Глоток воды в раскаленной пустыне

      Чума пустянка пришла на юг страны и в нашу деревню на следующий день после моего тринадцатилетия. Я заболела в числе первых. Три дня лежала пластом, пока моя душа, оставив тело пустым, рыскала по миру в поисках дороги назад. В отличие от доброй трети деревни, моя душа обратную дорогу нашла.       Целители, срочно отправленные императором на подмогу, разошлись по деревням, помогая тем, кто еще к тому времени не умер — ставя на тело заболевшего «светлячок» и облегчая заблудившейся душе путь обратно. Они спасли многих.       Очередь осмотреть выздоровевших самостоятельно, пришла, когда болезнь, наконец, отступила и в деревне за сутки не заболел ни один человек. Хмурый, заморенный целитель пришел к нам домой уже почти под утро, осмотрел меня и сказал:       — Дети всегда хуже переносили чуму, самостоятельное, как у тебя, выздоровление — редкость. Так что, детка, считай, тебе повезло, — он взглянул на бледную маму. — Без последствий для здоровья, конечно, не обойдется. Ребенок будет немного отставать в развитии.       Подозреваю, что лицо у меня стало очень-очень выразительным, а мама глухо охнула. Целитель понял, как именно мы восприняли сказанное и хохотнул.       — Да не в умственном развитии! Не надо так реагировать. В физическом! И, скорее всего, немного в эмоциональном! Ребенок будет просто не так ярко проявлять некоторые эмоции и физически повзрослеет чуть позже, годам к шестнадцати-семнадцати.       Неприятно, конечно. Но долго думать об этом мне не довелось — в деревню пришла последняя вспышка чумы. К вечеру заболело еще шесть человек и среди них мои родители. Папа больше никогда не проснулся, а мама очнулась, но, узнав новость о своем муже, подняться уже не смогла.       Моя мама до двадцати пяти лет работала Книгочеем в Большой столичной Библиотеке, была там на хорошем счету и даже почти дослужилась до должности Архивариуса. Но потом у нее приключилась какая-то там неприятность с типом из знатной семьи, о которой мама никогда ничего не рассказывала и упоминала, только, когда напивалась по большим праздникам до стадии: «Припомню все обиды». Что уж там произошло, я не знаю, но, если вы думаете, что она влюбилась в аристократишку, он заделал ей ребенка и бросил, а она потом скрылась от позора и вышла замуж за первого встречного, то вы ошибаетесь. Позора не было — был скандал. Мама ушла, хлопнув дверью, и уехала из столицы. Больше года она работала учителем в сельской школе, а потом встретила папу и влюбилась в него без памяти, еще через год на свет появился я, как утверждали все знакомые, маленькая папина копия.       Когда я увидел, как потухли мамины глаза, едва она поняла, что папа больше не вернется, я понял, что она в этом мире не останется и уйдет вслед за ним.       — Тебе тринадцать, Огата, ты уже можешь сам о себе позаботиться, я очень, очень люблю тебя, но жить мне слишком больно. Тетя Ири присмотрит за тобой.       Было ли это предательством с ее стороны? Не знаю. Осудить ее я не смогла — любовь, как у мамы с папой — это дар, но и расплата за такой дар тоже велика.       Через сутки я собрала вещи, попрощалась с мамой так, будто к ее сестре, тете Ири и ее мужу, дяде Мару, я еду в гости на пару недель и отбыла.       Весть о ее смерти настигла меня через четыре дня, еще в пути. Я не плакал.       Тетю и дядю я знала неплохо — они у нас, как и мы у них, гостили неоднократно. Своих детей у них не было, так что приняли меня более чем радушно. Я целыми днями старалась как можно больше занять себя любыми делами, помогая тете по хозяйству или мастеря с дядей новый загон для скота и роясь в огороде. Скорбь, так и не выплеснувшаяся слезами, постепенно притупилась.       Со временем, я, конечно, в новую жизнь втянулся. Перезнакомился с местными ребятами, пошел в школу. Учитель тут был, само собой, похуже, чем мама, но знания худо-бедно давал. Тетя с дядей во мне души не чаяли, я, в целом, был доволен.       В ту ночь мы с пацанами из деревни рванули на ночную рыбалку — это по официальной версии, а по неофициальной — мы, впервые в жизни, распили бутыль вина, утащенного соседом Мошкой у отца.       Я, конечно, знал, что во мне все сгорает, как в печи, иначе с чего бы мне быть таким тощим, хоть рот и не закрывается из-за того, что я постоянно что-то жую… но такой подлянки не ожидал. У всех только самый пик хмельного веселья начался, а у меня уже похмелье! Но зато я к утру оклемался, а народ только начал хвататься за больные головы!       Возвращались всей толпой, сложив скудный улов в корзинку и я сперва даже и не понял, из-за чего пацаны так рванули, побросав все из рук — над деревней поднимался столб черного дыма.       Дома дяди и тети больше не было — это его остатки так дымили.       Никто в деревне и не знал даже, что в двухстах лигах на север расквартирована военная часть и находится полигон, на котором военные испытывали какую-то штуковину — магического летуна-картографа. Запустить-то его запустили, вот только лететь, куда назначено, он отказался, рухнув с огромной высоты на дом моих последних родственников. Ночью. Когда они мирно спали в своих постелях.       Срочно прибывшие военные деловито копались в развалинах, извлекая остатки развалившегося от удара летуна, когда к ним подошел староста и поинтересовался, а куда, собственно, теперь девать несчастную сиротку, то бишь меня?       Положение у меня было аховое. Больше родственников, куда меня можно было бы пристроить, не было. Наследство от родителей хранилось в доме тети и сгинуло вместе с ним. Если бы я был родным ребенком тети, то мне бы полагалась компенсация за их гибель, но я был всего лишь приживалкой, да еще и прожил вместе с ними меньше года, а значит, по закону считалось, что и на останки дома и землю я претендовать не имею права — все отходило в пользу деревенской общины. Печальная жизненная ситуация.       