянув на Покровительницу волков, Энаю покорно прикрыла глаза. Она слышала песнь духов, и слышала их приветственный вой и лай — то духи волков и собак мчали в едином бесконечном потоке…       Её вой услышал Того, и подняв с постели людей, он повёл их наружу, где при ясной погоде смог довольно быстро приметить среди снега розоватый мех раненой волчицы. Балто тревожно переглянулся с индейцем, и осторожно подошел к безжизненной хищнице. Он стянул перчатку и приложил палец к её носу. Чуть влажный, с вырывающимся рваным воздухом. Ещё жива. Того мягко толкнул волчицу в бок, и просительно поднял на людей свои яркие голубые глаза. Вздохнув, мужчины дружно подхватили волчицу и понесли её в своё жилище.       Прошел уже час, когда мужчины внесли в хижину раненую волчицу. Взмокшие от пота от стоящей жары от очага и от приложенных усилий, они осматривали хищницу, прогнав прочь сон. Балто уже обработал её рану и крепко перевязал, пока инуит недовольно покачивая головой, ощупывал её тело и старался унять лихорадку. В тепле животное начало беспокойно дрожать.       — Даже не знаю, Балто, даже не знаю… Она выглядит совсем паршиво, — задумчиво потерев подбородок, констатировал шаман.       — Но ты ведь в силах её вылечить, Нанук?       — На всё сила и воля Матери-Природы, друг, — только вздохнул он.       — Ты спас меня, когда я был в гораздо худшем состоянии. Я уверен, что ты сможешь помочь и ей, — помолчав, напомнил другу Балто, для убедительности прикоснувшись к рёбрам, где однажды застряла настигшая его пуля.       — Я сделаю всё, что смогу. Но почему ты так печешься о ней? Я помогу ей, поскольку мои духи предсказывали мне её приход, но отчего тебя она так зацепила?       — Ты сам говорил, что Белый Волк — это большая удача. Быть может, Мать-Природа испытывает нас и наше терпение?       — Это — белая волчица, воплощение духа леса. Она сама может стать испытанием для кого угодно.       — Ещё лучше! А у нас есть пёс. Может, это то, что называют судьбой? Их потомки могли бы быть полезны для твоего народа, и для меня. А ещё она очень красивая волчица, Нанук. Я не смогу простить себе, если не сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ей, — признался норвежец, любовно поглаживая волчицу по белому шелковистому меху. Он никогда прежде не видел столь красивых и чарующих зверей.       — Она из стаи, Сэмюэль. Такие как она не выживают в одиночку. Они больше не волки, — вздохнув, предупредил друга Нанук. — Она может позволить позаботиться о себе, но весной она уйдёт.       — Быть может, это и к лучшему, — серьёзно кивнул Балто. — Может, теперь, когда её ничего не держит, и она сама попросила нас о помощи, она сможет позволить себя приручить.       — Я бы на это не рассчитывал, — хмуро покачал головой Нанук. — Волки — гордые звери. Ты можешь стать её другом, но хозяином — никогда.       — Это меня вполне устраивает, — тепло улыбнулся мужчина, с жалостью поглядев на волчицу. — Но я буду рад, если она решит сопровождать меня в моём пути.       Несколько дней прошли для Энаю в горячке и дурманящем запахе лесных и пряных трав. Она почти всё время пребывала в бессознательном состоянии, лишь изредка приходя в себя и замутненным взором натыкаясь на человека, который умело колдовал над её раной. Остальное время она тревожно спала, ощущая жар и слабость, и безуспешно стараясь убежать от них в своих сновидениях. Волчица металась по настилу, на который её уложили, в редкие минуты бодрствования мечтая лишь о избавлении от страданий. Она уже не думала, что вновь ощутит в себе силы, но через пару дней жар стал уходить, а боль — затихать. Вскоре Энаю уже не спала, а просто лежала, тихо наблюдая за жителями её временного пристанища. Она позволяла людям осматривать её рану, даже несмотря на неудобства — волчица осознавала, что именно благодаря этим действиям она осталась жива и идёт на поправку, однако всё ещё напрягалась и недобро скалилась, если кто-то из них пытался протянуть руку к её голове — были свежи и другие воспоминания о людях.       