aberration

В уборной бара тусклый свет, а из зеркала смотрит какая-то шлюха с кроваво-красным пятном вместо рта. Юля смачивает кончик бумажного полотенца слюной и вытирает им осыпавшуюся тушь. Сколько-то минут назад Мирон мягко предложил ей уехать с ним, и в его голосе были те самые ноты, та самая хрипотца, которую Юля слышала от каждого мужчины, который на что-то рассчитывал. Мирону, в отличие от многих других, было, на что рассчитывать, поэтому Реш сама не понимала, почему ретировалась в дамскую комнату, будто пытающаяся не попасть в пищевую цепочку зебра. В третьей кабинке слева шумит вода, у выходящей девушки ноги подгибаются от каблуков, и она почти ложится грудью в раковину, когда мажет блеском по своим розовым губам. У нее длинные волосы и круглые глаза, она, кажется, пьяна, и напоминает Юле то, чем она сама была раньше. Она миленькая, и от этого просто воротит. Юля смотрит на свое лицо через призму покрытого отпечатками и пятнами зеркала. Сколько-то минут назад Мирон гладил ее по ноге и водил губами по шее, и это казалось тем, чего она хотела, и его глухой голос делал ее сексуальность почти осязаемой. Сейчас Реш не чувствовала себя сексуальной. Как тогда, когда, встречаясь с Джараховым, она больше всего на свете боялась столкнуться с массовым неодобрением, и поэтому была самой милой версией себя, какую могла создать. Школьницам нравилось. Они звали ее «единорожкой». Лайкали видео на ютубе. А потом Джарахова больше не было рядом, и можно было не париться, и Реш отрезала волосы и купила кожаный чокер-ошейник, а потом еще штук пять, а потом сиськи на аватарке, и можно было больше не притворяться милой. Юля не хотела быть милой, она хотела быть сексуальной, чтобы что-то себе доказать. Сейчас, в тусклом свете уборной бара, она не чувствовала совсем ничего, хотя должна была. Хоть что-то. В платье было до ужаса тесно, и совсем неудобно ни наклоняться, ни поднимать ноги. Юля стянула с себя дурацкие кружевные стринги с кожаными вставками, и убрала в клатч, снова глядя в зеркало, будто ожидая, что что-то изменится. Что-то изменилось. В машине Мирона было душно и почти невозможно дышать, неcмотря на открытые окна. Он барабанил пальцами одной руки по рулю, а другую держал на ее коленке, и от этого почему-то было еще более душно, и больше ничего. «Что если,» — подумала Юля. — «Моя коленка чересчур острая?» Сказать это вслух было бы ужасно глупо, поэтому Юля этого не сказала. — Ты думаешь, что я легкодоступная, да? Это она сказала вслух, но вышло ничуть не менее глупо, а может даже еще глупей. Мирон усмехнулся и похлопал ее по чересчур острой коленке. — У тебя есть определенная репутация, — нехотя пробормотал он. Юля подумала, что это звучит как то, чего она всегда хотела, но хотелось ей почему-то совсем не этого. В квартире у Мирона было почти так же душно, и вода в кране в ванной никогда не переставала капать. Реш смотрела, как отпечаток ее водостойкой помады в оттенке 110 «Passionate» застыл где-то на середине его члена, и, с каждой попыткой заглотить глубже собственной метки, она все больше забывала о том, с кем она, и что делает. В ванной с не затыкающимся краном Юля смотрит на свое отражение с остатками помады на губах, и голос Мирона откуда-то издалека спрашивает, вызвать ли ей такси. У Юли привкус спермы во рту, она чувствует себя сексуальной, и, да, ей нужно вызвать такси. Она достает стринги с кожаными вставками и надевает, неловко цепляясь о ткань каблуком, и ожидает, что что-то изменится. Не меняется ничего.