И была мне прямая дорога в ближайший приют, откуда в совершеннолетие выходили только или служки, или шлюшки, но случай опять ворвался в мою жизнь.       Дело в том, что я, как и мой папа, отношусь к так называемым расовым меньшинствам — илли. У меня и медальон есть соответствующий. Когда мне исполнилось десять лет, папа, как добропорядочный житель-илли нашей страны, взял меня за ручку и отвел в Общину илли, где и зарегистрировал. Нас, вообще-то, не так уж и мало — процентов десять населения.       Илли или, как нас еще называют, двуликие, мы, вроде как, люди… но не совсем обычные. Дело в том, что мы без особых усилий можем менять свой пол — немного внутренней магии, несколько часов на гормональную перестройку и вуаля! Лег, например, спать мальчиком, проснулся девочкой и наоборот. У меня, когда я маленькой была, с этим вообще проблема возникала — не могла толком контролировать изменения. Иногда я узнавала, какого, собственно, я нынче пола, только, когда утром в туалет шла, надо же было разобраться, приседать мне сегодня или стоя справлюсь. С возрастом, конечно, с контролем стало полегче.       Годам к четырнадцати-шестнадцати илли обычно для себя решали, какого же они пола и дальше уже жили как мужчина или как женщина, приобретая соответствующие черты внешности и характера, но способности совершенно не теряли, так что, в случае оборота в противоположный основному пол, получали или брутальную женщину, или слишком миловидного мужчину. Впрочем, находились и те, кто вполне равноценно жили обеими своими ипостасями. Тем людям, которые предпочитали свой пол, влюбиться в илли было высшим благом. Разве не счастьем было, то, что твой любимый человек, может заделать тебе ребеночка или сам родить его? А то, что он какое-то время будет немного непривычен, так то можно и потерпеть.       Я еще ни демона не определился. Может, роль сыграла обещанная целителем «задержка развития», но и мальчики, и девочки интересовали меня только как друзья, с которыми можно подуреть. Да и внешность… Обычно в моем возрасте уже хоть немного, но видно, когда ребенок мальчик, а когда девочка, а у меня же… разницу только без трусов заметить можно, да и то, только после детального осмотра.       Одна надежда — на наследственность. Мой папа-илли был кузнецом и, понятное дело, мужчиной, но пару раз на моей памяти превращался в женщину и это было то еще зрелище — высоченная, выше двух метров, мускулистая дама, с сиськами, как два бидона и громогласным голосом. Мама, когда он являлся в таком виде, начинала хихикать и лезла потрогать его за грудь, приговаривая, что такое богатство надо беречь и показывать только родной жене. Так что, есть надежда, что у меня все же со временем что-то вырастет… если я вообще девушкой буду.       Так вот, в Общине планировались очередные выборы Главы и за этот пост боролись несколько кандидатов, один из которых, с целью саморекламы, решил раскрутить мое «дело». Оказывается, тот военный, который командовал запуском летуна, был праправнуком одного психа, лет сто пятьдесят назад возглавлявшего секту, полагающую илли исчадием демонов. Они тогда штук пять деревень на отшибе «освободили от скверны», пока имперский отряд их не арестовал и не рассадил по тюрьмам. В общем, поднял этот кандидат вселенский хай, что внучек хочет стать продолжателем дела своих предков и истреблять илли, и пришлось бедняге обо мне «позаботиться», чтобы успокоить возмущенную общественность, которая постепенно договорилась уже до того, что надо бы сиротку усыновить. Усыновлять приблудыша он, понятно дело, не собирался, но, чтобы позатыкать рты, требовалось бросить мне кость, ничуть не менее вкусную, чем возможность вхождения в аристократическое семейство. Он на год устроил меня в Высшую Имперскую Школу, посчитав на этом свою миссию оконченной. Благо, что по возрасту я подходил.       После гибели родственников, я впал какой-то эмоциональный ступор, но мозги, как ни странно, продолжали работать вполне исправно, поэтому я вполне мог оценить вкус брошенной кости и осознать тот факт, что она для меня чересчур велика. Проблема была в том, что в Школу поступали учиться.        Поступить туда можно было четырьмя способами. Способ первый: можно родиться в богатой семье, которая способна оплатить обучение. Стоимость каждого курса была такова, что даже аристократы издавали жалобный жадный писк, когда вносили ее в Школьную казну. А вылететь с учебы за неуспеваемость можно было легко и просто, невзирая на родовитость и финансовые возможности. Понятное дело, никто не хотел терять такие деньги, поэтому богатые начинали дрессировать и гонять по знаниям своих деток, которых намеревались туда отправить, чуть ли не с пеленок.       Способ второй: можно родиться с Талантом. В нашей стране все дети по достижении семи лет проходят своеобразную проверку на наличие у них каких-нибудь талантов и способностей. Если выявляли что-нибудь редкое и ценное для Короны, могли пожаловать Имперский Грант на обучение, но надо было быть вообще уникумом, чтобы этого добиться. Но, так как в Школу принимали с четырнадцать лет, то у будущего ученика было время чтобы приналечь на занятия и хоть как-то попытаться развить свой выявленный дар.       Способ третий: можно было иметь в Школьной администрации свою большую и волосатую лапу. Связи в нашем мире решают все, если у вас есть высокопоставленный знакомец на руководящих должностях, то он может впихнуть вас на какую-нибудь специальную программу, финансируемую меценатами или сделать скидку на оплату, вплоть до абсолютно бесплатного обучения, в зависимости от степени величины и волосатости этой самой лапы. Родители, планирующие проталкивать в Школу свое чадушко таким способом, тоже старались начать дрессировку заранее, чтобы не подвести потом благодетеля.       