Того всё время был рядом с ней, во время жара вылизывая её лоб и тихо что-то шепча ей на ухо успокаивающим и умиротворяющим голосом, подсовывая ей миску с едой или воду. Когда Энаю стало получше, и она смогла подняться на лапы, он придерживал её сбоку, помогая понемногу передвигаться внутри хижины. Волчица с благодарностью принимала его помощь, но каждый раз, когда он засыпал неподалёку, она долго и пристально вглядывалась в его черты, стараясь понять почему этот пёс так добр к ней. Ответа она так и не нашла — то она не решалась его прямо спросить, то она набиралась смелости и спрашивала, но получала в ответ лишь рассеянную улыбку, молчание или в лучшем случае — общие фразы.       — Какая тебе разница? — наконец, чуть улыбнувшись, поинтересовался Того, помогая волчице выйти наружу — людей сейчас не было в помещении, а хищница тосковала по просторам, ощущая себя пленницей в жарком помещении, где не унимался и весело трещал огонь. — Просто ты такое же живое существо, как и я. Мы не выбираем кем нам родиться.       — Верно, — согласилась Энаю, чуть морщась от боли, когда она наступала на простреленную лапу — она уже затянулась, но ещё отдавала болью, стоило перенапрячь её. — И всё же… Собаки не любят волков. Ты — единственный, кто оказался понимающим к моему роду.       — Ну, я не совсем и обычный пёс, — хрипло рассмеялся Того, в очередной раз уходя от ответа. Взглянув в его лукавые лазурные глаза волчица убедилась в том, что тот никогда не расскажет ей о своих истинных мотивах.       — Я знаю, — тепло ответила Энаю, с благодарностью уткнувшись носом в его щеку.       Улыбаясь, волчица на полную грудь вдыхала морозный воздух. Зима продолжала трещать морозами, однако рядом с Того ей было довольно тепло и комфортно, и даже скрипящий снег вызывал улыбку, несмотря на то, что не так давно он же её чуть и не погубил. Лес блестел и искрил под лучами ледяного солнца на фоне чистого и ясного неба, а воздух пронзал свежестью лёгкие, неприятными иголками задевая нос и очищая мысли. Какое-то время Энаю прикрыла глаза и лишь счастливо наслаждалась зимним утром, но затем на её морде скользнула печаль, что не укрылось от её спутника, тайком любовавшимся ею.       — Скучаешь по лесу? — догадался он. — Хочешь уйти?       — Скучаю, — согласилась Энаю, с тоской глядя на пса. — Но мне больше некуда идти. Если я уйду сейчас, то умру — я не совсем оправилась, и сейчас я не смогу прокормить или защитить себя.       — Значит, весной ты уйдешь? Куда? — к удивлению волчицы, в голосе пса послышался далёкий и отчуждённый холод.       — Уйду. У меня осталась родня вдалеке. Возможно, мне удастся их отыскать и примкнуть к их стае, — кивнула Энаю, ощущая, как в одно мгновение утро перестало казаться приветливым, а холод стал пронизывающе пробираться сквозь мех. Молчание стало неуютным и колючим, и куда холоднее зимней стужи. — Мне здесь не место, Того.       — Знаю, — тихо согласился пёс. — Пойдём домой. Становится холодно.       Волчица ощутила, что что-то в её словах огорчило пса, и даже догадывалась, что именно — за это время они стали друзьями, и оттого ей было больнее думать о своём уходе. Какая-то часть её уже начала привыкать к этим людям и к Того, но Энаю не могла тешить себя иллюзиями, и уже не один день думала о том, что ей нужно будет уйти сразу же как она восстановится, а холода уступят место весне.       