Пряная соната

На землю медленно опускались сумерки. На востоке уже было темно и тяжелые тучи нависали над серой дорогой, но солнце искрилось последними лучами на западе. Сугавара любил выходить из дома именно в такое время. Он называл его Сиреневым. Атмосфера была жуткой, острой — как мапо-тофу. Коуши любил всё острое — еду, карандаши, булавки, палку, что он только что поднял, уши своей собаки, которые не развивались по ветру, когда она на бешеной скорости мчалась, чтобы принести хозяину найденную «игрушку», а торчали двумя радарами. И эту погоду он тоже любил. Он называл её Пряной. Собака как всегда в несколько скачков оказывалась рядом с Сугаварой и клала палку у его ног, за что получала лакомство и родные объятия. Она всё понимала и впитывала в себя одиночество Коуши, длинными лапами прогоняла прочь тоску. Она была большой, послушной и мягкой — гораздо мягче, чем сотни игрушек, и в миллиарды раз роднее любого из окружения. Он называл её Плюшевой. В наушниках невидимый пианист виртуозно перебирал клавиши, полностью вписываясь в атмосферу вечера. В плэй-листе было огромное количество композиций, но для таких минут существовала отдельная папка. Как из шкатулки с медленно поворачивающейся балериной, каждая мелодия проникала в уши плавными звуками, а в сердце — ностальгией по небывавшим событиям. Он называл её Вдохновляющей. Музыка прерывалась громким радостным лаем уже третий раз за неделю. А следом за ним шли слова — всегда разные. В первый раз вопрос — сколько лет собаке. В следующий — «здравствуйте». А сейчас… — Вам не кажется, что они подружились? — шатен выныривал из-за спины совсем не внезапно. Но Сугавара всегда дергался, видя мягкую улыбку красивого мужчины в длинном расстегнутом пальто. И когда третий раз успел сравняться со словом «всегда»? — Так и будем встречаться — через день? — Коуши не отрываясь смотрел на резвящихся собак, словно только они могли удержать его одинокий вечер от краха. — Можем и каждый, Незнакомец-чан. — Сугавара, — уже на втором слоге он начинал понимать, что фамилия вырвалась на автомате и… зря. «Ойкава» всё ещё звенело в ушах, не уступая в великолепии привычным фортепианным мелодиям, когда Коуши наблюдал за красивым мужчиной в длинном расстегнутом пальто, удаляющимся на запад — туда, где солнце искрилось последними лучами. Он назовет его Любимым.