Способ четвертый: можно поступление сделать главной Мечтой всей своей жизни и идти к ней напролом, готовясь, как проклятый. Ежегодно в Школе организовывалось несколько бюджетных мест, оплачиваемых за счет Короны. Главное было — пройти огроменнейшую безжалостную конкуренцию и сдать вступительные экзамены.       У меня, понятное дело, никогда не было бы шанса воспользоваться ни одним из этих способов: ни денег, ни талантов (проверка выявила у меня слабенький магический потенциал, как и у большинства илли, совершенно не стоящий того, чтобы пытаться его развить), ни «лапы», ни энтузиазма учиться. Я, конечно, мечтала о поступлении в Школу, но так, чисто абстрактно, даже не пытаясь приложить для этого никаких усилий. Так что теперь я отставала от остальных потенциальных учащихся на несколько лет упорных занятий — это раз, круг дисциплин, которые я могла хотя бы попытаться освоить, был сильно ограничен — это два. И дело было не в том, что я-де — тупенькая, а в том, что моих знаний, полученных в сельской школе, уж точно не хватит даже для начала обучения.       Военный, как я поняла, воспользовался способом номер три. Шанс был слишком уникален, чтобы его упустить, поэтому я придавила слабо трепыхнувшуюся совесть, ноющую, что я займу место, которое мог бы получить кто-то более достойный и согласилась. Попытка — не пытка, а приют, в случае чего, от меня никуда не денется.       Сиротская стипендия мне полагалась только по прибытии в столицу, так что в путь меня собирали всем селом. Пожертвовали мне кое-какой одежонки, немного денег на еду и приобрели билет на самый дешевый транспорт — конную пассажирскую карету, на маленькое откидное место без спинки. Дешевле было бы только если бы меня закинули на крышу к грузу и привязали бечевкой (а еще дешевле, если не привязывать). Впрочем, я не в обиде. Билет на пассажирского летуна или даже самодвижущийся экипаж стоил столько же, сколько и половина деревни вместе с людьми.       Месяц я тряслась по дорогам, развлекаясь только чтением книжечки с описанием Школы, подаренной кандидатом на Главу Общины илли, подавлением тошноты от укачивания и периодическим массажем задницы, которая грозила сплющиться навсегда.       К началу занятий я не успела, опоздав почти на неделю. Ректор был недоволен, но ругался не сильно. Меня подселили в комнату к активно недовольному этим фактом парню, который уже считал комнату своим единовластным владением и никак не ожидал появления нищего соседа без полезных связей и знаний.       В ту ночь я, впервые после смерти родителей, плакал, скорбя по прошлому и горюя по настоящему, в котором не осталось ни одного человека, которому до меня было бы дело.       За месяц моего адского путешествия, я книжечку о Школе буквально выучила и попутно придумала стратегию, которая, по идее, должна была помочь мне определиться с моей будущей профессией и, заодно, не вылететь за неуспеваемость одной из первых в этом году.       Здесь были странные порядки, понятия не имею кто их придумал.       Учиться можно было столько лет, сколько твоя душенька пожелает, хватило бы средств, знаний и способностей. Посещать можно было те дисциплины, которые ты сам выбрал, сдавая в конце года по ним экзамен. Если ты в состоянии, набери хоть десять предметов, не загнись, главное, от переутомления через пару недель. Если есть желание, посвяти все свое время одной единственной дисциплине, главное — не ошибиться в своем выборе. Выходцы из Школы считались элитой. Даже если ты отучился там год, то у тебя все равно появлялось огромное преимущество в поисках работы, где применяются знания, по которым ты сдал экзамен. Так что, если меня не выпрут до конца года, то уже появятся хоть какие-то перспективы в дальнейшей жизни.       Для меня, в связи с паршивыми магическими задатками, выбор возможных направлений для изучения был довольно ограниченным — только те, где можно обойтись почти без них: некромантия, артефакторика, целительство, теория магии, руны. Я решил попытать свои силы сперва во всех, а затем уже сосредоточиться на каком-то одном направлении… ну, может двух.       Начал я с Целительства. Целитель Снивли, высокая, тощая, как жердь, длинношеяя, рыжеволосая дама, которую все называли Журавликом, сыпала названиями костей, желез и прочей требухи, попутно поясняя, какими декоктами, ритуалами и заклинаниями следует на что влиять. Я старательно конспектировала, даже не пытаясь особо вникать, потому что после лекции подошла к ней на поклон и записала названия всех тех книг, которые мне необходимо срочно изучить, чтобы хоть на шаг приблизиться к пониманию того, что она произносит. Сейчас главное записать, а разбирать буду после.       Я старательно ходил на все занятия, дополнительные лекции и консультации и записывал, записывал, записывал, разбирая потом в свободное время буквально по слову с помощью книг. Снивли ко мне отнеслась довольно снисходительно, пожалев из-за все еще заморенного после поездки вида, и помогала, подкидывая литературу из личных запасов.       Артефакторику вел Мастер Киссер, по кличке Неприступный Красавчик. Он и впрямь был красавчик — длинные абсолютно черные волосы, яркие, почти желтые глаза, идеальная фигура, золотистая кожа. Народ буквально из трусов выпрыгивал, пытаясь привлечь его внимание. На перерыве все дружно собирались возле его стола для «общения». Я тоже прибивался в эту толпу, чтобы, во-первых, не откалываться от коллектива, который и без того меня принял не с распростертыми объятиями и к которому я намеревался подкатывать с просьбами со мной позаниматься, во-вторых, мне нравилось наблюдать, как Киссер, ненавязчиво обдавая льдом наиболее ретивых поклонников, дистанцируется с ловкостью профессионала от возбужденных почитателей, а в-третьих, я трескал яблоки, которые стояли у него в корзиночке на столе и которыми он сам предложил угощаться, добавляя их в корзинку по мере истощения запаса. Моему растущему, молодому организму столовского питания было маловато, так что яблочки шли весьма бодро. А вот учеба, наоборот, шла туго. Формулы, значки, вычисления — во всем этом я ни демона не смыслил и книги не помогали разобраться. Придется, видимо, от курса (и яблочек) отказаться — этих знаний мне не нагнать.       