Нанук, инуит, прекрасно разбирался в травах и в общении с духами. Порой, вечерами, когда за стенами тоскливо завывал зимний ветер, подгоняя метель, он сидел у костра, и пламя бросало загадочное освещение на умудренное опытом и обветренное погодой лицо. Напевая что-то негромким, но нарастающим голосом, исходящим из груди успокаивающим гулом, он кидал в огонь какие-то травы, чей аромат обволакивал помещение. Запахи этих трав успокаивали и убирали тревогу волчицы, а Того всегда становился задумчивым и молчаливым, и со стороны могло показаться, что он спит. Балто, который нередко сидел в углу и чистил снаряжение, в такие минуты под зовом трав откладывал в сторону вещи и просто расслаблялся, глубоко вдыхая игристые ароматы, переливающиеся от свежих бодрящих нот до приторно пряных ароматов. Горящие в костре травы вздымали вверх клубы дыма, в которых индеец безошибочно определял образы и рассказывал легенды, истории или просто обещания богов на завтрашний день. Энаю завороженно всматривалась в языки пламени, замечая их колыхания, неровный танец и призывный гул. Словно красные звёзды, искры были рассеяны на ветках и колодах, брошенных в жаровню, и из них с шипением, будто зачарованные змеи, поднимались новые язычки, которые сперва неуверенно, а затем всё решительнее включались в хоровод. В такие моменты Энаю была убеждена, что огонь — живой и игривый, словно озорной волчонок, а Нанук — его вожак, который умеет ловким движением или тихим словом усмирить его или же разжечь. Человек удивлял её и своим умением предсказывать будущее, видеть знаки и общаться с Природой-Матерью. Быть может, именно потому она позволяла ему лечить её лапу и доверчиво принимать настойки из трав — в нём ощущалось что-то родное, нечто высшее, что объединяет всех живых.       У Балто не ощущалось такой связи с духами, но и в нём Энаю видела друга Природы. Волевой и решительный человек, всегда смотрел на неё с добродушной улыбкой, даже когда едва успевал отдёрнуть руку от её клацнувших клыков. На неудачную попытку погладить хищницу, он лишь пожимал плечами и бросал ей кусок мяса. Мужчина тепло общался с ней и с Того, знал, как обходиться с ними, да и с другой животиной — он часто разговаривал с Нануком об оленях и о дальнейших планах на весну. Говорил он и с Энаю. Рассказывал ей о природе, о легендах, и о том, что для людей редкость и удача узреть вживую столь прекрасное создание как она. Голос Балто был тёплым и успокаивающим, и Энаю помнила, как он спас её. Она позволяла ему осматривать рану вместе с Нануком, но потребовалось время и преодоление недоверия и внутренних страхов, чтобы она позволила ему прикоснуться к себе, погладить по голове и мягко взъерошить загривок. Осмелев, Балто стал делать ей массаж лап и мягко разминал её огрубевшие подушечки лап, нанося на них жир. Он также не забывал порадовать её лакомствами, и вскоре волчица полюбила похлёбки, каши с мясом и жиром, и кости приготовленного на костре мяса. Ощущая заботу и ласку с его стороны, Энаю всё больше начинала понимать собак. Оказывается, даже прикосновения другого создания — человека могут быть умелыми и очень приятными.       Дни протекали однообразно, но быстро. С каждым днём волчице становилось всё лучше — она крепла, набирала массу и силы, и её шерсть вновь заблестела здоровьем. Уходить она пока не собиралась, однако наружу уже выбиралась, прогуливаясь неподалеку, и иногда заходя в лес, вспоминая о своей сущности и своих потребностях. Того давал ей возможность побыть наедине, но нередко продолжал прогуливаться неподалёку.       — Сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит, да? — усмехнулся он как-то, проследовав за Энаю в рощу леса.       — За это время многое произошло, — задумчиво пояснила Энаю, обводя взглядом лес. — Я потеряла всю свою семью, но сейчас я в растерянности.       — Почему? — поинтересовался Того, подходя ближе.       — Это трудно объяснить, — усмехнулась Энаю, но это было не совсем так. Просто волчице было странно сказать, что она уже нашла новую семью и новый дом. Она была лесной хищницей, и вряд ли смогла бы оставаться с ними всегда — она замечала косые взгляды соплеменников Нанука, но те хотя бы просто остерегались её, а не пытались застрелить. А что говорить о городских жителях? И всё же эти двое людей стали ей очень близкими, а Того, хоть и не был волком её стаи, стал ей ближе всех её сородичей. Она могла бы это объяснить, но она не могла строить иллюзии на этот счёт. Даже если бы она предала волчью кровь, став подобной собаке, она не перестала бы быть лесным диким зверем для окружающих.       — Помнишь, ты спрашивала меня о том, почему я опекался тобой, хотя мы разных видов? — неожиданно подошел к ней Того и игриво толкнул в бок волчицу. Энаю, не ожидая этого, рухнула в снег, но быстро перевернулась на спину, чтобы оказаться нос к носу с Того. Голубые глаза сейчас горели мягким светом и смотрели на неё очень ласково и нежно. Он стоял прямо над ней, и его лапы были по обе стороны от неё, словно захватывали в плен, отрезая все пути для отступления. А Энаю лишь слабо уткнулась лапами ему в грудь, ощущая, как её сердце пустилось в стремительную погоню.       — Помню, — тихо произнесла волчица, ощутив как пересохло её горло.       — Всё дело в том, что всё не просто. Это трудно объяснить, — вновь усмехнулся пёс. — Я увидел в лесу белых волков и прекрасную белую волчицу. И в этот момент я осознал, что преследовать и уж тем более убивать столь удивительных созданий — преступление против Природы. А когда я столкнулся с тобой впервые, то понял, что всегда буду помогать тебе и оберегать тебя, пускай ты и лесная хищница, а я — простой домашний пёс.       — Не простой, — тепло напомнила ему Энаю, приподнявшись и бегло коснувшись языком его щеки. Пёс вздрогнул и недоверчиво поглядел на волчицу и уже через миг, поборов сомнения, тоже лизнул её в ответ…       — Так что же в твоём «сложно»? — хрипло поинтересовался он. — Ты ведь всё равно уйдешь, так ведь?       — Сейчас я хочу пойти домой, Того, — мягко улыбнулась волчица, счастливо уткнувшись в грудь пса. Он не поверил своим ушам, и только потрясенно смотрел вслед весело вскочившей волчице. Это был первый раз, когда она назвала их хижину домом…       Почти месяц Энаю была счастлива, позволив себе наслаждаться моментом и подаренным шансом. Если она выжила, то значит, богам было угодно, чтобы именно она осталась живой, и чтобы спас её именно Того и эти люди, и чтобы она возродила стаю заново, ведь уже несколько недель она носила под сердцем волчат. Конечно же, Балто и Нанук узнали об этом, и теперь счастливо поздравляли новоиспеченную пару — Того не отходил от Энаю ни на шаг, следя, чтобы ей было комфортно и удобно, а волчица лишь посмеивалась в ответ на его заботу. Чувство новой жизни наполняли её сердце радостью и восторгом, но вместе с тем в её голову закрадывались дурные мысли. Она слышала о том, что Балто будет рад растить волчат, да и Нанук не сомневался в том, что семейство будет под боком у людей, но с каждым днём её материнский инстинкт пробуждал притихшую волчью сущность. Её дети будут полукровками, и люди захотят их использовать, и даже если она доверяла Балто и Нануку, она не могла доверять всем людям, и не могла допустить, чтобы её потомство было обречено на вечную травлю со стороны людей и собак. Она не была уверена в своём будущем, а чего уж говорить о будущем её волчат? Все её инстинкты убеждали её покинуть дом и уйти в лес сразу же как стихнут холода. Того она ничего не говорила о своих мыслях, видя его счастье в глазах. Он не поймёт, а требовать от него отречься от дома и любимых хозяев она не смела. Он был собакой, и для него лес был столь же опасен, как и город — для неё. Волчица была уверена, что сможет позаботиться о малышах в первые месяцы их жизни, а потом они отправились бы на поиски стаи, увы, но без их отца.       В своих планах Энаю утвердилась окончательно в тот день, когда она вышла в лес по своим делам, а её приметили женщины племени. Позднее она слышала, как с Нануком ругаются его соплеменники, переживающие за своих детей. Они терпели одну волчицу, однако они не собирались терпеть волчью стаю у себя под носом, и никакие доводы их не устраивали. Люди грозились рассказать обо всём местному шерифу в Номе, а разговор у городских жителей будет коротким и твёрдым. Вернувшись, Нанук долго о чём-то думал и обещал Энаю, что позаботится о ней. В итоге он посоветовался с Балто, и они решили посадить её на привязь. Энаю решительно уворачивалась от них и грозно рычала и клацала пастью, показывая своё мнение на этот счёт, однако ночью, когда сон сморил хищницу, что намеревалась не спать всю ночь, люди ловко обвязали её и усадили на привязь. Как временное решение проблемы это несколько усмирило племя инуитов, однако не притупило их недоверия и неприязни. Сама же Энаю злилась и только благодаря просьбам Того не стала перегрызать верёвку, покорно сидя в хижине или выходя на несколько метров наружу. Это чувство бесило волчицу, и как никогда она ощущала потребность в свободе и пространстве. Свою горечь она вкладывала в лунную песнь, но из-за этого вновь были недовольны люди, которых её вой будил по ночам.       — Через несколько недель я уеду вместе с Того, и заберу с собой волчицу, не переживайте! Потерпите совсем немного, — уверял людей Балто, но даже его харизматичность не могла затушить огонь неприязненности.       — Либо она уйдёт, либо у вас будут неприятности.       Понимая, что в такой ситуации нет другого выхода, Энаю ночью выбралась из верёвки, и напоследок поглядев на свою маленькую и странную, но всё же стаю, покинула свой дом, уходя в лес. Своим длинным хвостом она подобно лисе ловко заметала следы, чтобы наутро её не кинулись искать. Заметал хвост и ямки, проженные слезами в снегу.       Она ушла в чащу леса, но не смогла уйти очень далеко — подходил срок родов, да и покинуть дом было тяжело. Она пасмурно и тоскливо сидела на холме, скрываясь среди снега и деревьев, наблюдая как внизу утром закопошились и занервничали её люди и её партнёр. Того завывал и лаял, отчаянно старался взять след, но у него ничего не выходило. Он убегал в лес, и тогда Энаю, если слышала его неподалёку, скрывалась в корнях, запорошив вход снегом. Ей очень хотелось вернуться домой, но ей были не рады жители. Когда Того понуро возвращался домой, волчица молча глотала слёзы. Она любила его, но это изначально была обреченная любовь и весьма безрассудная. Энаю ежедневно следила за ними, и каждый день для неё становился всё холоднее. Ей удавалось прокормить себя, поймав редкого зайца, а однажды ночью ей пришлось вернуться домой в поисках пищи, чтобы наутро оставить после себя едва ощутимый запах присутствия. Волчица боялась подобных вылазок, ведь каждый раз её мог почуять Того или мог проснуться кто-то из людей, но однажды она пришла в пустую хижину. В ней впервые не горел огонь. Удивлённая, Энаю бесшумно бродила между другими жилищами, и в одном из них услышала о том, что утром они втроём уехали по делам, невзирая на тоску по волчице. «Волка не приручишь».       