Некромансер Мастер Рыскак, мгновенно переименованный путем несложной перестановки букв имени в Некрокрыску или просто Крыску, народу внушал откровенный страх. Я не понимала, в чем прикол, но у однокурсников была неделя до моего появления в Школе и, наверное, они как-то успели проникнуться. А на вид вроде ничего — золотисто-рыжие волосы, белая кожа, черные глаза… и тяжелый взгляд, которым он буквально пришпиливал к полу.       Лекцию он не надиктовывал, а просто проговаривал, предлагая студентам разбираться с ней, как будет им самим угодно, так что я потерялась еще в самом начале и теперь даже не старалась вникнуть, вяло рассматривая развешенные по стенам картинки с ритуальными гексаграммами. Текст воспринимался полной белибердой с редким вкраплением знакомых слов. Демон побери, этот предмет тоже придется выкинуть из списка.       Когда моей маме исполнилось семь лет, она проходила проверку и у нее выявили небольшую способность — почти эйдетическую (п/а — фотографическую) память. Собственно, именно благодаря этому она и стала Книгочеем. В ее обязанности входило чтение книг и пересказывание наиболее интересующих моментов заказчикам, которым самим не хватало времени их читать, отвечая попутно на вопросы и добавляя комментарии из других изученных книг смежных тем, если такие были. Жаль, мне такой способности не досталось.       В общем, мама помнила все, что когда-либо читала, а когда укладывала меня маленького спать, она пересказывала мне вместо сказок трактаты и читанные на работе гримуары, иногда и по нескольку раз. Волей-неволей, в голове у меня откладывались кое-какие научные сведения, жаль только, что совершенно разрозненные, а потому абсолютно бесполезные для учебы.       Так что, когда посреди лекции мое ухо уловило несколько знакомых словосочетаний, у меня на радостях прямо всякие инстинкты самосохранения отказали.       — … таким образом, компонента ритуалистики при заклинании рунного круга не оказывает существенного влияния на подчинение сущностей второго и третьего порядка, не способных к самостоятельному…       И тут я такой влезаю:       — Мастер, но ведь Некромансер Пискель в своем трактате доказывал, что компонента ритуалистики наоборот стабилизирует рунный круг! Откровенно говоря, это было единственное, что я помнила из этой книги, так что я сперва брякнула, а только потом задумалась, что, собственно, внимание лучше бы мне не привлекать, поскольку ни на один вопрос по этой теме (или любой другой) я ответить не сумею.       Вопросы, впрочем, мне никто задавать не собирался. Крыска бросил на меня такой уничтожающий взгляд, что мой сосед по парте сделал попытку под эту самую парту вползти, чтобы его не задело.       — Нет. Некромансер Пискель ошибался.       И все, что ли? Ни пояснений, ни обоснований?       Только, когда сосед под парту таки занырнул, я поняла, что последние мысли проговорила вслух. В лекционной комнате атмосфера ощутимо накалилась. Клянусь высшими силами, находиться под прицелом этих черных глаз и впрямь немного жутковато.       — Если бы вы, илли, не пропустили начало занятий, то вы бы несомненно услышали во время лекции тот факт, что Пискель сам отказался от этих постулатов, признав их ошибочность. Я надеюсь, что больше вы с тупыми комментариями, отвлекая однокурсников, влезать не будете? — он все еще сверлил меня тяжелым взглядом, но ярости в его словах не ощущалось.       — Постараюсь, Мастер! — я старательно улыбнулся демонстрируя свою полную покорность и безобидность. Ну его к демонам, больше на некромантию ни ногой.       Руны преподавала Рунолог Баффи, невысокая сероглазая илли, определившаяся, как женщина, с приятными округлостями в нужных местах. За немного торчащие ушки она получила прозвище — Кувшинчик.       Жалко было, что я пропустил вводные лекции, потому что она рассказывала принципы построения рунных цепочек, но надежда нагнать у меня была: все равно ближайшее время весь курс будет заниматься только заучиванием комбинаций и рунным взаимодействием. Была бы у меня мамина эйдетическая память, вообще проблем бы не было. По крайней мере, тут не было зубодробительных математических расчетов и формул.       Чтобы заниматься Теорией магии, этой самой магией, на хоть сколько-то приличном уровне, владеть было совсем не обязательно. Теория — она теория и есть. Нужна была только одна способность — истинное зрение, которую можно было выявить только при помощи специального артефакта, а потому в семь лет при проверке ее не определяли — артефактов было мало, на всех не напасешься.       Мне повезло, до моего появления в Школе однокурсникам начитывали одну теорию, а само испытание предстояло только сейчас. Если бы я задержался чуть дольше и пропустил его, то, скорее всего, ради меня одного повторное испытание никто затевать бы не стал.       Теормаг Мастер Кильм выглядел сущим подростком и потому щеголял кличкой «Детка». Хрупкий, светловолосый, светлоглазый, с лукавым взглядом записного ехиды, мне он даже понравился. Главное — не забывать, что звание Мастера получают только те маги, которые в своей жизни переступили определенный магический порог. Это была редкость, но не удивительно, что большинство Мастеров сосредоточилось именно в Школе.       В большинстве случаев Мастерство получали только повзрослевшие, опытнейшие маги и оно гарантировало долгую-предолгую жизнь, совершенно любую внешность и еще только высшие силы знает что. Сами Мастера, понятное дело, об этих бонусах не распространялись. Так что Мастеру Кильму, с вероятностью в девяносто процентов, не смотря на внешность, уже давно перевалило за сотню лет. То же, кстати, касается и Крыски с Красавчиком.       К комнате с артефактом мы подкатили плотной гомонящей толпой — сказывалось волнение. Многие связывали с этой дисциплиной большие надежды и боялись, что способность не проявится.       