Словно потерянная, Энаю ушла обратно в лес, не веря своим ушам. Уехали. Её стаи больше нет. Её стая покинула её. Опять. Возможно она рыдала бы, жалея себя, однако в тот вечер она разродилась. Роды были длительными и мучительными. У неё родилось пятеро волчат — трое мальчиков и две девочки. Мальчикам она дала имена в честь своих друзей — Нанук, Того и Балто, а девочек нарекла Кэса и Мэйэра — в честь погибших подруг. Нанук, родившийся последним, умер до рассвета, оставив матери по паре сыновей и дочерей. С печалью Энаю спрятала белоснежное тело сына среди корней, припорошив его снегом. Настали трудные дни.       Это была холодная зима 1921 года, когда голодная кормящая волчица без страха рыскала среди леса и среди города в надежде поймать или добыть какую-либо пищу. Волчатам требовалось много молока, а от переживаний её организм не мог дать нужное количество без хорошего питания. Каждую вылазку Энаю переживала за своих волчат — она хорошо прятала их, однако сердце её щемило от мысли, что её малыши остаются в одиночестве. Надолго оставлять их она не могла не только из-за голодных хищников, бродящих вокруг, но и из-за холода — зима вновь заявляла о своих правах и холодными безжалостными лапами скребла землю мёртвыми ледяными когтями. От снега и холода заболела серебристая Кэса. Энаю старалась её выгреть, давала много есть и держала в тепле, но слабое тельце не справлялось с жаром, и несчастной волчице оставалось лишь глядеть на то как быстро угасает жизнь в её недавно рождённой дочери. Она плакала от бессилия, но не могла ничего поделать — Мать-Природа забрала её малютку мчаться по радужному небу и гонять белые звёзды…       Те дни, когда она выгревала Кэсу, она не охотилась, и теперь Энаю ощущала сосущее чувство голода. И не только она — у голодной матери не будет молока. И несмотря на своё горе, Энаю вновь отправилась в путь, ведь необходимо было прокормить ещё троих волчат: коричневых Того и Балто, и сероватую Мэйэру. Они были здоровыми, и уже открыли глаза, с интересом изучая мир. Энаю запрятала их в норе, надежно зарыв вход так, чтобы было пространство только для того, чтобы поступал воздух. Ей не стоило переживать, пока волчата медленно копошились и ползали, но спустя месяц она начинала нервничать, уходя на охоту. Волчица велела волчатам, начинающим активно бегать и играть, ни в коем случае не выбираться наружу, а ждать её в логове. Обычно волчата всегда слушались её, да и она чаще уходила тогда, когда они крепко спали. Но однажды, возвращаясь сытой с охоты, Энаю насторожилась — вход в логово был частично развален. Быстро разрыв проход, волчица с тревогой огляделась — в норе мирно спали мальчики, но её дочери нигде не было видно. Судорожно сглотнув, Энаю вновь зарыла вход и отправилась на поиски Мэйэры. Недалеко от их убежища она нашла выдранные окровавленные клочья шерсти и следы, будто что-то волокли. С упавшим сердцем мать оббежала ближайшую территорию, пока под одним из деревьев не обнаружила окровавленные молоденькие косточки. Волчицу согнуло пополам от вида того, что ещё недавно было её дочерью, и она отвернулась, не в силах смотреть. Неподалёку валялись совиные перья, видимо, любознательная Мэйэра решила последовать за мамой, но попала в когти к пернатой хищнице. Передернувшись, Энаю на негнущихся лапах вернулась к остальным детям, стараясь понять чем прогневила Мать-Природу, что та забирает у неё всех, кто ей дорог…       Это была холодная зима 1921 года, когда нервная и дёрганная волчица становилась спокойной и ласковой только тогда, когда укладывалась в логове рядом со своими щенками. Того и Балто удивительно походили на своего отца, и были последней отрадой для своей матери. Мальчики росли здоровыми и крепкими, чем тешили её сердце и давали надежду на то, что весной они втроём начнут свой путь. Сыновья не понимали, что такое смерть, но они ощущали, что пропавшая Мэйэра больше никогда не вернётся, а потому послушно сидели в логове, дожидаясь возвращения матери, напуганные её рассказами об ужасных хищниках, способных утащить их прочь. Но чем старше они становились, тем более взрослыми себя считали. Того хотел идти вместе с матерью, но та запрещала, и однажды волчонок предложил брату отправиться за ней, на что тот согласился. Энаю как раз отправилась на охоту рано утром, когда люди ещё спят, не желая выходить на лютый мороз, а солнце уже освещает путь в серой дымке. Немного выждав, Того и Балто отправились за ней, но попутно устроили игры в догонялки. Того не упускал из виду мать, и потому решительно следовал за ней, стараясь не отступать среди коварной холмистой местности, однако Балто остановился, залюбовавшись птицей, а когда спохватился, но неловко поскользнулся и кубарем покатился вниз по склону. Отряхнувшись, он постарался взобраться наверх, но снег был неподатлив для юного волчонка, а когда ему это-таки удалось, то он не смог отыскать следы родных, как ни пытался. Решив дождаться их дома, Балто рассеяно осознал, что потерялся — на вид все деревья были одинаковыми, и он не знал, откуда пришел. Решив идти наобум, Балто свернул в сторону и нерешительно шел вперёд, вздрагивая от каждого шороха или крика птицы — мамины рассказы всё ещё живо представлялись в его голове, но сейчас её не было рядом, и некому было его защитить. Балто слабо позвал мать и брата, но ответом ему служила тишина.       Это была холодная зима 1921 года, когда Балто потерялся и больше никогда не видел ни матери ни брата живыми. Вдалеке он услышал неожиданный визг, а затем выстрел и вой, что подняли с деревьев каркающую чёрную тучу. Испугавшись, Балто изо всех сил побежал вперёд, пока кубарем не скатился с холма и не очутился неподалёку от людских поселений. Сконцентрировавшись, волчонок припомнил, что мать рассказывала ему о том, что их отец был из этих мест, а сама она нередко охотилась здесь. Это дало малышу надежду встретить здесь маму или даже встретиться с папой! Балто решительно направился к домам, подгоняемый ещё и урчанием своего живота, учуявшего сладкие ароматы мяса. Но когда он подошел к домам, то его поджидала неудача — заметив его, люди зафыркали и занервничали. Кто-то, более смелый, схватил щенка за загривок и критично осмотрел его.       — Полукровка, — презрительно сплюнул человек. — Небось от той волчицы, что понесла от пса Балто, не помню, как там его… Лайка та поганая.       — А помесь-то хороша, — неожиданно заметил другой человек, подходя ближе. — В хозяйстве пригодился бы, да и в городе можно постараться продать любителям дикой крови.       — Что он здесь забыл? — подключился к разговору третий.       — Небось его мамашу застрелили, а его голод привёл сюда, — нравоучительно заметил первый мужчина.       — Тем лучше. Можно будет попробовать продать его в городе.       Но продать щенка не получилось, как бы ушлый человек не пытался. Городские уже были в курсе, что оленевод Балто и его друг-шаман содержали волчицу, что загуляла с их псом, и потому хотя они слышали о том, что это «щенок Балто», никто не захотел его брать. Неизвестно, то ли людей отпугивала возможность растить у себя полуволка, то ли их напрягал навязчивый и неприятный продавец. В конце концов, плюнув на это дело, индеец оставил волчонка на улице, а сам отправился обмывать провал затеи в ближайший салун. Новость о «щенке Балто» быстро разнеслась по городу, и так среди сплетен «щенок Балто» вскоре был окрещен как «Балто», что удачно совпало с собственным именем волчонка, и это их удивило бы, понимай они речь животных. Они не понимали. А вот собаки — более чем. Маленький волчонок тщетно надеялся на то, что к нему проявят добродушие или внимание — местные псы весьма быстро и грубо показали ему, что в городе не место таким как он.       