Артефакт представлял собой приличных размеров глыбу невзрачного серого камня, размещенного посреди большого зала. Он, по идее, должен был ярко сиять в магическом спектре и все, у кого есть способность истинного зрения, после короткого активирующего заклинания, произнесенного Мастером, должны были это сияние увидеть. Позже, самостоятельно изучив заклинание, уже можно будет при необходимости включать способность для работы.        Мы все дружно зажмурили глаза, вслушиваясь в речитатив проявляющего заклинания. Я глубоко вздохнул, поднял веки и… с воплем рухнул в обморок.       Когда я был маленьким, мы с родителями как-то гостили у тети Ири и дяди Мару.       В тот день дядя сажал картофель в огороде, а я ему «помогал», на деле крутясь рядом и объедая с кустов раннюю малину. Мы уже собирались идти на обед, дядя вскинул лопату на плечо, немного неловко повернулся и зарядил мне ею по лбу. Потом мама меня утешала, мазала пострадавший лоб заживляющей травяной мазью и, старательно давя смешки, приговаривала: «Были бы мозги — было б сотрясенье».       Так вот, когда я открыла глаза и взглянула на проявляющий артефакт, то испытанные мной ощущения сильно напоминали мне ту самую лопату. Даже посыпавшиеся из глаз звездочки были теми же самыми, разве что поярче.       Очнулся я в кабинете Школьного целителя, весь в слезах и соплях, которые мне никто не потрудился вытереть. Заплывшие глаза пекло так, что хотелось потерять сознание обратно.       Целитель дождался, пока я кое-как разлеплю распухшие веки и рассказал, в чем моя проблема. У меня, оказывается, очень чувствительное истинное зрение. Даже обычное сияние магических силовых линий слепило бы меня почти на грани переносимости, так что яркое сияние артефакта вообще чуть не сделало из меня слепца.       В общем, идеи на счет Теории магии тоже можно было смело выбрасывать в топку, я просто не мог пользоваться и развивать мою способность, поскольку вся школа буквально пронизана сиянием магических силовых линий, смотреть на которые для меня все равно что смотреть на открытое солнце. А ведь было бы здорово! Магический талант позволяет дотрагиваться до силовых линий, манипулировать ими, а способность магического зрения — только видеть их. Если бы мой магический дар был чуть сильнее, то я смог бы экранироваться от ярких линий и сосредотачиваться на более тусклых и тонких — из таких состоит магия артефактов и чем они сложнее, тем линии тоньше… наверное, если судить по книгам, которые я все же успел изучить. Может, тогда у меня бы появилась возможность работать с артефактами? Нет, не создавать их, а только чинить или немного менять свойства. Но… чего нет, того нет. Печально.       Что ж, список изучаемых мной дисциплин сузился до двух сам собой. Могло быть и хуже.       Казалось бы, теперь все наладилось, предметы для изучения выбраны, теперь можно с головой нырять в учебу, попытаться все же закончить первый курс и получить диплом. Но нет же, жизнь не могла позволить мне расслабиться.       Сперва я просто чувствовал, что на переменах и в столовой за мной практически неотрывно кто-то наблюдает. Я нервничал, крутил головой, изучал учащихся, пытаясь вычислить засранца, не дающего мне покоя, пока не сообразил, что удостоился внимания вовсе не ученика, а преподавателя.       Долбанный Крыска и не менее долбанный Неприступный Красавчик пристально рассматривали меня, неизвестно каким способом находя на переменах даже в самых отдаленных уголках Школы. Клянусь высшими силами, но в этих взглядах прослеживалась заинтересованность! Что им от меня было надо — не понятно. Вряд ли я мог внушить кому-то сексуальный интерес… Нет, я не пытаюсь принизить мою неземную красоту, если судить по папе, то я, когда подрасту, буду ничего себе так, вне зависимости от пола, но сейчас я невзрачный, тощий, мелкий илли… А если их действительно заинтересовала моя, пока не определившаяся с окончательной конфигурацией пиписька, то они — педофилы-извращенцы. Что еще во мне могло их заинтересовать? Мое воображение пробуксовывало — ни талантами, ни знаниями я похвастаться не мог.       Ладно, пусть бы смотрели — это неприятно, но и не смертельно, но ведь это внимание заметили и другие ученики! И если к некромансеру меня готовы были подталкивать пинками под зад, мол, забирайте и делайте что хотите, то к Красавчику меня реально ревновали! Плакали мои просьбы со мной позаниматься горькими слезами. В добавок, мне припомнили уничтожение яблок в его кабинете и навесили кличку «Яблочная Плодожорка».       Мариновали они меня своим вниманием четыре дня, видимо, злобно выжидая, пока я сам себе навоображаю всевозможных ужасов. Дров в костер моего воображения подкидывали и мои сокурсники, дружно рассказывавшие мне всякие страшные слухи, которые ходили по Школе про Крыску и, если хотя бы десятая часть из них правдива, то я сам себе сочувствую.       В общем, когда Мастер Рыскак пригласил меня к себе в кабинет, прислав коротенькую записульку со служкой, то я даже почувствовала облегчение и совсем не удивилась, когда увидела в этом кабинете еще и второго моего мучителя, Мастера Киссера.       — Проходи, Огата, присаживайся, — речь Красавчика звучала сладкой патокой.       Непонятно было, чего это он распоряжается, кабинет же, вроде, Крыскин? Но тот только молчал и пялился тяжелым взглядом. Понимает, что он жуткий и решил не лезть?       — У нас к вам дело возникло, юноша.       — Девушка.       — Что?       — Я сегодня девушка, Мастер, — я, вообще-то, как раз сегодня физиологически парень, но демон противоречия буквально толкал меня хоть в мелочах выразить свое недовольство от их поведения. Не полезут же они проверять.       Мужчины переглянулись. Я не успел понять, что за эмоция промелькнула в их взглядах.       — Что ж, у нас к вам дело возникло, девушка, — артефактолог расплылся в милой улыбке.       — Слушаю вас очень-очень внимательно, Мастер, — нет, ну вот хоть рот себе пяткой затыкай! Они ж меня при желании в порошок сотрут и не поморщатся! Какого демона мои слова прозвучали с издевкой?       — От Мастера Кильма мы узнали, что у вас высокая чувствительность истинного зрения, которая позволяет вам видеть тончайшие силовые линии, не так ли? Намереваетесь ли вы развивать эту грань своей способности?       — Понятия не имею, Мастер! И по поводу чувствительности и по поводу дальнейших планов. Чувствительность я не проверяла — меня слепят более яркие линии, планов не имею, поскольку магических сил, достаточных для экранирования, у меня нет.       — Хм-м-м, но ведь можно воспользоваться артефактом… или помощью другого мага.       А ведь и правда! И чего я сам об этом не подумал. Хотя, потому и не подумал, что ни то, ни другое взять мне банально неоткуда. Связей у меня нет, а деньги… я экономлю буквально на всем, что можно, почти с маниакальным упорством откладывая копейки с моей сиротской стипендии «на черный день». Который, чует моя душенька, не за горами, если эти двое от меня не отстанут.       — К сожалению, пока такой возможности нет, Мастер, но я над этим подумаю.       Преподаватели опять переглянулись с тем же самым, пока что мной не опознанным, выражением лица.       — Тогда у нас к вам, юная илли, деловое предложение, — Красавчик опять заулыбался. — У моего коллеги, Мастера Рыскака, сбились тонкие настройки одного важного артефакта, который нам очень срочно нужен. К сожалению, сейчас у нас нет возможности обратиться к специалистам по данному вопросу, — он печально развел руками.       Выражение лица я точно не удержала. Меня явно перекосило от скепсиса. Я, конечно же, понимала, что Мастерам, после стольких-то лет жизни и тонн набранного жизненного опыта, сложно сориентироваться об уровне развития четырнадцатилетнего подростка, но, демон побери, я же не совсем идиотка, чтобы купиться на такую сказочку. Важный артефакт? Неумехе, которая и видела-то силовые линии один раз! Какого хрена им от меня надо?       — Гм-м-м, — клянусь высшими силами, артефактор и сам понял, что с пояснениями он прокололся, но поправлять самого себя не стал, просто продолжив, — схема артефакта у нас есть, так что даже тот факт, что у вас нет никакого опыта, не страшен, вам достаточно будет просто осмотреть проявленные линии и магическим стеком привести те, что не соответствуют схеме, в порядок. В этом действительно нет ничего сложного и у нас действительно нет возможности обратиться к специалисту.       Про магические стеки я немного читал, когда пытался разобраться в артефакторике, все же — это один из основных их рабочих инструментов. Представляет собой небольшую зачарованную палочку с крючком на конце, которым можно подцеплять и сдвигать силовые линии. В теории — ничего сложного.       — Мастер, но ведь я же сказала, что у меня нет возможности рассмотреть тонкие линии из-за сияния более ярких…       — Так мы, юная илли, с вами будем! Артефакт находится в родовом замке Мастера Рыскака и он обеспечит беспрепятственный допуск к нему, а я, в свою очередь, позабочусь о том, чтобы вашей работе ничего не мешало. Ни одна слишком яркая силовая линия вас не побеспокоит. Соглашайтесь, юная илли, — он улыбнулся и впервые в этой улыбке мне почудилась сталь, — соглашайтесь. Что мы можем сделать, чтобы вас убедить?       Что ж, намек вполне понятен, заставить меня у них особого затруднения не составит, даже дергаться смысла нет. Но можно поторговаться и постараться хоть немного себя обезопасить, какого-то же демона им все же от меня надо? Как говорится, наглеть, так по полной!       — Чтобы меня убедить, вам нужно всего-навсего, первое — устроить мне второй год бесплатного обучения.       А что? Диплом об окончании двух курсов Школы — это уже не диплом об окончании одного курса Школы, это уже о-го-го что! Перспективы открываются вдвое более… перспективные. Я понимаю, что с моей стороны это сущее нахальство просить такое, но, если учесть, что они Мастера-преподаватели в этой же Школе, то договориться и протолкнуть меня на дальнейшую учебу на тех же условиях, что и сейчас, им будет не так уж и сложно. А если учесть, что просить за меня будут именно они, то это даст хоть какую-то гарантию, что и с первого курса меня не выпрут.       Они переглянулись.       — Есть и второе?       — И даже третье, — я постарался не показать, что сердце у меня буквально выпрыгивало из груди. — Итак, второе, сертификат на продолжение учебы должен вручить мне лично Ректор, — это или даст гарантию, что меня банально не обманут, или, наоборот, если меня все же обманут, это будет свидетельством, что администрация в курсе их непонятных делишек и с ними заодно. — Третье, я раззвоню по всему замку всем, кто согласится меня послушать, о том куда я иду, с кем и зачем. Согласны?       Они, демон побери, опять переглянулись с тем же выражением!       — Согласны, юная илли. Соберите вещи, с Ректором мы договоримся и отбудем в замок Мастера Рыскака уже вечером.       Я, признаться, несколько опешил от такой оперативности и тяжело сглотнул.       — Сегодня?       — Сегодня! Так что, можете идти собирать вещи и… звонить, как собирались.       Я уже выходила из комнаты, когда до меня вдруг дошло, что за эмоция проскальзывала при всех этих их переглядываниях — удовлетворение.       Вещей, которые нужно собрать, у меня практически не было. Пришлось даже сбегать на рынок и чуть раскошелиться, прикупив кое-каких вещей, без которых идти в гости было бы совсем позорно.       По возвращению меня отловил один из старшекурсников и проводил в кабинет Ректора, в котором я уже однажды побывал.       Тот на меня странно посмотрел, несколько растерянно оглянулся на стоящих тут же Мастеров и вручил мне сертификат. Я с самым независимым видом его изучил, ничего толком не поняв, потому что понятия не имею, как он должен выглядеть, но кивнул, соглашаясь.       