Раздосадованный, Балто отправился прочь из города, подальше от людских глаз, но и в лес возвращаться ему не хотелось — он таил в себе массу опасностей, и одному ему там было не выжить. Жалобно поскуливая, Балто отчаянно звал маму и брата, но он не слышал их незримый плач. Заметив недалеко от города какие-то сооружения, щенок нерешительно направился к ним — было холодно, и ему хотелось найти хоть какое-то пристанище на ночь, в котором его никто бы не потревожил. К его удивлению, рядом с кораблем плескалась в воде какая-то крупная белая птица, к которой Балто осторожно подошел. Птица ругалась, не замечая волчонка позади себя.       — Ненавижу чёртовы полёты! Ещё хоть раз! Борис Гусински ещё покажет вам! Вот приведу себя в порядок и покажу!       — Простите, — тихо позвал Балто птицу. Та встрепенулась, и повернувшись, издала сдавленный крик, но заметив, что волчонок не таит в себе угрозы, скептически оглядела его.       — Да?       — Вы не видели мою маму? Или папу? Или Того? Моего брата? — наивно поинтересовался Балто, как и все дети, твёрдо уверенный в том, что неизвестной птице абсолютно точно известно как выглядят его родные.       — Возможно я смогу тебе помочь, если ты опишешь мне их, — осторожно кивнул незнакомец.       — Моя мама — белая волчица, очень красивая как снег! Папа… Мама говорит, что я похож на него, но Того — больше. Брат более коричневый, чем я, и у него голубые глаза, — с надеждой пояснил Балто.       — Оу, — Птица неловко почесала крылом затылок, скорее обхватив свою шею, и виновато поглядела на волчонка. Борис видел белую волчицу и её волчонка, когда пролетал над лесом — их тела волокли охотники, и он не знал как сказать этому волчонку, что он теперь сирота. — Я… Я не видел их, прости.       — О, как жаль, — грустно свесил голову Балто, горестно всхлипнув.       — Ты потерялся?       — Да. И я не знаю, куда мне теперь идти. В лесу так страшно! А в городе злые люди и собаки… Это всё из-за того, что я полукровка. Разве это плохо, что мой папа — собака? Разница только в том, что собаки живут с людьми, а волки — в лесах?       — Знаешь, я могу помочь тебе поискать твоих родных, — грустно улыбнулась птица, мысленно спрашивая себя, что он творит? Ведь ему нужно летать искать свою стаю, а никак не опекать потерянного полукровку. Но всего взгляда хватало, чтобы понять — он не сможет оставить его одного. — Ты, наверное, голоден? У меня нет молока или мяса, но я могу предложить тебе селёдку. Ты будешь селёдку, малыш?       — Балто. Меня зовут Балто, — улыбнулся волчонок, радостно вильнув хвостом.       — А я гусь по имени Борис Гусински, — тепло улыбнулся ему гусь, мягко погладив волчонка крылом по голове. — Пойдём, поищем, чем тебя можно накормить…       Вдвоём гусь и полукровка поднялись на корабль, ещё не зная, что эта встреча станет судьбоносной. Эгоистичный и никем не любимый гусь обретёт приёмного сына, который будет его любить и уважать, а затем обретет ещё двоих, на этот раз, полярных медведей, а осиротевший Балто обретёт отца, который поможет ему в поисках своего места. Родной же отец годами будет искать своих жену и детей, но это уже совсем другая история… А пока за кораблем со своего холма наблюдала белоснежная волчица. Рядом веселились и резвились маленькие ветра. Неуспокоенный дух с благодарностью взглянул на загоревшиеся огни Авроры — последний и единственный волчонок был спасён. Скоро наступит весна, и несмотря на все невзгоды, этому полукровке была уготована великая участь. Его мать всегда гордилась им, но, увы, была бессильна что-либо сказать, являясь ему лишь во снах или в виду тумана и снегопада…       Это была холодная зима 1921 года. Зима, когда родилась легенда. Зима, когда началась история.