Крыска подхватил меня под локоть стальными пальцами и вывел из кабинета, оставив Красавчика внутри:       — Иди. В восемь вечера ждем тебя возле моего кабинета с вещами. Мы будем отсутствовать сутки, максимум, двое.       И я пошел, попутно, как и обещал, хвастаясь всем, что вместе с Красавчиком и Крыской иду к ним в замок чинить наиважнейший артефакт. Демона с два мне кто поверил.       Перемещались мы порталом. Даже представить себе не могу, сколько же стоит такое удовольствие? Или для преподавателей оно бесплатно?       Два моих спутника подхватили меня под локти и буквально внесли в арку портала, короткий миг перемещения и мы прибыли в огромный зал в обещанном родовом замке некромансера. Никто не вышел нас поприветствовать и в полном молчании меня, все так же уцепив под локти, поволокли в неизвестном направлении.       Отпустили меня лишь по прибытии в приличных размеров спальню, практически пустую, с одной только здоровенной кроватью, единственным массивным креслом и маленькой софой у стены. Рыскак не говоря ни слова, прихватил свою сумку, которую бросил было на пол и скрылся за дверью на противоположной входу стене.       Красавчик сперва суетился, осматриваясь и неизвестно зачем выглядывая в окна, а потом уселся в кресло и стал с улыбкой меня разглядывать. Я некоторое время тупо стоял посреди комнаты, где они меня бросили, а затем отошел и примостился на краешке стоящей у стены софы.       Скрипнула дверь и появился некромансер. Вышел он явно из ванной комнаты, потому что его потемневшие от влаги волосы шапочкой облепили лицо. Одет он был в роскошнейший халат, из-под которого виднелись легкие домашние брюки. Артефактор наконец решил прервать пытку затянувшимся молчанием:       — Огата, мы специально подгадали время нашего путешествия так, чтобы прибыть в замок поздно вечером. Дело в том, что для начала работы с артефактом, нам с тобой нужно на него настроиться, а для этого надо провести несколько часов в одном помещении с его владельцем, Мастером Рыскаком, для взаимодействия наших магических потенциалов. Для большего комфорта, мы решили, что нам просто стоит лечь спать в одной кровати и все. Утром проснемся и можно начинать работу.       Крыска фыркнул, глядя на то, как я покосился на гигантскую кровать.       — Можете не переживать, юная илли, на ваши… прелести никто покушаться не собирается. Будет всего лишь сон.       Утешил, демон побери, как на голову нагадил.       — Не возражаешь, Огата, если теперь я посещу ванную? — и не дожидаясь моего ответа Красавчик подхватил сумку и тоже скрылся за дверью.       Некромансер, сверля меня тяжелым взглядом, устроился в покинутом Красавчиком кресле. Я мужественно старался не встречаться с ним глазами и осматривал совершенно ничем не примечательные стены, вид из окна… в общем, старался смотреть куда угодно, только не на него, изредка искоса поглядывая в надежде, что у него хватит совести отвернуться. Ага, как же! В конце концом, мне это надоело. Какого демона я так его смущаюсь и боюсь, ну мерзкий характер у человека и неприятный взгляд, но не смертельный же! Так что я, всякий раз пересекаясь с ним взглядом, стал демонстративно кривить рот и скашивать зрачки к носу. Клянусь высшими силами, тот тихий звук, который мне от него послышался — это был полузадушенный смешок!       Появление Мастера Киссера было поистине эпичным. В отличие от Крыски, он халат надеть не потрудился и явил себя, прикрывшись лишь узенькой полоской полотенечка вокруг бедер. Признаю все же, он таки Красавчик. О-о-о, эти капельки воды, сбегающие по золотистой коже, о-о-о! Либидо признаков жизни не подало — я еще маленькая, а вот чувство прекрасного просто билось в экстазе!       Я несколько офигел, когда все это полуголое великолепие продефилировало через комнату и потеснило меня на моей софе, прижавшись горячим распаренным боком, приобняло меня рукой прижав к себе поплотнее, а потом и вовсе втащило к себе на прикрытые одной тряпочкой колени. Какого хрена? Присесть больше негде? Крыска же только что обещал, что на мои «прелести» покушаться никто не будет!       — Скажи-ка мне, мелочь, — артефактор скрестил руки у меня на животе, — ты что-нибудь чувствуешь, сидя вот так?       Я, конечно, знала, чисто теоретически, что именно должна почувствовать, сидя у мужчины на таком стратегическом месте, как бедра, вот только ни демона я не чувствовала. И, откровенно говоря, хоть и была ситуация какой-то неоднозначно-провокационной, но того самого интереса с его стороны я не ощущала, а какого хрена ему еще от меня надо, я понять не могла. Так что — пошел он со своими провокациями!       Я сделала большие зачарованные глаза и глядя прямо на него протянула:       — Чу-увствую…       — И что же ты чувствуешь? — в его голове слышался истинный интерес.       — Писать хочу…       Быстро вывернувшись из ослабевших от удивления рук, я подхватила мою сумку и спаслась бегством в ванную. Крыска хохотал так, что свалился вместе с креслом и продолжил хохотать на полу.       В ванной я переоделся в мою новенькую, сегодня купленную пижаму. Она стоила сущие гроши из-за мерзкого насыщенно-коричневого оттенка, так что я заранее воображал, что буду смотреться на белых простынях, как кучка говна на снегу. Вообще-то, обычно, я спал в затрапезных штанах, привезенных из деревни, но, в честь сегодняшнего случая, решил приодеться.       Выйдя в комнату, я увидел, что постель уже разобрана, а оба Мастера улеглись, оставив мне местечко возле стены. Стараясь не акцентировать внимание на их улыбающихся рожах, я пробрался на свое место и умудрился заснуть, еще не успев уложить голову на подушку. Если ко мне кто и приставал ночью, то меня при этом не будили. За что им огромное спасибо.       Утром я разлепил глаза, когда солнце встало достаточно высоко, чтобы пробраться в окно и светить прямо мне в глаза. Я закопошился и разбудил магов. Несколько секунд они смотрели на меня совершенно ошалевшими сонными глазами, а потом я подорвался и проговаривая внезапно пришедшую мне в голову мысль, понесся в ванную:       — Кто первый встал, тому хватит остатков вчерашней горячей воды!       Я откровенно волновался перед началом моей Первой Важной Работы, а потому завтракать отказался. Преподаватели меня поддержали и мы без дальнейших промедлений отправились чинить артефакт.       Как и говорил Красавчик, оказалось, что в работе действительно нет ничего страшного. Мы прошли в хранилище, некромансер взмахом руки активировал мягко зазвеневший артефакт, лежащий на невысоком постаменте. Мастер Киссер проговорил несколько заклинаний, включая мое истинное зрение, экранируя слишком яркие линии силы и запуская обещанную схему артефакта.       Когда-то папа мне сказал, что из меня может выйти неплохой снайпер, способный долго просидеть в засаде, поджидая свою жертву. Это из-за того, что я, хоть и любила активно носиться по деревне с ребятами, но, в случае необходимости, могла на несколько часов засесть за стол и перебирать гречку, выуживая из нее мусор и шелуху, тогда как мама начинала ерзать уже через пятнадцать минут. Так что нудноватая, кропотливая работа с артефактом особого неприятия у меня не вызывала.       Я кружила вокруг побрякушки, внимательно осматривая и тщательно сравнивая плетение линий силы со схемой, а потом аккуратно поправляла стеком сдвинувшиеся, возвращая их на место. Несколько раз меня отвлекало голодное урчание живота, но не просить же завтрак после того, как сама от него отказалась? Так что я сперва гордо доделала свою работу, потом все тщательно перепроверила два раза и только потом отступила от артефакта. К моему удивлению, в хранилище уже начинало темнеть, я провозилась до вечера.       Ужинать в замке я отказался, в красках вообразив, как я буду кушать, а эти двое таращиться на меня и разводить вокруг свои непонятные игрища. Если поторопиться, то я успею к вечерней трапезе в Школьной столовой.       Назад мы вернулись все тем же порталом. Я коротко попрощался и рванул на аромат еды.       Подводя итоги, можно сделать вывод: вокруг меня точно раскручивалась какая-то интрига, о сути которой я так ничего и не понял. Но, если учесть то, что меня никто не убил и даже не обидел, то я уже в плюсе, а учитывая, что я получил возможность обучаться еще и второй год, не говоря уже о том, что я приобрел бесценный опыт работы с артефактом, то я даже в большом плюсе.       Надо признать, что Мастера мне открылись совершенно с иной стороны — Неприступный Красавчик на самом деле не такой уж и неприступный, а некромансер — не такой уж и жуткий. Пожалуй, надо будет как-то узнать, партнеров какого пола они предпочитают. Не то чтобы я рассчитывал в будущем, что все эти их ночные телодвижения действительно что-то означают, но… лучше, на всякий случай, знать.       Впрочем, с моей «задержкой в развитии», еще пару-тройку лет этими мыслями мне можно не заморачиваться, а там — посмотрим. Так что я решительно выкинула все эти глупости из головы и пошла затыкать отчаянно урчащий желудок. Артефактор Мастер Киссер & некромансер Мастер Рыскак       Они смотрели, как лохматая пепельноволосая голова скрывается из виду в толпе учащихся, спешащих в столовую, переглянулись и направились в личные комнаты Рыскака дегустировать бутылку редчайшего дорогущего вина, припасенного для какого-нибудь уникального повода.       Они провернули славный маленький фокус с настройкой артефакта. На самом деле побрякушка сломана не была и изначально предназначалась для тестирования способности. Высокая чувствительность была не особо редкой, но все же специалистов с таким умением обычно не хватало, так что Мастер Бакари, который обычно занимался поиском способных детей, будет им крайне благодарен и возьмет детку под свое крылышко, обучая и развивая. Но…       У малыша Огаты, кроме чувствительного истинного зрения, была еще одна удивительная способность, которую посчастливилось выявить именно им…       Когда продолжительность твоей жизни переваливает за полторы сотни лет, довольно трудно находить что-то любопытное, а если ты еще потомственный артефактор, магия которого основательно перекорежена родовым Талантом так, что любой проявленный сексуальный интерес заставляет объект буквально бесноваться от любви к тебе, стремительно сходя с ума и теряя магию, то найти кого-то, на кого твои силы ни демона не действуют, подобно освежающему глотку воды в раскаленной пустыне.       Когда продолжительность твоей жизни переваливает за полторы сотни лет, довольно трудно находить что-то любопытное, а если ты еще потомственный некромансер, магия которого основательно перекорежена родовым Талантом так, что любой проявленный сексуальный интерес заставляет объект буквально дрожать от ужаса, стремительно старея и буквально разлагаясь заживо, то найти кого-то, на кого твои силы ни демона не действуют, подобно освежающему глотку воды в раскаленной пустыне.       Мелочь оказался довольно интересным уже сегодня — неожиданно разумный, циничный, хладнокровный и почти параноидально осторожный. Жаль, нельзя затащить его в кровать прямо сейчас — психика илли не сформирована и он еще не определился с полом. Требовалось подождать, пока детка подрастет, а также, оградить от поползновений других, менее щепетильных Мастеров с подобными проблемами в личной жизни. Пока он спал в замке, они успели провести небольшой ритуал привязки и «застолбить» малыша за собой. Теперь все, чрезмерно заинтересованные, смогут увидеть в его ауре отчетливые отпечатки Киссера и Рыскака и не полезут, да и появившиеся узы подействуют на мелочь так, что он исподволь будет интересоваться именно ими. А значит, получить илли, когда он будет к этому готов, станет гораздо легче. Никуда он от них не денется.       Огата еще не поняла, но в мире уже появились те, кому было до нее дело. Конец.